— что правда, что неправда.
— К примеру, в фильме абсолютная чушь про операцию «Мельница » — там, конечно, все не так было.
— А веники вы действительно продавали?
— Была такая история.
— Что, прямо веники?
— Ну там не веники фигурировали, а песок, но суть примерно та же. Знаете, что в фильме совсем неправильно? Трахаются они там неправильно. А я считаю, что в этом вопросе мастер не может ошибаться.
— При этом ваш герой там довольно много занимается любовью.
— Это действительно важнейшая часть моей жизни. Был такой очень серьезный случай. Я только начал делать «ЛогоВАЗ» — и влюбился. Влюбился в Лену. И я на два года бросил все. Вот просто все. Мои партнеры, думаю, тогда больше всего на свете ненавидели Лену. И пока я не добился ее, не в вульгарном смысле — переспал, а не добился — в смысле, что она меня полюбила, — про все остальное не мог думать.
— Почему это для вас так важно?
— Потому что это самые сильные ощущения. По крайней мере, я ничего сильнее в жизни не испытывал. Я тут недавно пытался сформулировать, что такое любовь. Не любовь между мужчиной и женщиной, а просто любовь к другому. Очень смешная получилась история: оказалось, что любовь к другому — это высшее проявление эгоизма, а что такое эгоизм — это любовь к самому себе. То есть любовь к другому — это высшее проявление любви к себе. А что сказал Господь: «Возлюби ближнего…»
— «…как самого себя».
— Не как ребенка, не как мать, не как друга, как самого себя. Это что касается любви.
— А любовь к женщине?
— Здесь для меня критерий абсолютно ясный. Если от одной мысли, что она с другим, мне становится плохо — значит, я люблю. А если никак — то я просто жалею.
— В вашем положении довольно непросто любить.
— В моем? Почему?
— Ну как? Деньги… Уже непонятно, где вы, а где они.
— Вы путаете, это не мне тяжело любить, а меня тяжело любить. А вот это действительно так — по многим причинам, главная из которых
— то, что я фантастический эгоист.
— Вы еще в этом фильме на пароходах гоняете…
— Вот это, конечно, лишнее. Была там какая-то история. Был у нас пароход, что-то мы такое покупали. Но это, я думаю, аллегория.
— Но все-таки вы не любите, когда вас обгоняют?
— Вот этого я действительно терпеть не могу. Я очень не люблю делать то, что другие делали лучше меня. Именно поэтому я бросил заниматься наукой — я понимал, что не буду первым, потому что есть люди, которые талантливее меня в математике. И когда я стал заниматься бизнесом, мне стало комфортней. Потому что я понимал: то, что я делаю, — очень мало людей могут делать так же. И уж совсем комфортно мне стало в политике.
— Вы в этих произведениях мыслите, как правило, многоходовыми комбинациями. И в жизни так?
— Нет, у меня мышление не аналитическое, у меня мышление интуитивное.
— А еще вы в фильме много пьете.
— Да я и в жизни пью немало.
— Умеете?
—. Умею. Я и сегодня могу немало выпить, несмотря на гепатит, а раньше вообще никому не уступал. И тогда, когда мы на «АвтоВАЗе » работали.
— Там, наверное, это важно было?
— Я никогда не относился к этому как к необходимости. Для меня это удовольствие. К тому же в России так вообще проще разговаривать. И со мной проще разговаривать, когда я выпью. И мне проще разговаривать. Сейчас пью меньше. Но бутылку в день выпиваю. Вина.
— А еще вы в фильме плачете.
— В жизни не плакал.
— Никогда?
— Сейчас скажу. Когда же я последний раз плакал?
— Не можете вспомнить?
— Представляете?
— С трудом.
— Да нет, это не значит, что мне никогда не хочется плакать. Были события в моей жизни, когда мне этого очень хотелось. Но я не заплакал…
— Сознательно?
— Конечно, сознательно.
— А когда кино смотрите?
— Не плачу, хотя комок к горлу подходит, но я стараюсь сдерживаться.
— Так нужно?
— Все, что мы делаем в жизни, мы делаем для себя. Я считаю, что так нужно.
— Можно об этом подробнее?
— Просто самоконтроль. Не знаю, что-то давно не задумывался об этом. Ну, это просто не я.
— В фильме вас еще пару раз избивают. В жизни, Борис Абрамович, вас избивали?
