Если о нравственности говорит Чикатило – значит, он не убеждения свои излагает, а хочет нас обмануть. Зачем? – это другой вопрос. Может быть, он хочет, чтобы его выбрали директором детского дома, где он сможет свободно делать то, что очень любит.
Если о свободе слова и пр. говорит сотрудник КГБ – значит, не убеждения свои излагает, а хочет нас обмануть. Зачем? Да уж это понятно.
К народу, потерявшему общий язык, изредка возвращается взаимопонимание. К сожалению, повод для этого взаимопонимания обычно очень печальный.
Когда кончится эта война, всем сразу станет ясна ее фальшь. Потому что ликования на улицах не будет.
Пять лет воевать и не обрадоваться победе?!
Ненависть внушить людям (или сделать вид, что внушили) еще можно. А вывести ликующие толпы – нет.
Когда Императорское Человеколюбивое общество объявит, что победоносное наведение Конституционного Порядка закончено, ответом будет молчание. Потому что никто не поверит ни в конец, ни в победу[165].
Взрослая неожиданность[166]
19 декабря 2000, «МК»
Важнейшие вещи мы иногда узнаем совершенно случайно. До катастрофы «Курска» – никто не знал, что у нас нет глубоководных водолазов[167]. Никто такого вообразить не мог. Не только рядовые граждане, но и президент этого не знал, и главные генералы. И вдруг оказалось – наши работают на глубинах до шестидесяти метров, а норвежцы – до четырехсот. Оказалось, что еще недавно у нас все это было, но куда-то сплыло. Однако в данном случае истину хотя бы услышали и, должно быть, что-то пытаются сделать. Это нормально. Но когда внезапно открывается важнейшая вещь, а ее не замечают, – это как-то не совсем нормально. Во всяком случае – странно. Уже после того как Дума приняла гимн[168], эту тему обсуждали в телепередаче «Глас народа». Пожалуй, это был самый драматичный из «Гласов», самый ожесточенный (несмотря на бессмысленность, ибо изменить уже ничего было нельзя). И вот там, в прямом эфире, прозвучали две важнейшие вещи, которые остались незамеченными, хотя каждая была, может быть, поважнее гимна. Одна вещь – это «Слово о президенте России», которое произнес Сергей Доренко. Другая – «Слово о патриархе Всея Руси», которое произнес священник о. Александр.
Уже первой репликой Доренко резко настроил часть зала против себя.
К тому моменту многие успели высказаться и за гимн, предложенный Путиным, и против. Чувства и мысли людей, поддерживающих президента, лучше других, пожалуй, высказала кинорежиссер Светлана Дружинина («Гардемарины», «Гардемарины, вперед!»). Она говорила очень взволнованно.
Светлана ДРУЖИНИНА. Если бы случилось такое чудо, и меня спросил бы Владимир Владимирович: «Светлана Сергеевна, что вы думаете по поводу символики?», я бы сказала: «Дорогой Владимир Владимирович, пожалуйста, поднимитесь над схваткой! У вас такое тяжелое положение! Страна на разломе! Великолепнейшая музыка! Она невероятно народна, она невероятна мощна! Господь из Космоса послал такие ноты». Но этого не произошло (президент не обратился к Дружининой за советом. – А. М.). И ничуть не сомневаясь, а сопереживая и болея за президента, которому я совершенно сознательно отдала свой голос, я одна из первых подписала письмо в его поддержку. Иначе я бы себя не уважала. Иначе я бы не уважала мнение своей семьи, своих коллег и друзей. Поэтому я хочу сказать: в любой ситуации я поддержу президента…[169]
Доренко, получив микрофон, высказался не столько против гимна, сколько против власти и тех, кто ее поддерживает.
Сергей ДОРЕНКО. Гимн расслаивает общество. Сегодня расслаивать общество опасно. Но это сделано. Это сделано политиками, абсолютно сознательными людьми. Я не думаю, что это сделано из детского недомыслия или по беспечности. Это сделали для того, чтобы нас поссорить, чтобы дестабилизировать общество, и это сделал Путин – для меня очевидно. Извините, поддерживать личности, на мой взгляд, примитивно. Надо идеи поддерживать, а не людей. Если он завтра предложит бог знает что, почему мы должны его поддерживать? Мы что, мафия? Лидер должен учитывать мнение народа, – говорит Путин. Вот вопрос абсолютно важный. Говорят, он идет за 60 % – какими? где? (Имеется в виду, что вряд ли можно доверять этим данным о народном одобрении. – А. М.) Я думаю, что он подстрекатель и провокатор, он не идет за 60 %, он подстрекает людей друг против друга.
