Россия – едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов. Это не позволяет уйти от вывода: в нашем народе всегда была высока доля людей, не умеющих, сжав зубы, подолгу смиряться с чем-то тягостным и невыносимым. Нам сейчас даже трудно себе представить такую высокую долю непокорных людей в популяции – в какой бы то ни было популяции. Если бы не они, в истории России не было бы казачества, не было бы старообрядцев, не говоря уже об освоении исполинских пространств, – значит, речь идет о миллионах. Сага русского расселения замечательно описана в трудах академика Михаила Кузьмича Любавского (1860–1936)[14]. Земли за Волгой и Камой, к югу от засечных линий, значительная часть земель на севере и северо-востоке – короче, все бессчетные «украины» по периферии Руси – были заселены главным образом беглецами.
Но существовала и государственная политика территориального расширения. Она не была единой. С движением к Балтике все очевидно: бывшую Водскую пятину Великого Новгорода, Ижорскую землю – то, что было отнято в 1617 г. у ослабленной в Смуту России, просто следовало отвоевать обратно. Такой обширной стране был абсолютно необходим кусок морского берега с гаванями.
Что же до продвижения на юг, тут были свои неотменимые причины. Первой из них была самозащита. Век за веком, строя засечные линии, Россия теснила своих исторических врагов, живших набегами и грабежом – Большую Орду, Ногайскую Орду, Крымское ханство и его союзницу Астрахань. После многих десятков их набегов, не раз до самой Москвы, потеряв счет сожженным и разграбленным городам и угнанным людям, Россия обязана была устранить угрозу радикально. Но при этом надо иметь в виду, напоминает Д. С. Лихачев, что «Казанское и Астраханское царства русский государь принял под свой скипетр на равных основаниях, признав тамошних князей и вельмож»[15].
Была и вторая причина. После падения в 1453 г. Константинополя Русь увидела себя последней (мелкий валашский князь Дракула не в счет) православной державой, чей долг – защищать единоверцев, оказавшихся «под басурманами». Установление опеки над Грузией и Арменией и вызволение греков было понято как нравственный обет России.
Первое грузинское посольство, присягнувшее русскому царю, прибыло в Москву еще в 1491 г. Великая грузинская мечта о русском подданстве сбылась лишь 310 лет спустя, на протяжении которых челобитные и присяги многократно обновлялись. Грузинская эмиграция в Москве, а затем в Петербурге постоянно лоббировала вопрос. В число эмигрантов нередко входили грузинские цари и царевичи вместе с двором. Набожный государь Алексей Михайлович не раз плакал, размышляя об участи братьев христиан. Но что он мог сделать? Все жалованные грамоты о приеме в подданство мало что значили без военного присутствия на месте. Следующие цари обеспечили это присутствие ценой череды войн против Персии и Турции. (Несколько азербайджанских ханств стали частью империи из-за своего географического положения: добраться до Грузии в то время можно было только каспийским берегом.)
Простой народ разделял заботу о единоверцах. Когда Земский собор обсуждал в октябре 1653 г. просьбу гетмана Хмельницкого о принятии его «со всем войском козацким и со всем русским народом Малой Руси» «под высокую царскую руку», Ивановская площадь Кремля была заполнена москвичами, ожидавшими, что решит Собор, – и весть о положительном ответе вызвала ликование.
И два века спустя неравнодушные крестьяне искали в газете в первую очередь зарубежные новости – не мучают ли где турки христиан (Василий Слепцов. «Газета в деревне», 1868). В 1877 г. сильнейший нажим общественного мнения буквально вынудил правительство Александра II вступить в войну с Турцией за независимость славянских братьев на Балканах.
Ряд войн в своей истории Россия вела вопреки собственным интересам, но в защиту православных украинцев, белорусов, карел, молдаван, румын, греков, болгар, сербов, черногорцев. Недаром вплоть до большевистского переворота в ситуации выбора православные и близкие к ним народы выбирали Россию. Так, в 1617 г., после Столбовского мира, отрезавшего Россию от Балтики, карелы, ижора и водь устремляются с отходящих «под шведа» земель в русские пределы. В 1914–1917 гг. сотни тысяч армян и десятки тысяч близких к православию христиан-ассирийцев, живших на территории Оттоманской империи, бегут в Россию через Персию.