— Ну да, избивали. Хотя не то чтобы избивали — я дрался. Все детство дрался. Мне повезло, никогда не было, чтобы меня окружили, например, и избили ногами. А драться — часто дрался. Было такое, что и ножами меня доставали. Я же рос сразу после войны и много жил за городом — в Истре, в Загорске.
— А в Москве где жили?
— На Чкаловской, Ульяновской. Это Садовое кольцо. В самом центре. И дрались там, конечно, нещадно. В казаки-разбойники еще играли. В снегу однажды три часа просидел, прятался там.
— Еще вы в фильме на слоне катаетесь. Надеюсь, этого не было?
— Ну это уж, конечно… Это вообще… Я понимаю, что кино — коммерческое предприятие. И не могу сказать, что мне противно, что так развлекаются люди. Но мне это неинтересно. Но при этом я признаю право других кататься на слоне, даже в бедной стране. А знаете, в чем главное отличие жизни от фильма?
— В чем?
— Я в жизни лучше.
— В каком смысле?
— А в том, что в жизни я решал совсем другого уровня задачи. И в 1996 году, и в 99-м. В отличие от героя картины, у меня совер-
шенно другой политический опыт. Платону не удается избрать президента, а я все-таки достаточно эффективно смог поучаствовать в выборах двух президентов.
— Борис Абрамович, как вы вообще поживаете?
— На самом деле мне отлично здесь, очень комфортно. Немного раздражает, что кто-то там за меня решает, что я могу, чего не могу. И еще неприятно, что это все-таки бывшие товарищи. В общем, это предательство такое. Но не в первый раз. А в Англии мне очень нравится. Нравится в силу того, что здесь люди реализовали те идеалы, которые я принял для себя. Я не встречал более свободной страны, не вольной, а именно свободной, чем Англия. Такого уровня ответственности за себя и за других я нигде не встречал.
— А что есть в Москве такое, чего нет в Лондоне?
— Главное, что в Москве нет такого менталитета.
— Да нет, чего в Москве нет из того, что есть в Лондоне, — это можно долго перечислять. Чего не хватает Лондону?
— Для меня — прежде всего культурной среды. Я, с одной стороны, ругаю менталитет тот рабский, который есть в России. Но я тоже его часть. И мне значительно комфортнее общаться с соотечественниками, чем с иностранцами.
— Это слишком субъективно.
— Например, моей жене не хватает русского театра. Она ко всему привыкла, а вот то, что нет театра, — это ее угнетает.
— Странно, в Англии же очень хороший театр.
— Но здесь нет русского театра. Лена, например, так и не посмотрела «Кухню» с Меньшиковым. Масса спектаклей в Москве новых, выставки проходят. Мы уже многое пропустили.
— С выставками — уверяю вас, вы не много потеряли.
— Возможно. Но театр — это конкретно совсем. Я не такой театрал, как она, поэтому эту часть переживаю спокойно. А вот общения, того ритма жизни, который был в Москве, мне не хватает. Что касается природы, я это здесь в какой-то мере компенсировал.
— Да, здесь у вас просторно.
— По крайней мере, горизонта не меньше, чем в России.
— Сколько гектаров?
— Восемьдесят пять.
— Действительно просторно.
— А вот зимы здесь нет, и по снегу я скучаю.
— А что читаете?
— Последнее, что я читал, — это «Парфюмер». Очень понравилось. Бродского читаю. Есть у меня один товарищ, друг, можно сказать, мой педагог. И он читает вообще все, что выходит…
— Кто это?
— Может быть, вы его знаете — Демьян Кудрявцев (31-летний поэт.
-А. К).
— Дема — он ваш педагог?
— В области литературы — да. Он, например, помог мне разобраться в некоторых вещах, в которых мне самому было сложно разобраться.
— Например?
— Ну, например, мы с ним очень много спорили по поводу принципиальных отличий в идеологии Ветхого и Нового Завета, а поскольку Дема — иудей, а я — православный, нам было о чем поспорить.
— А куда вы любите ездить?
— Ну, например, мне нравится Швейцария, Франция — Антиб и Куршевель.
— А что вы едите?
— У меня три любимые кухни. Самая любимая — грузинская, далее
— японская и итальянская.
— В Москве, кстати, уже почти невозможно любить японскую кухню.
— Почему?
— За последние два года открылось столько суши-баров, что от этого уже подташнивает.
— Нет, в Лондоне ее еще можно любить. Здесь есть очень хороший ресторан — «Нобу». Это не чистая японская кухня. Там есть и классические блюда, но самое интересное — это кухня, которая изобретена самим основателем ресторана, Нобу. Это просто божественно.
— А кто у вас повар?
