— Скучали ли вы?
Теперь мне часто задают этот вопрос. Обычно я на него отвечаю:
— Да, скучаю. Скучаю по острову, по моим спутникам эскимосам, по моей упряжке собак, по метелям.
В этом году мы, видя состояние льдов, не ждали парохода и готовились к четвертой зимовке. «Литке», буквально продравшись сквозь стену льдов, разбил наши планы. Как забились наши сердца, когда мы увидели ледорез. Ведь это был первый пароход за три года. В 1927 г. два аэроплана доставили нам годовой комплект «Правды» и несколько писем, и после этого в течение двух лет мы снова не видели ни одного человека вплоть до прилета гидроплана перед приходом «Литке». Несколько десятков человек, стоявших на борту корабля, показались нам огромной толпой. Непонятные, новые для нас слова, целые фразы и незнакомые имена наполняли речи прибывших товарищей: пятилетка, соцсоревнование, уклончик, зажим самокритики, районы полной коллективизации, Нобиле, Чухновский и т. д. и т. д.
Самым понятным местом в газете была четвертая страница — объявления. Все это интриговало, манило. Хотелось скорее попасть на материк, окунуться в шум городов, услышать новые лозунги революции, уловить новые темпы жизни, скорее оставить остров.
Но вот наступил день отъезда. Прогудел гудок. Надо прощаться. До боли сжимаются руки. Еще больнее на сердце. Три года борьбы рука об руку. Три года морозов, метелей и льдов! Общие неудачи и радости сроднили, спаяли нас в одну семью…
«Литке» дал ход. Скрывается в тумане наш домик. Бледнеют очертания берега. Мы уходим от острова. Не раз за три года у каждого из нас срывались проклятия по его адресу. А теперь мы почувствовали как крепко сжились с ним, с его суровой природой, с его метелями.
Скучали ли мы?
Во-первых, почти все мы были охотники. А какой охотник скучает, если у него под носом всегда имеется зверь! Мы боролись за свою жизнь, за существование колонии, за красный флаг над островом. А разве можно скучать в борьбе? Разве можно скучать, имея перед глазами суровую красоту арктики? Какая из наших иллюминаций сравняется с полярным сиянием, которое запечатлелось в нашей памяти, как улыбка на суровом лице арктики.
Еще в детстве я увлекался отчетами арктических экспедиций и дневниками полярных исследователей. В них всегда меня поражали, захватывали, увлекали и манили две стороны. Во-первых, то неимоверное, нечеловеческое напряжение нравственных и физических сил человека, то упорство, с которым он шаг за шагом отвоевывал ледяные пространства. И во-вторых, то спокойствие, с которым арктика встречала гордеца-человека, в свою очередь вырывая у него одну жертву за другой. Ярко нарисованные картины полярных сияний почему-то уже тогда ассоциировались у меня с безмолвными улыбками строгого и загадочного, как у сфинкса, лица арктики. Рисовалось, что с этой улыбкой она спокойно принимает удары человека и заманивает его все дальше и дальше в свои ледяные объятия. Увидеть эту улыбку стало моей мечтой,
Перешагнув полярный круг, я с нетерпением ждал этого феерического явления, и при первом сообщении о его признаках, вылетел из комнаты. Резкий ветер ударил мне в лицо, когда я невольно повернулся к северу. Но север был чист. Только звезды ярко блестели на темном бархате неба. На западе я увидел два гигантских луча, выходящих из-за горизонта и простиравшихся на четверть небесного свода. У основания цвет их был молочно-белый и резко выделялся на небосклоне. По мере удаления от горизонта свет постепенно бледнел и наконец рассеивался совершенно. Форма лучей резко напоминала старинные китайские двуручные мечи. Просвечивающие сквозь них звезды создавали впечатление, что какой-то искусный мастер затейливо украсил их бриллиантами. Как завороженный наблюдал я за этими фантастически-гигантскими мечами. Невидимая рука время от времени приводила их в движение, заставляя то удаляться друг от друга, то снова сближаться. Словно кто-то выравнивал их.
Весь занавес горит, искрится и переливается.
