— Говорят, у вас большой бизнес в торговле недвижимостью на Западе.
— Есть в том числе и такой бизнес, но он небольшой.
— «Инвестиционные проекты» — достаточно широкое определение…
— Основная масса — это реструктурирование предприятий стоимостью $10 — 100 млн. Это западные предприятия.
— Это прибыльный бизнес?
— На объеме в несколько сотен миллионов долларов он приносит порядка 30—50 процентов в год. Это рисковые проекты.
— Вы можете подтвердить, что принадлежащий вам пакет акций «ЛогоВАЗ News Corporation» продается?
— Я могу подтвердить, что этот пакет акций продан. Я не хотел бы называть покупателя. Это будет анонсировано не теми, кто продал, а теми, кто купил.
— Это российская или западная компания?
— Я не хочу дальше комментировать этот вопрос.
— С чем связана продажа радийного бизнеса? Вам предложили хорошую сумму? Или вы решили, что вам это больше не интересно?
— Был ряд соображений, и не последним было то, что в мое отсутствие эта компания будет развиваться более энергично, чем раньше. Я не участвовал ни в управлении, ни в идеологии. И мне показалось, что деньги, которые мне предложили, достаточны для того, чтобы компенсировать те амбиции, которые у меня были в этом проекте.
— Какой пакет акций издательского дома «Коммерсантъ» вам принадлежит?
— Мне принадлежит 100 процентов акций издательского дома.
— С чем связана отставка генерального директора ИД «Коммерсантъ» Леонида Милославского?
— По существу это была не отставка Милославского, а его выбор, который я никак не инициировал. Когда Леонид по моей просьбе приходил на работу в «Коммерсантъ», он сформулировал ряд кадровых условий. Через некоторое время Леонид решил их изменить, но поскольку я по его просьбе брал обязательства перед этими людьми, я сказал, что ничего изменить не могу, а вот он может — либо договориться с этими людьми и остаться, либо не договариваться и уйти. Он не захотел договариваться.
— Вы намерены продолжать судебные разбирательства вокруг ликвидации МНВК?
— Там все идет по тому плану, который я открыто объявил. Это иски и в Конституционный суд России, и в Страсбургский суд. Я пока не вижу, что еще можно было бы сделать в этом вопросе в рамках закона.
— Не вредят ли вашим медиаактивам ваши явные политические интересы как контролирующего акционера?
— Конечно, с моим именем ассоциированы и «Коммерсантъ», и «Независимая газета». Но я не заметил, чтобы тиражи «Коммерсанта » падали после того, как я стал его владельцем, или тиражи «Независимой» упали после замены Третьякова на Нарзикулова и Кошкареву. Так что объективные критерии если и влияют, то только в лучшую сторону: и «Коммерсантъ» коммерчески успешен, и «Независимая газета» сегодня, безусловно, экономически устроена значительно более эффективно.
— Насколько прибыльны ваши медиаактивы?
— «Коммерсантъ» приносит прибыль, исчисляющуюся миллионами долларов. В ближайшее время мы, я думаю, откроем все книги «Коммерсанта».
— То есть вы собираетесь обнародовать отчетность издательского дома?
— Да, чтобы сделать проект прозрачным для аудита и для всех тех, кто интересуется экономическим состоянием «Коммерсанта». Это будет отчетность по западным стандартам.
— Когда это может произойти?
— Я думаю, что это произойдет до конца этого года.
— У вас остались какие-нибудь телевизионные активы?
— У меня есть пакет акций в канале СТС, около 10 процентов.
— Почему объектом ваших политических инвестиций была выбрана именно «Либеральная Россия»?
— Я выбирал не лейбл, а людей, которые, как мне кажется, в наибольшей степени разделяют ту идеологию, которую я пытаюсь проводить в России. К сожалению, проведение этой идеологии требует очень мужественного шага — реального позиционирования себя как оппозиции сегодняшней власти. На это оказались способны очень немногие. Меня интересовали люди, близкие мне по взглядам и способные отстаивать эту идеологию открыто перед властью, которая использует авторитарные методы — сажает, шантажирует, открывает дела. Как это случилось, например, с Головлевым. Кто бы что ни говорил, это чисто политическая история. За это убийство ответственны те, кто сражался против «Либеральной России», — будь то депутаты, которые проголосовали за снятие иммунитета с Голо– влева, или отцы-приватизаторы, которые вместе с Головлевым участвовали в приватизации предприятий Челябинской области в 90-х и не пришли даже на похороны своего товарища.
