О Комарове написано и опубликовано немало различных материалов и, кажется, о космонавте известно все или почти все. Причастные к геологии тюменцы-сибиряки, например, гордятся тем, что в честь космонавта назван один из минералов – комаровит, один из немногих, носящих личное имя. Тем не менее, малейшие малоизвестные дополнения к биографии замечательного человека, особенно если они касаются сибирского периода жизни, неизменно вызывают повышенный интерес. В моем архиве наброски таких дополнений появились сравнительно недавно. В один из холодных январских дней музей истории науки и техники Зауралья при Тюменском нефтегазовом университете посетил житель Санкт-Петербурга Г.А. Лыткин, пенсионер, 1925 года рождения. Свои детство и юность он провел в Заводоуковске, в год начала войны 16-летним мальчишкой поступил на работу на военный авиационный (планерный) завод, где директором был авторитетный авиаконструктор А.С. Москалев. Причастность к производству «бесшумной» летной техники и соседство с Московской авиационной спецшколой привело к знакомству двух молодых людей: Геннадия Лыткина и Владимира Комарова. Скоро они – почти одногодки, стали неразлучными друзьями.
В.Комаров в течение всех лет своей учебы часто бывал в доме Лыткиных, близко знал родителей Геннадия. Бывал здесь и другой курсант, сын летчика В.П. Чкалова (1904–1938 гг.) Игорь – главный забияка и организатор драк с местными парнями. Когда в 1944 году Комаров уезжал из Заводоуковска, закадычные друзья обменялись фотокарточками («На память другу Володе Комарову от...») и поклялись встретиться после войны в Москве. Было оговорено время и дата на каждый год и место встречи: Крымский мост, 23 февраля – день Красной Армии. А чтобы Геннадий, никогда не посещавший Москву, знал, как добраться к условленному мосту, Владимир оставил ему художественную открытку: «Стоять буду здесь у моста!». Открытка, увы, затерялась, а московское свидание по ряду причин так и не состоялось. Впрочем, судьба оказалась благосклонной к друзьям, и они все же повидались, но много позже и в другом месте.
Встреча состоялась в Ленинграде незадолго до гибели В.М. Комарова. Как рассказывал Геннадий Алексеевич, этому предшествовали многие события. А началось все с первых дней становления авиационного завода № 499, эвакуированного осенью 1941 года из Воронежа. Лыткину, несмотря на юные годы, директор поручил возрождение энергетического сердца будущего завода: мельницу бывшего купца и хозяина заимки Колмакова. Шестиэтажная бревенчатая мельница, построенная еще в конце прошлого столетия, исправно трудилась и в послереволюционные годы. Летом вода из пруда через турбину вращала жернова, а зимой и в засуху работала мощная паровая машина марки «Бр. Бромлей».
Все оборудование, смонтированное в начале века, исправно работало до 30-х годов, а затем его тщательно законсервировали, по словам Геннадия Алексеевича, настолько ответственно, что и котел, и трансмиссионный вал со шкивами, и «Бромлей» выглядели как новые. Сохранились все ограждающие приспособления по технике безопасности. Первоначально Лыткину, слесарю-сборщику, а затем – помощнику машиниста, предстояло в самые жесткие сроки запустить паровую машину и электрогенератор: без энергоцеха завод не мог работать. Для усиления надежности гидроузла установили центробежный насос и обширный резервуар для запасов воды. И если первый военный заводоуковский планер был выпущен всего лишь две недели спустя после разгрузки оборудования с железнодорожных вагонов, то в этом феноменальном результате была немалая заслуга и Г.А. Лыткина.
Мельница – грандиозное шестиэтажное сооружение, вызывавшее восхищение инженеров и в более позднее время, погибла в 1946 году. Деревянный сруб стоял над плотиной, а под ней шлюз для спуска воды. По небрежности (хозяйство-то ничейное) забыли спустить воду в ледоход, и мельница, простоявшая более шести десятилетий, рухнула. Сейчас от нее осталось несколько деревянных свай в русле реки. В 1947 году сохранившиеся бревна перевезли на завод «Тюменьсельмаш» – преемник планерного, и построили из них два цеха, ставшие своеобразным памятником бывшей мельнице.
Директор оценил трудоспособность молодого слесаря, запомнил его, помогал ему все трудные военные годы, а когда в 1945 году завод стали переводить в Ленинград, то предложил Лыткину, опытнейшему механику, переехать туда вместе с заводом. Неизбежные в подобных жизненных ситуациях сомнения были устранены решительным директором вполне по-москалевски: корова Лыткина, успевшего стать семейным человеком с традиционным для военных лет составом хозяйства, была помещена в отдельный грузовой вагон-теплушку. С запасом сена на дорогу и с учетом непредвиденных обстоятельств в большом городе. Так и стал Г.А. Лыткин ленинградцем.
По словам Лыткина, о Москалеве у всех, кто знал этого человека, сохранились самые добрые воспоминания. Он был честным, заботливым и очень внимательным руководителем, его не только уважали все сотрудники, но можно сказать больше – любили. В Заводоуковске Москалев сначала жил у вокзала в сосновой роще санаторного парка, и по нормам и неписаным правилам этики тех лет занимал один из деревянных особняков довоенной постройки, до сих пор сохранившимся, а затем переехал поближе к заводу. В Ленинграде Москалев, не ужившись с московскими и местными властями, недолго руководил заводом, разместившимся у Черной Речки. После объединения с прибывшим из эвакуации Казанским приборостроительным заводом А.С. Москалев ушел на преподавательскую работу. Он похоронен в Ленинграде на Серафимовском кладбище в Новой деревне.
Завод, получивший название «Техприбор», сменил выпуск продукции, стал закрытым поставщиком приборов для авиационной и космической техники. В 1966 году для приемки новой продукции из Москвы приехала представительная комиссия. Завод, заинтересованный в заказах, жил в ожидании высоких гостей, и когда многочисленная комиссия проследовала по цехам, Г.А. Лыткин оцепенел, увидев среди шагавших космонавта Комарова. К неудовольствию начальства и к восторгу остальных, оба, забыв об окружающих, бросились друг к другу в объятья: рядовой рабочий и прославленный космонавт... Так, наконец, обрела реальные черты их юношеская клятва. На заводе долго упрекали Лыткина за излишнюю скромность: столько лет «скрывал» от общественности свою многолетнюю дружбу!
Неслучайно, видимо, все без исключения выпускники спецшколы не однажды высказывали мысль, что «Заводоуковск не сможет забыть ни один «спец».
«ЧТОБЫ ПОМНИЛИ...»
О пребывании в Заводоуковске в 1941–1944 годах Первой Московской школы военных летчиков, или, как ее чаще называли, спецшколы Военно-Воздушного Флота, в разное время в областной периодической печати публиковалось немало сведений. Повышенное внимание к истории школы объясняется тем, что многие ее выпускники в последующие годы принимали участие во многих выдающихся событиях, прославивших не только школу, но и Россию.
Вместе с тем, несмотря на обилие публикаций, места расположения учебных
