Евгений Норин - Падение Донецкого аэропорта: как это было

Упорство ополченцев и их командиров, пытавшихся взять аэропорт многажды разными способами и в итоге добившихся своего, не может не изумлять. Как действовала бы настоящая российская армия при штурме аэропорта, вполне очевидно: терминалы и артиллерийские позиции в Авдеевке и Песках были бы обработаны известным количеством фугасных авиабомб и/или оперативно-тактических ракет, после чего пехота добила бы то, что могло продолжать сопротивление. Тем выгоднее смотрится операция ополчения, проведенная без применения по-настоящему мощных средств воздействия на реальность, имеющихся у современных армий. В частности, говоря об «алтайской бронекавалерии», нельзя обойти вниманием один эпизод. Пресса все-таки нашла нечто, что в теории могло бы послужить подтверждением присутствия регулярных подразделений Российской армии в аэропорту. Во время боев в новом терминале в объектив стрингера попал солдат с шевроном российской морской пехоты на рукаве. Вскоре, однако, появился претендент на обладание нашивкой. Им оказался Константин Горелов, двадцатидвухлетний доброволец с Сахалина. Он действительно служил в морской пехоте срочную службу, однако в Донецк приехал и воевал в отряде Моторолы, уже выйдя в запас, как частное лицо.

Дончанин описал свои ощущения от разговоров о российских военных так:

«Лично я узнаю о их существовании примерно по такой схеме: разговариваю со своим знакомым или знакомым ополченцем, которые в свою очередь видели и разговаривали со своим знакомым ополченцем две, три, четыре недели назад, который стоял под населённым пунктом N три, четыре, пять недель назад и там были (то есть в том числе) российские военные. По говору вы тоже ничего не поймёте. Здесь действительно есть и добровольцы с наёмниками. И как вы отличите добровольца Васю из Рязани от военнослужащего Пети из Пскова? Колонны же техники периодически наблюдаем — значит, военная помощь идёт. И это радует».

Почему аэропорт держался столько времени? Если не предаваться лирике и исходить из материальных факторов, то картина вырисовывается следующая. После того как кавалерийский наскок в мае провалился, повстанцы не имели возможности плотно блокировать аэропорт: перед ними стояло слишком много других задач, а времени и людей для их разрешения было слишком мало. В такой ситуации аэропорт был блокирован достаточно условно, и это позволяло украинцам снабжать гарнизон всем необходимым и менять личный состав по ротации. После прорыва Стрелкова из Славянска, аэропорт начали брать в более плотное кольцо, однако на сей раз ополченцы оказались заложниками общей неблагоприятной обстановки на фронте: были потеряны Пески и Авдеевка, и из изолированного форта аэропорт превратился в передовой редут украинских боевых порядков, питаемый из тыла и прикрытый с флангов. Помешать деблокаде воздушного порта ополченцы не могли: в чистом поле ВСУ, оснащенные бронетехникой в изобилии, просто и легко разгромили бы легкую пехоту повстанцев. Таким образом, по-настоящему в окружении аэропорт не находился и двух недель. В течение же перемирия главные опорные плиты аэропорта — Пески и Авдеевка — так и не были взяты, они не взяты до сих пор. В результате, пользуясь главенствующим положением вышки и нового терминала, украинские военные могли при удаче разбивать штурмовые отряды ополчения, и, как минимум, срывать атаки. Однако в середине осени ситуация изменилась: повстанцы принялись методично обкладывать защитников аэропорта, не пытаясь покончить с «киборгами» одним ударом, но постепенно забирая сооружения вокруг вышки и нового терминала. В итоге, хотя ВСУ и в августе, и в декабре могли говорить «мы удерживаем аэропорт», положение дел было принципиально иным: обстановка неуклонно улучшалась для донбассцев и ухудшалась для силовиков. В итоге хорошо подготовленный январский штурм привел к быстрому захвату нового терминала и блокировке остатков гарнизона во внутренних помещениях. Эта ситуация сразу же сделала положение дел предельно невыгодным уже для «службовцев». Если раньше атаковать по плотно простреливаемой местности приходилось инсургентам, то теперь украинцы должны были энергично идти на пушечный огонь и гранаты РПГ по ровному как скатерть пространству в заведомо обреченных на провал попытках восстановить связь с гибнущим гарнизоном. Не проводить этих атак они не могли (можно представить психологический эффект от сдачи товарищей на милость победителям), но их проведение неизбежно означало тяжелейшие ежедневные потери. Если до сих пор аэропорт медленно перемалывал ополченские отряды, теперь жернова войны в высоком темпе мололи уже украинцев: ни оставить аэропорт в покое, ни вернуть терминал они не имели возможности. Навязав ВСУ сражение на кошмарных для тех условиях, ополченцы всего за несколько дней жестоко расквитались за прежние унизительные провалы. В конце концов, только гибель последних «киборгов» в подорванных помещениях остановила эти отчаянные бои.

Аэропорт Донецка за месяцы борьбы стал средоточием мужества, жестокости, бескомпромиссности, самопожертвования, лучших и худших человеческих качеств. Для войны в Донбассе сражение за аэропорт стало тем же, чем для «Илиады» была борьба Ахилла и Гектора: сквозным сюжетом и поединком сильнейших.