Схожие аргументы присущи и авторам, склонным рассматривать всю историю России как проявление «особого» пути развития в духе «Русской системы», задавшей «неправильную» траекторию институционального развития страны как вечное противостояние модернизации и традиционализма наподобие извечной борьбы добра и зла [21] . Более радикальные утверждения представляют Россию как базу некоей особой «православной» цивилизации, которая вообще не может быть совместима с ценностями западной демократии [22] .
С другой стороны, специалисты отмечали негативное воздействие «ленинского наследия» коммунистического правления [23] , которое в 1950–80-е годы повлекло за собой вырождение режимов советского типа, наложившее культурный отпечаток на весь постсоветский путь. Это «наследие» сформировало и особый социальный тип – «советского человека», ориентированного на конформизм и приспособленчество, жаждущего не демократии, а «строгого, но справедливого хозяина», и не желающего, да и не способного отказаться от устоявшихся «правил игры» [24] .
Иными словами, исторически укорененный произвол власти, сопровождавшийся репрессиями, вызвал непреодолимые защитные реакции на массовом уровне. Подобно тому, как глубоко пораженный вирусами организм вырабатывает собственные антитела, которые позволяют ему адаптироваться к хроническому заболеванию, но также и препятствуют ослаблению вирусов, так и российское общество оказывается «не готовым» к демократии. Исходя из представлений о том, что культурное «наследие» определяет поведение отдельных граждан и общества в целом, делается вывод, что авторитаризм в России демонстрирует неустранимость, а его преобладание с почти фатальной неизбежностью закрепляется политическим устройством страны. Поэтому попытки навязать российскому обществу демократизацию неизбежно терпят неудачу, по крайней мере в краткосрочной перспективе.
Данные ряда массовых опросов, в которых анализируются установки и ценности россиян, вроде бы свидетельствуют в пользу этого аргумента. Исходя из них, средний россиянин предстает поклонником «жесткой руки», безразличным к гражданским и политическим правам, нетерпимым к меньшинствам, в гробу видавшим частную собственность, стремящимся все «отнять и поделить» и готовым променять любые свободы на дешевую колбасу и сохранение привычного «порядка» [25] . Следуя такой логике, можно утверждать, что граждане России в сфере политики и права сегодня имеют ровно то, что они заслуживают, а именно – неправовое авторитарное государство. Культурная предопределенность, таким образом, волей или неволей становится в нашей стране оправданием сохранения нынешнего статус-кво. Ведь ждать, пока россияне «дозреют» до западных институтов: свободных выборов, независимых судов и некоррумпированной полиции – можно, как говорится, до греческих календ.
Но насколько оправданны аргументы тех, кто утверждает: во всех политических бедах России «виновата» ее культура? Есть немало оснований усомниться в их обоснованности. Во-первых, многие сравнительные исследования показывают, что с точки зрения приверженности идеалам демократии россияне не слишком отличаются от ряда других посткоммунистических стран, более успешных в сфере демократизации [26] . Более того, некоторые специалисты ставят под сомнение антидемократические взгляды россиян, указывая на высокую значимость в их глазах таких важнейших институтов демократии, как конкурентные выборы и свобода слова [27] .
Во-вторых, не стоит полагать, что культурные барьеры на пути становления демократии так уж совершенно непреодолимы, – ведь за последние пару десятилетий демократические институты стали укореняться в самых разных далеких от западной культуры местах (таких, как Монголия или Бенин). Даже если предположить, что россияне более антидемократичны, нежели жители этих стран, то неужели наша страна не в состоянии следовать их образцам? В результате, культурные обоснования преобладания авторитаризма попадают в перечень «остаточных категорий», к которым прибегают тогда, когда не могут что-либо объяснить. Согласно им, демократия в России не может укорениться вследствие неблагоприятного культурного «наследия», а заданная этим «наследием» траектория развития не может быть изменена в отсутствие демократии [28] . Во всяком случае представление о том, что культурные факторы служат причиной преобладания авторитаризма в России, не выглядит таким убедительным – скорее, массовые установки и ориентации можно считать его следствием.
