К тому времени уже опубликованы «Опыты» Монтеня[13]. Уже вышла большим тиражом «История кавалера де Грие и Манон Леско»[14]. Это книги действительно интересные. Их читаешь с удовольствием, а приключения кавалера де Грие действительно переживаешь: «А что дальше?!» В этом смысле все творения энциклопедистов — регресс и утрата уже достигнутого уровня литературного творчества.
«Сегодня трудно понять, как мораль Мабли, политика Кондорсе, история Рейналя, философия Гельвеция — эти пустыни бесцветной прозы — могли выдержать издание и найти хоть десяток читателей. Но, однако, их все читали, по крайней мере, покупали книги и говорили о них. Скажут: мода. Легко сказать. Как понять это пристрастие к ложному пафосу и к тяжеловесности в век изящества и утонченного вкуса»[15]?
Но, может, содержание творений таково, что искупает недостаток литературного таланта у авторов? И это не так. Практически все, что ими написано, посвящено мелким политическим вопросам, давно забытым всеми, кроме историков, — причем специалистов по эпохе. Это, например, споры вокруг животрепещущей проблемы: почему церковь перестала совершать обряд крещения прямо в реке (содержание по крайней мере трех повестей и рассказов)?! Или: а такой-то король был дурак!!!
Аналогом этого могут стать «перестроечные» произведения, весь смысл которых вращается вокруг того, что на отставке Ельцина настаивала жена Горбачева или что Брежнев был старый дурак. Таковы многие песенки Юлия Кима, например. В тот момент они актуальны, кажутся смелыми и интересными. Но это работы-однодневки.
Разумеется, свое «ноу-хау» у энциклопедистов было, и оно надолго приковало к ним внимание: это пропаганда особого типа мышления: утопического. Это первое в истории идеологическое сообщество, с сугубо идеологическим мышлением.
«Разум для философа то же, что благодать для христианина», — писал Дидро в «Энциклопедии». Вера в разум как в объект религиозного поклонения.
Высказывание Дидро очень созвучно словам Честертона, который уже в начале 20-го века заметил: «одни интеллектуалы разумом пользуются, другие ему поклоняются».
Только Честертон ироничен, а Дидро — зверски серьезен.
О поклонении разуму и прогрессу писали и авторы «Вех» в начале XX века в России[16].
Видимо, поклонение разуму и прогрессу очень характерно для утопического мышления. Но при этом позитивные картины «светлого будущего» или какой-то идеальной страны рисуются как-то очень бледно, нечетко. Основное внимание направлено на очернение и настоящей реальности, и всего французского прошлого — в том числе и его самых светлых страниц.
О реально существующих сословиях, о реалиях французской жизни Вольтер высказывается в духе: «Артиллерийский огонь унес жизни 6 или 7 тысяч бездельников и дармоедов, грабящих мирные страны во славу своих властителей»[17].
Говоря о прошлом, он поднимает руку на национальную святыню Франции — личность Жанны д'Арк. Не будем обсуждать сейчас, кем была Жанна при жизни. Фактом является то, что Франция XV века не пошла за своим королем, но пошла за девятнадцатилетней девочкой из провинции. И что Жанна д'Арк стала основательницей той Франции, которая просуществовала с середины XV до конца XIX века — четыре с половиной славные столетия, в которые она и стала лидером Европы.
Трогательный, немного загадочный образ Орлеанской девы до сих пор производит впечатление на многих. Тем более трогал многие сердца в XIX веке. Французы верили в божественную силу Жанны д'Арк, залогом которой была ее чистота и непорочность. Верили, что Жанне свыше дана возможность победы над англичанами.
Вольтер совершает акт откровенного кощунства — в определенной степени и религиозного, но в гораздо большей степени — гражданского и культурного. При этом он сам толком не знает, какое обвинение Жанне д'Арк бросить. Он грязно издевается над тем, что она — девственница. Ведь сохранять невинность очень глупо! А спустя несколько страниц с грязной ухмылкой рассказывает, как Жанна совокуплялась с собственным конем (в других переводах — с ослом). Такой вот разброс обвинений — от девственности до скотоложства[18].
И многие другие творения Вольтера откровенно кощунственны. Он откровенно пытается бросать вызов своему обществу. Не случайно он издевается над девственностью не монахини из соседнего монастыря и не соседки по имению, которая не торопится расстаться со своим состоянием. Жертвой его глумления становится национальный символ. После выхода в свет «Орлеанской девственницы» несколько офицеров подкараулили Вольтера и побили его палками. Способ расправы несколько подростковый, но по крайней мере мы точно знаем, что они думали о Вольтере и как оценивали его произведения.
