И все же, несмотря на этот риск, де Голль решил осуществить задуманное. Его собственное политическое будущее и, как он был уверен, будущее Франции зависело от того, пойдет ли он на этот риск. Он должен был утвердить свою власть, свою роль лидера немедленно, пока столица пребывала на гребне волны чувств по поводу своего освобождения.
Первым следствием его решения был конфликт с американскими союзниками. В 10 часов утра, ничего не подозревая о приказе де Голля 2-й бронетанковой, в распоряжении ее штаба появился офицер из V корпуса с распоряжениями на текущий день. Командующего V корпусом генерала Леонардо Т. Джероу беспокоили оголенные подходы к городу; он хотел, чтобы дивизия заняла оборонительный рубеж на северо-восточном направлении от столицы. В V корпус сообщили, что на 2-ю бронетанковую дивизию в этот день рассчитывать нечего.
Разгневанный командующий V корпусом направил радиограмму в первую армию: «Генерал де Голль приказал Леклерку организовать сегодня большой парад от Триумфальной арки до Нотр-Дам. Штаб французской дивизии возмущен тем, что ее отвлекают от боевых операций. В штабе говорят, что Леклерк получил приказ и ничего нельзя сделать. 2-я бронетанковая будет настолько задействована, что по крайней мере в течение двенадцати, а то и более часов ее нельзя будет использовать для выполнения срочных задач».
Вернувшись после осмотра боевых порядков, Джероу кипел от злости. Он направил Леклерку составленный в резкой форме рукописный приказ: «Вы действуете под моим началом и не должны подчиняться приказам из каких-либо других источников. Мне известно, что вы получили указание генерала де Голля организовать парад своих войск в 14.00. Вы должны игнорировать этот приказ и продолжать выполнение поставленной перед вами задачи по ликвидации сопротивления в Париже и его окрестностях. Вверенные вам войска не должны участвовать в каком бы то ни было параде сегодня или в любое другое время без подписанного лично мной приказа».
Несчастный Леклерк, попав под перекрестный огонь, решил, что у него нет другого выхода, как подчиниться де Голлю. Чтобы свести к минимуму свои разногласия с V корпусом, он попытался прятаться от приказов генерала Джероу. В конце концов подполковник из штаба корпуса разыскал его в ресторане у Дома инвалидов. Вручая ему приказ генерала, полковник добавил, что, если дивизия примет участие в параде, Джероу будет считать это «формальным нарушением воинской дисциплины». Выведенный из себя Леклерк отвел офицера к де Голлю.
— Я одолжил вам Леклерка, — с важным видом заявил де Голль. — Поэтому с полным основанием могу на время забирать его назад.
* * *
Когда последние приготовления к параду уже подходили к концу, в подземном командном пункте группы армий «Б» в Марживале раздался телефонный звонок. Это была линия «Блиц» генерал-фельдмаршала Моделя. Телефон не ответил. Впервые после возвращения из своей первой инспекционной поездки на фронт фельдмаршал отсутствовал в своем штабе. В то утро Модель отправился на инспекцию своих войск вокруг Компьеня.
Звонивший расстроился. У него было поручение от фюрера передать приказ фельдмаршалу, которого Гитлер знал как одного из своих самых преданных сторонников. Нехотя генерал-оберст Альфред Йодль попросил подозвать к телефону второе после Моделя лицо — начальника штаба группы армий «Б» генерал-лейтенанта Ганса Шпейделя. Он отдал Шпейделю приказ о выполнении задачи, подготовиться к которой Гитлер приказал днем ранее, — обстреле Парижа ракетами Фау. Фюрер, сообщил Йодль Шпейделю, хотел, чтобы ракеты, размещенные примерно на ста базах в Па-де-Кале и на севере Франции, «пролились дождем» на Париж. Штаб люфтваффе получил приказ в предстоящую ночь нанести удар по Парижу «всеми имеющимися силами».
Шпейдель повесил трубку. В то время, когда уже. начали собираться первые из двух миллионов людей, которые пройдут в этот день через центр Парижа, генерал, получивший распоряжение, предназначавшееся для самого преданного из всех фельдмаршалов Гитлера, размышлял над тем, что делать с этим приказом. Шпейдель решил о нем забыть. Не прошло и недели, как Шпейдель был арестован гестапо[35].
* * *
В Париже де Голль сам дал окончательное определение цели парада, который собирался устроить в центре города. Он объяснил ее майору Роберту Дж. Леви, своему новому американскому офицеру связи, которому выпала деликатная миссия изложить де Голлю возражения генерала Джероу.
С военной точки зрения, сказал де Голль, Джероу прав. Риск действительно велик. Но, продолжал он, обращаясь к майору, «мы должны провести этот парад». Его цель оправдывала риск.
— Этот парад, — заявил де Г олль, — должен обеспечить Франции политическое единство.