В-третьих, наконец, признание культурной неприемлемости для россиян демократии может повлечь за собой далеко идущие политические последствия. Если признать, что граждан той или иной страны в принципе невозможно улучшить, поневоле придется прийти к выводу, что неизбежным решением проблем такой страны может оказаться лишь ее полное уничтожение как таковой (подобно судьбе Советского Союза), либо введение на ее территории внешнего управления со стороны тех стран, где граждане более демократичны и политические институты более эффективны. Вполне возможно, что когда-нибудь Россия и пойдет по одному из этих путей или даже по обоим путям сразу, но пока ни наша страна, ни тем более другие страны, похоже, просто не готовы обсуждать эти перспективы всерьез.
Когда я слышу о культурной несовместимости России с демократией и верховенством права, то вспоминаю свою поездку в один крупный региональный центр в середине 1990-х годов. Старинный город был очень захламлен и замусорен, что я и отметил в разговоре с тамошним вице-мэром. Тот, нимало не смущаясь, парировал: у нас, мол, такая местная культура – некогда жившие на этой территории селяне не делали выгребных ям, а выкидывали мусор из изб прямо во двор. На следующий день, посетив местный музей, я услышал ту же историю, подкрепленную иллюстрацией в виде настоящей избы. Казалось, идея культурной обусловленности грязи господствовала в умах горожан. Однако когда всего лишь через несколько лет я вновь посетил тот же город, он выглядел намного чище. Оказалось, что горожане избрали нового мэра, который сумел наладить более эффективную работу коммунальных служб. Местная культура, по всей видимости, этим реформам не препятствовала. Может быть, и стране в целом сегодня пора перестать сетовать на непреодолимость культурного «наследия прошлого», а учиться выбирать достойных правителей и создавать эффективно работающие институты?
«Оптимисты»
В отличие от «пессимистов», для которых Россия предстает вечной жертвой неизлечимой наследственной болезни «наследия» авторитаризма, «оптимисты» смотрят на проблемы страны сквозь иную оптику. Они полагают, что Россия – это «нормальная страна» с более или менее средними показателями социально-экономического развития, и потому не следует ни предъявлять к ней особых претензий по части демократии и прав человека – с одной стороны, ни чрезмерно возмущаться ее авторитаризмом – с другой [29] . Словом, на глобальном уровне – не «отличница» мировой политики, но и не совсем уж безнадежная «двоечница»: да, не Финляндия, но и не сказать, чтобы полное Зимбабве, а, скорее, что-то вроде Аргентины. Если представить себе распределение стран подобным успеваемости учеников в школьном классе, то Россия – своего рода «твердая троечница», ни шатко ни валко справляющаяся с текущими заданиями, но и имеющая немного шансов в обозримом будущем кардинально улучшить свою «успеваемость» (ухудшить, впрочем, тоже). Такие страны более других подвержены влиянию внешних и внутренних шоков, которые могут нанести им травмы, способные надолго ослабить организм и законсервировать существующее положение дел.
Современная Россия, в свете подобных рассуждений, испытала своего рода посттравматический синдром в ходе «революционной» трансформации на фоне распада СССР [30] . Сопутствовавший этим переменам радикальный разрыв с «наследием прошлого» в России не просто сопровождался упадком административного потенциала государства и его институтов, но поставил под вопрос само существование страны как таковой. В этой ситуации авторитарные тенденции в России в 1990-е и особенно в 2000-е годы, с одной стороны, служили своего рода обезболивающим средством, предохранявшим страну от полного краха, когда слабое государство оказалось неспособно обеспечить устойчивое эффективное функционирование экономики и развитие общества [31] . С другой стороны, в этих условиях авторитаризм подобен швам или гипсовой повязке, позволяющим разорванным тканям срастись, а травмированному организму укрепить свой потенциал для «выращивания» новых «правил игры», условия для которых складываются в процессе послереволюционной стабилизации. Негативные эффекты авторитарных тенденций в России в этом свете предстают явлением временным и преходящим, чем-то вроде «болезни роста», которая может надолго затянуться, но в принципе преодолима при умелом лечении.
