С ним совершенно согласен Ленин:
"В области религиозной политики задача пролетарской диктатуры состоит в том, чтобы не удовлетворяться декретированным уже отделением церкви от государства и школы от церкви… Пролетарская диктатура должна неуклонно осуществлять фактическое освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков"[38].
Это понимание легло в основу советской религиозной политики:
"Свобода совести не есть свобода мракобесия"[39] (а есть свобода атеизма?).
Это называется жонглировать словом "свобода". Свобода совести есть право человека быть хозяином своей духовной жизни. Ни перед кем в ней не отчитываться. Маркс и Ленин утверждают за партией право быть хозяйкой человеческой совести. Сперва — своих членов, потом — "трудящихся масс". Они предоставляют не гражданину, а пролетарской диктатуре право выбирать духовные ценности. Эта идея не оригинальна. Ее предвосхитила святая инквизиция.
"Освободить" совесть от религиозного дурмана"…
"Освободить" трудящиеся массы от религиозных предрассудков"…
"Освободить" еретика от его ереси…
"Освободить" кошелек прохожего от капитала. Всем этим "свободам" одна цена. Когда человек дает милостыню из своего кошелька, он свободен. Когда кошелек освобождают "придорожные благодетели" — это насилие. Можно отнять деньги. Можно отнять духовные ценности. То и другое — насилие и грабеж. "Освободить" совесть гражданина от его религиозных убеждений с помощью диктатуры пролетариата — значит с помощью органа внешнего принуждения изнасиловать и ограбить совесть. Это и есть марксистское понимание свободы.
Схема его примитивна:
1. Свобода есть марксистская идеология.
2. Несвобода есть немарксистская идеология.
Освободить — изменить немарксистскую идеологию на марксистскую. Это стратегия.
Как же "освободить" совесть? Это вопрос тактики.
Они говорят, и не делают.
Мф 23:3Но одно дело подменить понятие, другое — вживить подмену в сознание целого народа так, чтобы никто ее не заметил. На то и выработана гибкая ленинская тактика. Одни принципы высказываются в печати, другие — в закрытых собраниях. Вечные ценности: истина, добро, совесть — у Ленина на заднем плане. На переднем — политический успех, выгода, победа. Ленин — практик, человек действия. Первая часть задачи — упразднить свободу совести внутри партии — была решена просто.
В 1909 году Ленин писал: "Отчего мы не заявляем в своей программе, что мы — атеисты? Отчего мы не запрещаем христианам и верующим в Бога поступать в нашу партию? Единство революционной борьбы угнетенного класса за создание рая на земле важнее для нас, чем единство мнений пролетариев о рае и небе. Вот почему мы не заявляем и не должны заявлять в нашей программе о нашем атеизме"[40].
Членов коммунистической партии Ленин лишил свободы совести только после революции: "Я за исключение из партии участвующих в религиозных обрядах"[41].
"Е. Ярославский подверг резкой критике коммунистов, не желавших порвать с религиозными предрассудками". Ленин переслал эту статью в редакцию "Правды" с такой резолюцией: "Печатать обязательно. А таких коммунистов гнать из партии"[42].
Предстояло решить вторую, более сложную часть тактической задачи. Слишком много было дано обещаний. Невозможно было отказаться от либеральной фразеологии сразу.
Диалог с самим собой.
Действующие лица:
1. Дама с грубым голосом
2. Пеночкин
Путь к эшафоту, как розами, усеян фразами, декларациями и лозунгами.
1902 год: "Неограниченная свобода совести"[43].
1903 год: "Каждый должен иметь право не только держаться какой угодно веры, но и распространять любую веру"[44].
1918 год: "Каждый гражданин может исповедовать какую угодно религию"[45].
1918 год: "Свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за каждым"[46].
Мягко стелит Ленин. Каково‑то будет спать!
Дама
— Мы должны бороться с религиозным дурманом идейным и только идейным оружием: нашей прессой, нашим словом[47]. Пеночкин
Дама
— Борьбу с религией нельзя ограничивать абстрактно–идеологической проповедью[48].
— Ни в коем случае нельзя допускать оскорбления религиозных чувств, закрепляющего фанатизм[49].
Пеночкин
— Нужно верующих пробудить от религиозного сна, встряхнуть с самых различных сторон, самыми различными способами и тому подобное.[50]
Дама
— Внося остроту в религиозную борьбу, мы можем озлобить массы[51].
Пеночкин
— Массы сумеют, когда придет время, претворить открытый боевой клич социалистов в революционное действие[52].
Эти "Беатриче" с "Вергилием" проведут нас через шестидесятилетие. Тени сгущаются.
Первое в мире пролетарское государство еще не имело опыта. Приходилось идти на ощупь. Колеблющееся пламя свечи вырывало лишь пятнышко света. Горизонты застилал мрак. Если религия — только опиум, следовало оторвать духовенство от дармового пирога и доказать трудовым перевоспитанием, что "бытие" определяет "сознание". "Неисправимых" уничтожить. Эксперимент оправдался наполовину, показав, что без "бытия" нет "сознания". Впрочем, это было известно "apriori". "Неисправимых" оказалось слишком много.
Патриарх Московский и всея Руси Тихон (Белавин)
"Тяжкое время переживает ныне Святая Православная Церковь Христова в Русской земле… Ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем неповинных и даже на одре болезни лежащих людей. И все то совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете с… беспощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности, совершается в наши дни почти во всех городах и весях нашей Отчизны: и в столицах, и на отдельных окраинах… Гонение жесточайшее воздвигнуто на Церковь Христову. Святые храмы подвергаются или разрушению через расстрел из смертоносных орудий, или ограблению и кощунственному оскорблению… Власть, обещавшая водворить на Руси право и правду, проявляет повсюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и в частности над святой Церковью православной"[53].
Сквозь ад расстрелов, тюрем, лагерей русское духовенство прошло "в духе и силе" первомучеников. Воины Христовы мужественно умирали за свою веру. "Кровь обильным потоком льется по всему обширному пространству Русской земли. Много уже архипастырей, пастырей и просто клириков сделались жертвами кровавой политической борьбы"[54].
Немногие исповедники пережили эту эпоху и догорают в уголках родной земли редкими огоньками. Цвет русской духовной культуры был вырублен под корень. Подчеркнем: открытое физическое насилие совершалось, несмотря на заявления святейших патриархов Тихона и Сергия о лояльности Церкви к государству. Довоенные гонения привели к полному закрытию церквей. В 1940 году на всю Сибирь осталась церковь в Иркутске. На всю Среднюю Азию — церковь на ташкентском кладбище. Безбожники уже потирали руки. Грянула война. Отворились храмы. Хлынул православный народ, показав, что довоенное свертывание религиозной жизни было искусственным процессом.
После войны взялись за православный народ. Исходили из предположения: народ перестанет ходить в церковь — остатки духовенства переквалифицируются. Методом давления избрали административное и моральное насилие.
Физическое уничтожение заменила "чистка". Каждому верующему нетрудно вспомнить, как его преследовали за религиозные убеждения еще в школе. Вызывали к директору, разбирали на собраниях, устраивали публичный "диспут", на котором ученику приходилось отстаивать свои убеждения перед коллективом преподавателей.
Наконец, исключали за религиозные убеждения из школы. В 1954 году мне предложили уйти из средней школы "по собственному желанию" за то, что читал и пел в церкви. Директор считал, что эти факты мешают атеистической работе в школе. Пришлось уйти. Взрослым было еще тяжелее. Исключали из высших учебных заведений. Приходилось скрывать свои убеждения на работе из страха перед унизительной процедурой "перевоспитания".