Высокий и осанистый, возвышающийся над окружающей его толпой, Шарль де Голль стоял перед могилой Неизвестного солдата Франции у Триумфальной арки. На простую каменную плиту могилы он возложил венок из красных гладиолусов. Затем символическим жестом де Голль вновь зажег вечный огонь, став первым французом, совершившим этот священный акт в условиях свободы после июня 1940 года.
После минуты молчания де Голль повернулся и осмотрел танки и бронемашины 2-й бронетанковой, выстроенные вокруг площади Звезды. С балконов, крыш домов, тротуаров и окон тысячи горожан приветствовали его бурными аплодисментами. Затем он вернулся к подножию арки. Перед ним лежали Елисейские поля. По обе их стороны на всем протяжении до Обелиска чернела ликующая людская масса. Вновь теплое солнце сияло на безоблачном небе, делая ярче радугу летних платьев, флагов и транспарантов.
За всю историю редко выпадало на долю одного человека пережить минуты триумфа столь же головокружительные и величественные, какие ожидали сейчас Шарля де Голля.
Он знал, что внезапный воздушный налет противника мог бы завершить этот славный миг кровопролитием и трагедией, трагедией, в которой его быстро обвинят политические противники. Но в этот момент, глядя на массу ожидавших его людей, де Голль «верил в счастливую судьбу Франции»… и Шарля де Голля.
Из полицейской машины толпе было объявлено, что де Голль «вверяет свое благополучие жителям Парижа». Четыре танка из 2-й бронетанковой тронулись по улице. По обе стороны две цепи из взявшихся за руки бойцов ФФИ, полицейских и пожарных пошли вдоль тротуаров, сдерживая толпу. Позади де Голля беспорядочной группой собрались лидеры новой Франции: генералы Жуэн, Кёниг, Леклерк, руководители Сопротивления, НКС, ПКО, КОМАК, Пароди, Шабан-Дельмас.
Де Голль обернулся к ним: «Господа, на шаг сзади меня».
И тогда пешком, один, оглушенный шквалом громоподобных оваций, Шарль де Голль отправился по этому прекрасному проспекту, славящемуся величием и широтой пространства.
Позади него, не соблюдая строя и субординации, неравномерной массой двигались остальные участники парада. Так задумал де Голль. Он не хотел формальностей, как на военном параде. Он не хотел, чтобы между ним и массами возникали искусственные барьеры, и их не было.
На всем пути следования де Голля толпы людей выстраивались на крышах, у окон и на балконах, заполняли тротуары, выкрикивали слова поддержки. Маленькие девочки подбегали, чтобы вручить ему букеты цветов, которые он поспешно переправлял идущим сзади.
Де Голлю казалось, что у этой толпы «была единая мысль, единый дух, единый вопль». Глядя на плачущих от счастья детей, мужчин, кричащих «мерси», «людей престарелых, делающих мне честь своими слезами», де Голль «как никогда» чувствовал, что является «орудием в руках провидения во Франции».
Но, как понимал де Голль, радость не дается без трудностей. Первый выстрел прозвучал, когда де Голль вышел с Елисейских полей на площадь Согласия. При этом звуке тысячи людей упали на землю или попытались укрыться за стоявшими на площади машинами 2-й бронетанковой. Сержант Арманд Соррьеро, американский солдат, посетивший накануне Нотр-Дам, спрятался за своим джипом. Выглянув оттуда, ветеран дня «Д» «почувствовал стыд»: прямо перед собой он увидел шедшего под обстрелом с невозмутимым видом де Голля, как показалось Соррьеро, «очень прямого, вставшего во весь рост за свою страну».
На другой стороне площади у лейтенанта Ива Чампи из 2-й бронетанковой возникла та же инстинктивная реакция, что и у Соррьеро. Он тоже нырнул в укрытие и в этот момент почувствовал, что в его спину уперлась трость. «Месье офицер, — воскликнул аристократического вида старик, — в вашем возрасте вы должны подняться и прекратить эту глупую пальбу».
* * *
У основания северной башни собора Нотр-Дам разгневанный мужчина барабанил в дверь. Один из священнослужителей собора обещал лейтенанту Бёрту Калишу, что ему будет позволено посадить в башне фотографа для съемки благодарственного молебна. Калиш услышал раздававшиеся за дверью голоса и забарабанил вновь. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилось небритое лицо человека средних лет в белой рубашке. Он зло прокричал что-то Калишу по-французски и захлопнул дверь. Почти в тот же миг Калиш услышал рев толпы, возвещавший о приближении де Голля. Затем раздались выстрелы. Калиш инстинктивно посмотрел вверх. При этом он отчетливо увидел, что из щелей возвышавшейся над ним башни высовывались дула трех винтовок, стрелявших прямо в толпу. На его глазах все три ствола исчезли внутри башни. «Боже мой, — мелькнула у Калиша мысль, — они хотят убить де Голля!»