— Сколько вам стоил проект «Либеральная Россия»?
— Несколько миллионов долларов.
— Сколько вы планируете вложить в него до выборов?
— Чтобы этот проект был успешным, порядка $100 млн.
— И на какие результаты на выборах, в случае если «Либеральная Россия » все же будет зарегистрирована как партия, вы рассчитываете?
— Сегодня мне неясно, в какой конфигурации «Либеральная Россия » пойдет на выборы: пойдет ли она самостоятельно или в блоке с другими силами. Этот вопрос сейчас обсуждается. 21 сентября планируется внеочередной съезд «Либеральной России», на котором мы будем рассматривать нашу тактику в связи с отказом в регистрации, а также возможные союзы «Либеральной России» с другими движениями.
— Кого вы рассматриваете в качестве потенциальных политических союзников?
— Это очень широкий спектр: те, кто близок нам по идейным соображениям, я имею в виду прежде всего правых — СПС, «Яблоко», а с другой стороны, это те, кого одни с любовью, другие с ненавистью называют патриотами. Для меня патриот — это человек, который любит свою родину и для которого ее интересы имеют первостепенное значение по сравнению с интересами всех других стран.
— Вы сказали, что вашими возможными политическими союзниками могут стать правые. Вас не пугает, что СПС по многим позициям открыто поддерживает Путина?
— Я же не сказал, что мы станем их союзниками на их платформе. СПС сегодня ведет себя более чем непоследовательно. Последний разговор, который я прочитал, — Немцова с белорусами (председателем Объединенной гражданской партии Белоруссии Анатолием Лебедько. — «Ведомости») — свидетельствует о том, что СПС несамостоятельная организация, зависящая от того, что ей позволяет делать Кремль. В этом я вижу большую проблему. Но ведь внутри самого СПС существуют различные взгляды, и они не делают из этого секрета. Я вовсе не заинтересован в расколе правых сил — наоборот, я заинтересован в их широком союзе, но для нас этот союз очерчен идеологическими рамками.
— Насколько четко вы представляете себе картину сегодняшних политических и бизнес-интересов в России?
— Практически все, что я предсказал в 2000 году, подтверждается абсолютно последовательно. Хотя это меня совсем не радует; я считаю, что все события находятся в едином логическом ряду. Этот ряд не создал какой-то человек, есть процесс, который изменить нельзя: если в 2000 году руководством страны было принято решение выстраивать вертикаль власти, то совершенно очевидно, какие события будут происходить дальше — вплоть до того момента, когда она будет разрушена.
— Два года, прожитые Россией при Путине, не развеяли ваших опасений по поводу создания тоталитарного государства?
— Наоборот, ведь именно эти два года Путин не пускает меня в Россию. В вашей газете вышла моя статья «Три вертикали Владимира Путина», где я пытался дать анализ того, что произошло за эти два года. Из этого анализа очевидно следует, что идет строительство авторитарного государства в полном объеме.
— Как вы оцениваете экономические результаты последних лет? Что вы думаете о российских структурных реформах?
— Результаты, которые мы имели в 2000 году, — 8 процентов роста ВВП — это вовсе не следствие высоких цен на нефть, а прежде все-
го результат того, что появилось много самостоятельных, независимых людей. В России не происходит экономических структурных реформ. Есть инерция свободной рыночной экономики, набранная за последние 10 лет реформ Ельцина. Несмотря на все издержки, переделы, битвы за собственность, появились миллионы людей, которые научились жить самостоятельно и не ждут команды начальника, которые принимают решения и отвечают за эти решения. И на это понадобилось 10 лет, а не популистские 500 дней Явлинского. Я оцениваю число таких людей в 8—10 миллионов, но это очень много при огромном материальном ресурсе, которым обладает Россия. Все это произошло и появилось к 2000 году. Поэтому и был рост 8 процентов в 2000 году. А в 2001 году цены на нефть были нисколько не хуже, тем не менее рост замедлился — 6 процентов, а в 2002 году ожидаем 4—4,5 процента. Вопрос в том, почему он замедлился: что же такого хорошего сделала новая администрация, что привело к замедлению темпов экономического роста? Они создали колоссальную неуверенность в будущем для огромного класса собственников.
