— Живо! — приказал Кацуба, держа распахнутую створку, словно предупредительный швейцар.
Мазур полез первым, нога сорвалась, он едва удержал равновесие, ухватившись за вторую створку, одним прыжком перемахнул на невысокий балкон, огражденный толстыми каменными перилами. Казалось, внизу глубокая пропасть.
Сгруппировавшись, он прыгнул в темноту, удержался на ногах по всем правилам, инстинктивно отпрянул не на открытое место, а к стене — там было безопаснее всего, прыгавшие следом не свалятся на голову.
Распластанной летучей мышью мелькнул Паша, приземлился, грамотно согнув ноги в коленках, его повело в сторону, но устоял, а следом обрушился Кацуба.
Они прислушались, стоя тесной кучкой.
— Вон они! Вон они! В окно выпрыгнули!
Неизвестный доброхот дико орал с гостиничного крыльца, потом кинулся в вестибюль, оглашая его теми же громогласными донесениями.
— Веди, Сусанин, — сказал Кацуба. — Ты город лучше знаешь…
К крыльцу с обеих сторон спешили запоздавшие на расправу, еще ничего толком не соображавшие в изменившейся обстановке. Один, светя перед собой, окликнул Кацубу:
— Что там орут? Сбежали они, что ли?
— Да вроде, — протянул Кацуба.
Послышался сдавленный хрип, шум падения тела. В следующий миг Кацуба хладнокровно выхватил фонарик из руки упавшего, кинул его Паше, тот поймал на лету — и, подсвечивая дорогу короткими вспышками, кинулся куда-то во дворы.
Мазур сосредоточился на одном — не споткнуться. Бежал за вспышками, слыша рядом короткое, экономное дыхание майора, задевал иногда плечом что-то твердое, проблески фонарика то скользили по земле, то уходили вперед, во тьму, выхватывая какие-то углы, ржавые стены сараюшек, кучи хлама… Наперерез промчалась с диким мявом одуревшая кошка, кто-то закричал слева, с пьяным азартом кидаясь наперехват неизвестно зачем. Паша отшвырнул его мимолетным скользящим ударом, завернул за угол…
Мазур полетел кубарем, не успев ничего сообразить, лицом угодил во что-то живое, теплое, шарахнувшееся, вокруг моментально начался ад — рычанье, визг, непонятное мельтешение темных тел, что-то, словно капканом, зажало правую ногу и тут же отпустило. Совсем рядом послышался дичайший вопль — это орал Кацуба, стоя на месте, поднимая Мазура за шиворот.
Все кончилось столь же мгновенно. Вдали затихал мелкий топоток, слышался визг и лай. Только теперь Мазур сообразил, что стряслось: они с маху влетели в самую середину расположившейся на ночлег собачьей стаи, оттаптывая лапы, хвосты и головы…
— Посвети, — сказал он. — Меня вроде цапнули…
Паша посветил:
— Ерунда, даже штаны не порвала… А ты?
— Да это я просто так орал, — сказал Кацуба. — В порядке запугивания. Не стрелять же было в них… — Его прошиб чуть-чуть истерический смешок: — Мужики, названия этому идиотству я и не подберу. Три профессионала, терминаторы, убивцы, драпают по темным закоулкам от разъяренной деревенщины… Вы в конторе помалкивайте, а то засмеют и клички приклеят…
Они заржали — ситуация и в самом деле была дурацкая, скажи кто Мазуру, не поверил бы.
— А в общем, веселого мало, — рассудительно сказал Кацуба, отсмеявшись первым. — Эта деревенщина могла, навалившись скопом, так отмудохать… Пошли?
Они пустились в осторожные странствия по темным улицам. Пару раз пришлось обходить разгромленные магазины, возле которых стояли в ореоле вспышек милицейские машины. Один раз деловой рысцой пробежали мимо магазина, к которому милиция еще не подоспела, и из темной его глубины таскали охапками спиртное бодрые аборигены, подбадривая друг друга бодрыми выкриками. Кто-то даже гостеприимно заорал вслед:
— Мужики! Вы чего мимо? Печень, что ли, не позволяет?
— Какая, нахер, печень! — крикнул Кацуба, ускоряя шаг. — Танки идут, вы что, не слышите? Ментам на подмогу!
Сзади озадаченно умолкли, пытаясь, видимо, прислушаться к грохоту гусениц. Самое смешное, что майор накликал на свою голову. Свернув за угол, танков они, правда, не увидели, но поперек улицы, светя фарами, грузно разворачивался огромный «Урал» с брезентовым верхом, и через задний борт уже прыгали солдаты, кто-то распоряжался. Троица кинулась назад, пока не заметили. Снова свернули в проходные дворы — в таких случаях никто особо не станет разбираться, не помогут и удостоверения, прикладом по хребту схлопочешь раньше, чем успеешь объявить о своей сопричастности к славной российской армии…
— Стоп! — радостно объявил Кацуба. — Чего нашел!