Высмеивая все окружающее, просветители готовили почву для революции. Ведь если короли — идиоты, священники бабники и пьяницы, служба государству — бессмыслица и преступление, а люди в своих поступках руководствуются самыми скотскими желаниями, — такое общество хочется уничтожить. И наступает момент, когда эта идеология разрушения и отрицания соединяется с несбывшимися завышенными ожиданиями сытых, благополучных и ждущих еще большего народных масс.
Великая история гениальной энциклопедии
Что же до самой «Энциклопедии». Не надо видеть в ней справочник, подобный нынешним энциклопедиям.
Термин «энциклопедия» возник в Древнем мире. Энциклос пайдейя означало по-гречески «круг знаний». Этим «кругом» должен был овладеть всякий. Содержание «круга» составляли так называемые семь свободных искусств: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, музыка и астрономия. Прочие знания считались практическими сведениями и в область высокой науки не входили.
В 1728 году в Англии была издана двухтомная «Энциклопедия» Эфраима Чемберса (1689-1740). Это было очень неудачной попыткой создать универсальную энциклопедию, включающую и «практические сведения». Она дала толчок к созданию и «Французской Энциклопедии», которую тоже называют Великой — как и спровоцированную ею революцию.
В 1745 г. французский издатель Ле Бретон решил перевести и издать во Франции «Энциклопедию» Чемберса. Он дважды предлагал работу разным лицам, но его труд в конце концов Ле Бретона не устроил. В 1747 г. работа по переводу была предложена Дени Дидро: он работал очень качественно, а плату предложили ему совершенно смешную: сто франков в месяц. В конце концов издание «Энциклопедии» принесло Дидро 60 000 ливров, а Ле Бретону и его компаньонам — три миллиона ливров.
Работая над переводом Чемберса, Дидро задумался об издании собственной французской энциклопедии. Эту идею он воплощал в течение 25 последующих лет. Дидро стал организатором, ответственным редактором, составителем проспекта и автором большинства статей по точным наукам.
В 1750 году появился проспект издания, которое получило название «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Между 1751 и 1766 годом вышло 28 томов (17 томов текста (60 тысяч статей) и 11 томов «гравюр» (иллюстраций к тексту).
Оставшиеся тома энциклопедии были написаны другими авторами в 1777-м, а 2 тома индекса (указателей) — в 1780-м.
Состав авторов энциклопедии включает 183 человека, в том числе ведущих философов, экономистов, ученых Франции XVIII века. Д'Аламбер, Кондильяк, Кене, Тюрго, Монтескье, Руссо, Вольтер, Жокур. Созвездие знаменитостей.
Но самое главное — энциклопедия была идеологической!
Каждая энциклопедия — это зеркало общества, которое ее создает, и времени, когда она создается. Французская «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» стала программной книгой эпохи Просвещения.
Дидро и коллектив авторов хотели создать книгу, в которой заключались бы все позитивные знания во всех отраслях знаний. Это была попытка подвести итог всей цивилизации.
О стиле книги можно судить по такому отрывку: «В особенности нельзя терять из виду одно соображение: если устранить человека, существо мыслящее и созерцающее, с лица земли, то патетическое и возвышенное зрелище природы немедленно станет печальным и безмолвным.
Вселенная замолчит, и воцарятся молчание и ночь. Все превратится в чудовищную пустыню, где явления природы — явления, никем не наблюдаемые, — будут возникать и исчезать непонятными и немыми. Только присутствие человека делает существование вещей интересным, и что можно предложить лучшего, занимаясь историей этих вещей, чем подходить к ним, основываясь на этой идее. Почему же не придать человеку то место в нашем труде, которое он занимает во Вселенной? Почему же не сделать его общим центром? Существует ли в бесконечном пространстве еще одна точка, откуда бы мы с большей легкостью могли исходить, проводя все те бесчисленные линии, которые мы хотим подвести ко всему иному. Какие тончайшие и жизненные взаимодействия между человеком и вещами и вещами и человеком у нас возникли бы при этом! Вот что побудило нас искать в способностях человека общие разделы нашего труда, которым подчинено все. Можно ли предложить иной, лучший, путь, на котором человек не был бы заменен бытием немым, бесчувственным и холодным? Человек — это уникальное понятие, из которого всегда следует исходить и к которому все следует сводить, если только мы хотим нравиться, интересовать и волновать, описывая даже самые бесстрастные предметы и сухие детали. Абстрагируйтесь от моего бытия и от счастья мне подобных, и что мне во всей остальной природе?»[19]