Скоро мне показалось, что вокруг стало значительно светлее. Инстинктивно я стал искать источник света. Прямо на востоке щель, образованная темными облаками, горела ярким желтым светом. Не успел я задержать здесь взгляда, как из-за облака несколькими градусами выше светящейся щели выбросило целый сноп лучей, напоминающий полуразвернутый веер. Нежнейшие малиновый, желтый, зеленый и пурпуровый цвета раскрашивали веер. Лучи каждое мгновение меняли свою окраску. Тот, что за секунду перед тем был малиновым, сейчас горел пурпуром, а через мгновение нежным желтым, переходящим в свою очередь в фосфорическо-зеленый. Почти четверть часа продолжалась эта непередаваемая по красоте игра красок. Лучи несколько раз вытягивались и почти доходили до зенита, потом падали в южную часть небосвода и снова сильно укорачивались. Наконец окраска их стала сильно бледнеть. Они теснее придвинулись друг к другу. Веер закрылся и через несколько минут превратился в большое белое страусовое перо, красиво завернувшееся к югу. Вслед за ним из того же основания выросло новое такое же перо и легло параллельно первому Оба они слегка колебались, незначительно удлинялись и снова сокращались.
Пока я наблюдал восток, на западе сказочные мечи оторвались от горизонта, преобразились в три узкие бледные полосы и неподвижно висели на небосклоне. Внутри их также не было заметно никакого движения.
Казалось, что силы, только-что так фантастично украшавшие небо, иссякли и теперь остались на небе от прежней феерической картины только бледные мазки.
Я посмотрел на часы. Было ровно десять. Как незаметно прошел час! Легкую суконную куртку свежий норд пронизывал насквозь Только теперь я почувствовал холод. На небе перемен не было. Продрогший, но радостный и возбужденный «улыбкой арктики», я пошел в дом. Но уютная, теплая комната казалась тесной и душной. Раскрытые книги не тянули к себе. Озноб скоро прошел, и я, одевшись в меха, через десять минут был снова наружу.
«Страусовых перьев» уже не было. Через зенит с востока на запад тянулась широкая светлая полоса. Оба ее конца рассеивались не доходя до горизонта. Внимательно рассматривая полосу, я заметил в ней слабое движение. Было похоже, что с запада на восток вдоль дуги сияния проносится пелена тончайшего тумана.
Но мне недолго пришлось наблюдать за этой полосой. Не больше как в пять минут небо снова преобразилось. Теперь заговорил сам север. Сначала здесь из-за горизонта всплыло маленькое светлое облачко. Оно тихо поднялось градусов на 25 над горизонтом и остановилось. Проходит минута, другая, а облачко без изменения. Вдруг оно сильно увеличилось и скоро начало вытягиваться в длину. Облачка как не бывало, а вместо него — узкая лента, захватившая весь северный сектор. Она долго извивалась точно змея и наконец приняла форму горизонтально лежащей буквы S. Один конец буквы полуразвернут, а другой наоборот — круто завернулся внутрь. Вот опять перемена. Круто завернутый конец вспыхнул ярким малиновым светом. Секунда — и малиновый свет быстро-быстро побежал вдоль буквы. На его месте вспыхнул пурпур и понесся по тому же пути. Желтый… Зеленый… Между ними — непередаваемые по разнообразию и красоте оттенки.
Концы буквы S развернулись. Теперь это грандиозный сказочный занавес. Он быстро-быстро колеблется. Мягко очерченные складки бегут от одного к другому. Они то разглаживаются, то сбиваются в одно место. Весь занавес горит, искрится и переливается.
Север словно вдохнул новые силы в бледную полосу неподвижно тянущуюся через зенит. Она сгустилась в ленту, слегка зарумянилась и как загипнотизированная начала медленно подвигаться к занавесу. Последний также медленно возвращается к северу, теряет свои окраски и скоро совершенно рассеивается. Лента, заняв его место, ярко вспыхивает, развертывается в еще более эффектный занавес, но задерживается недолго. Север ее тянет к себе. Она превращается в правильную дугу, упирается концами в горизонт, бледнеет и замирает. Часть небосклона, заключенная в дугу, потемнела и кажется темно-синим бархатом. Звезды как будто стали ближе и ярко горят ровным светом…
Часы показывали половину двенадцатого. В полночь я снова вышел из дома. Дуга занимала то же положение, только вершина ее ниже опустилась над горизонтом и вся она еще более побледнела. Небо, заключенное в нее, потеряло прежнюю ярко выраженную темную окраску.
Силы иссякли. Сияние кончилось.
Г. А. УШАКОВ — КРАСНОЗНАМЕНЕЦ. Энергичная работа Георгия Алексеевича Ушакова по освоению заброшенных на крайний восток, в студеные воды Полярного моря, островов Врангеля и Геральд, создание там селений в исключительно тяжелых арктических условиях — большая культурная работа, проведенная Георгием Алексеевичем среди селенцев-эскимосов, его научные заслуги, выразившиеся в изучении проблем навигации и жизни за Беринговым проливом — все эти причины побудили правительство РСФСР наградить тов. Ушакова орденом Красного трудового знамени. 20 января на заседании Президиума ВЦИК это решение было проведено в жизнь.