Хотя политика опеки восточных христиан оставалась непоколебимой вплоть до 1917 г., в XIX в. она утратила свою чистоту. Александр I прирезал в 1809 г. к Российской империи лютеранскую Финляндию, а в 1815-м – большую часть католического герцогства Варшавского (его отец и бабка присоединяли лишь православные земли Речи Посполитой). Во второй половине XIX в. Россия последовала примеру Англии и Франции, наперегонки приобретавших колонии по всему миру, и силой присоединила Туркестан. Многие с самого начала считали это ошибкой. Генерал Ростислав Фадеев в газетных статьях и записках на высочайшее имя доказывал, что азиатские владения висят веригами на России. Его возмущал тот факт, что налоговое бремя закавказского жителя составляет четверть, а среднеазиатского – пятую часть общероссийской величины. В том, что касается южного пояса Российской империи, «колониальный контракт» был экономически невыгоден всегда, и в советское время тоже. Правда, за одним важнейшим исключением. Этим исключением был Азербайджан. Без бакинской нефти СССР не выстоял бы в войне. Но в целом подход к прошлому с точки зрения материальной выгоды (или невыгоды) ложен.
Смысл империй – не в барыше, который они приносят. Империи имеют право быть убыточными. Империи – это культурная экспансия, стратегические тылы, стимулирующий вызов. Важнее всего первое. Российская империя и ее преемник СССР справились с задачей культурной экспансии очень даже неплохо, причем не только метрополия воздействовала на окраины империи, было и обратное влияние. Пропустив имперский этап, Россия и русские были бы во многом другими.
Сегодня мессианскую и имперскую политику принято осуждать. Но ни одну страну нельзя судить по более поздним, не имеющим обратной силы законам. Процитирую историка В. П. Булдакова: «Империя – способ пространственно-исторического самоутверждения избыточно мощной культуры. Империя – не исторический грех, а закон общечеловеческого развития».
Признаем право национальных элит видеть вещи иначе, но было бы жаль, если бы в истории России не было среднеазиатского периода, не было «Большой игры», авантюры Черняева, гумилевских «туркестанских генералов», не было Верещагина, Семенова-Тяншанского, Пржевальского, Мушкетова, замечательной плеяды русских картографов, геодезистов, геологов, ботаников, не было семиреченских казаков, Кушки с ее исполинским крестом (интересно, оставили его туркменские власти?) и Джу-Джу-Клу (мой дед служил на этом разъезде), если бы Крыша Мира, ледник Федченко, хребет Петра Первого, великие пограничные перевалы Иркештам и Торугарт не были частью российской истории… Это было бы равносильно молодости без приключений.
Уверять (как иногда делают), будто Российская империя создавалась бесконфликтно и строго на добровольных началах, разумеется, глупость. Как и всякая империя в период своего строительства, Россия тяжко прошлась по судьбам ряда малых народов, там было не до прав и свобод человека в современном их понимании. Одно можно утверждать с уверенностью: геноцидов в полном смысле слова на совести России нет. Все познается в сравнении. Американский историк Дэвид Стэннард в своей книге «Американский холокост: завоевание Нового Света» показал, что освоение Америки сопровождалось самой страшной этнической чисткой в истории человечества: за 400 лет пришельцы из Старого Света физически уничтожили около 100 млн (!) коренных жителей[16]. На пятом континенте англичане истребили большинство австралийских аборигенов и всех (!) тасманийцев.
Да, все познается в сравнении. Русские миссионеры еще в 1379 г. составили азбуку для зырян (тогдашнее название народа коми) и перевели на их язык духовные тексты, а германские «ордена», поработив латышей и эстонцев около 1200 г., оставили их без письменности до XVI в. Посреди Европы! В немецких хрониках, а других нет, латыши и эстонцы предстают безликой массой, людьми без имен, им долго не позволялось даже ночевать в городах. Всех крепостных и зависимых людей называли «ненемцами», т. е. нелюдьми. За второй побег от хозяина крестьянину отрубали ногу. Вплоть до присоединения к России в XVIII в. в усадьбах баронов стояли виселицы для строптивых крепостных. Даже оказавшись в российском подданстве, немецкая верхушка еще век не ослабляла железную хватку на горле несчастных. Преодоление национально-замороженного состояния двух народов началось лишь в XIX в.