Эти слова задели и ожесточили многих. И не столько, думаю, ярлыки типа «подстрекатель» и т. д., сколько фраза о примитивности тех, кто поддерживает личность, а не идею. Впрямую к Дружининой он не обращался, но… Кому же охота выглядеть примитивным (в смысле – недоразвитым)?
Спустя некоторое время Доренко вторично попросил слова. Передача к этому моменту ушла еще дальше от темы гимна в тему «президент и народ».
ДОРЕНКО. Путин предлагал мне дружбу… (Смех прервал его.) Я знаю более-менее его мотивы, потому что мы говорили не только о работе. Может быть, это вам поможет немножко понимать его «уважение» к большинству. Когда он прилетел из Еревана, я ждал его во Внуково-2. И я принес ему свежие рейтинги, чтобы он порадовался, как у него рейтинг растет. Я говорю: «Владимир Владимирович, вот – вы растете». Он говорит: «Отлично». Я говорю: «Вы знаете, очень смешная вещь: социологи людей спросили, кто лучший экономист в стране? И большинство назвали Путина». Я ему показал это с усмешкой. И пока он смотрел в эту бумагу, я сказал: «Владимир Владимирович, дело дойдет до того, что вас провозгласят лучшим поэтом и лучшим футболистом. Дело только началось. Но ведь это абсурд». Он молчал все время. Я говорю: «Странный народ». Вот на эту фразу он ответил. Он повернулся ко мне и сказал: «Правильный у нас, Сергей, народ, правильный».
Вторая фраза, которая еще раз это иллюстрирует (я ручаюсь тут за каждое слово). Это было, когда он меня пригласил после того, как я назвал путинской провокацией арест Гусинского и сказал об этом публично. Он меня пригласил в понедельник. И была очень характерная фраза, которую я услышал и повторял про себя (она просто звучит у меня в голове). Он чаем меня поил в Кремле и говорил: «Понимаете, Сергей, нам надо думать, что сделать для России. Ведь я достиг всего, чего хотел, и даже того, чего не хотел. В общем, я же не очень стремился. Понимаете, второй срок гарантирован. Ну, еще какая-нибудь антитеррористическая операция – и второй срок решен». Когда вы говорите, что вы за него голосовали; что он на вас опирается, а вы – на него… Вы очень наивные люди в этот момент. Я не хочу разрушать вашу невинность и вашу наивность. Но когда вы совсем воспарите в единении, в соитии с Путиным, в этот момент подумайте, что думает он о вас.
На экране крупным планом был Доренко; к кому именно он обращался – не знаю. Микрофон, однако, потребовала Дружинина. Она была сильно возмущена, голос звенел, гнев она не скрывала.
ДРУЖИНИНА. Это такое благо, что я сейчас вас вижу визуально! И могу вам сказать: какое благо, что вы поставили вовремя точку! Потому что я думала, что через секунду вы скажете, что вы ходили с Путиным в писсуар и какого цвета у него плавки! (Гром аплодисментов.) Вы просто ведете себя неприлично! А мнение большинства учитывается всегда!
Когда шум утих, микрофон достался отцу Александру. Не вступаясь за Доренко, священник возразил даме только на последнюю фразу.
Отец АЛЕКСАНДР. Такие важные вещи, как символика, – их нельзя принимать большинством голосов.
С этой простой и верной мыслью опять начали спорить, опять закричали о гимне, о Глинке…
Было непонятно: они что? – не заметили доренковского сообщения про «еще одну войну» ради гарантированного срока? Или – побоялись заметить?
Дружинина, давая отповедь Доренке, выглядела очень достойно. Она гневалась, но держала себя в руках, произнести грубые оскорбительные слова себе не позволила, помнила, что кругом люди, что прямой эфир – миллионы зрителей. Она отхлестала нашкодившего, наградой ей были бурные аплодисменты, смех…
И никто не заметил подмены.
Разве Доренко рассказывал о личном? Нет, он говорил о важнейших государственных вещах. Но вместе того, чтобы разобраться в его сообщении, на него опрокинули писсуар, отмахнулись, забыли и пошли дальше.
Доренко выпороли не за то, что сказал, а зачем, мол, выдал?
А зачем Путин все это говорил?
Это же извращение умов: поносить того, кто сообщил о преступлении, а самого преступления не замечать.
Опыт есть. Поносили Сахарова, Солженицына (и многих еще) за то, что они говорили о преступлениях власти. Преступниками называли именно тех, кто разоблачал действительные преступления. «Агенты мирового империализма», «мирового сионизма», «литературные власовцы», «выродки», «отщепенцы» – клеймили лучших.