Он обошел вокруг «Жигулей» темного цвета, хозяйственно попинал колеса, отобрал у Паши фонарик, посветил внутрь, присмотрелся и заключил:
— Сдается мне, поедет… У кого перочинник?
Повозившись немного, он распахнул дверцу. Мазур по привычке ожидал остервенелого воя сигнализации, но машина безмолвствовала — пока они залезали, пока Кацуба, копаясь под приборной доской, соединял провода.
Отчего-то охватило покойное чувство безопасности — казалось, они обрели дом, хоть и крохотный. Заскрежетал стартер, мотор довольно быстро завелся, и Кацуба, включив фары, выехал со двора.
— Хамим… — покачал головой Паша.
— Есть вариант получше? — хмыкнул Кацуба. — Не пешком же десять верст топать? Давай руководи, штурман…
Он лихо вел машину, срезая углы, объезжая болтавшихся посреди улицы пьяных, заранее сворачивая в переулки, стоило впереди замаячить милицейским мигалкам, мурлыкал громко:
Ще не вмерла Украина,
И слава, и воля,
Ще нам, браття-молодци,
Усмихнетця доля…
Душу, тило мы положим
За свою свободу
И покажем, що ми браття
Козацького роду…
— Слушай, козаче… — напряженно отозвался с заднего сиденья Паша. — Скоро уже выезд из города, если там патруль…
— То у нас там спросят документы… — подхватил Кацуба. — А у нас их для тачки-то и нету… Ладно, чуть что — головы пониже.
Он затормозил, вылез, сзади послышался звон стекла.
— Что это он?
— Подфарники бьет, — догадался Мазур.
Действительно… они издали увидели мигающий синий маячок, потом в лучах фар показался развернутый носом к городу «уазик», перекрещенные матово блеснувшими белыми ремнями милиционеры.
— Держись, орлы… — сказал Кацуба.
Он резко сбросил скорость, повинуясь сигналу жезлом, включил правый поворот и стал аккуратненько притирать машину к обочине. Резко нажал на газ, машина прямо-таки прыгнула вперед, вильнула, чтобы не сбить бросившегося в сторону гаишника, на миг Мазуру показалось, что правые колеса отрываются от земли — и в ближнем свете фар замелькали колеи, пучки невысокой травы, рытвины, машину подбрасывало так, что они колотились макушками о крышу, мотор ревел, померещилось даже, что «жигуленок» несется кенгуриными прыжками…
— Что там? — заорал Кацуба, подпрыгивая, вцепившись в руль.
— Катят! — крикнул в ответ Мазур, ухитрившись обернуться. — Мигалка следом, но далеко!
Кацуба прибавил газу, хотя они и так неслись чуть ли не со скоростью крылатой ракеты. Мазур не мог не оценить виртуозности, с какой майор несся по разъезженным колеям. Далеко позади послышалось вытье сирены — как будто погоня всерьез подозревала, что дичь дисциплинированно остановится при этих грозных звуках. Наплевать, главное — не успели сразу открыть пальбу, а теперь и пытаться нечего, разрыв приличный, не попадут при любом раскладе…
Остававшиеся до порта километры преодолели, казалось, в полминуты, перед воротами Кацуба сбросил скорость, и после бешеной гонки показалось сначала, что машина ползет по-черепашьи. Миновав вахтерку, снова помчались, лавируя меж начавшими прирастать к рельсам кранами, кучами мусора и железными бочками, брошенными в самых неподходящих местах.
— Ну, все, — сказал Кацуба, резко затормозив. — Дальше пешочком, без помпы…
Он отвел «жигуленок» в сторону, спрятав его за штабелем бочек, тщательно протер платком баранку, и они рысцой, то и дело оглядываясь, припустили к девятому пирсу, где даже ночью можно было без труда определить, что «девятка» являет собою оазис относительного порядка и некоторого процветания: над оградой светились призрачно-белым гроздья прожекторов, ворота закрыты наглухо, а из освещенной сторожки показался хмурый охранник, оказавшийся трезвехоньким и при нагане.
Правда, он изрядно поворчал, бдительно разглядывая все три пропуска, но пропустил, когда пропуска подкрепили удостоверениями. Поднимаясь на крылечко, они еще успели увидеть, как позади, меж кранами и бочками, суетится милицейская машина.
Пройдя еще метров триста вдоль пирса, с несказанной радостью узрели «Морскую звезду» и почувствовали себя дома.
Глава двадцать четвертая
Под высоким Андреевским стягом…
Кацуба не находил себе места — размеренно кружил вдоль стен, как зверь в клетке, и Мазур стал опасаться, что у него рано или поздно закружится голова. Однако из субординации не лез с репликами, изображая, как писали в старинных театральных программках, персонажа «без речей». Он вполне понимал, что гнетет майора, у самого на душе было неспокойно.
