На курсах под влиянием профессоров у меня создалось убеждение, что лекарство магически действует на болезнь. А практика беспощадно разрушала эту веру. Постоянно мне приходилось видеть больных, которым лекарство, данное мною или другим врачом, не помогало. Тяжело мне было постоянно слышать от приходящих ко мне в амбулаторию и посещаемых мною на дому: «Это лекарство не помогает. Дайте другое». Между тем я не сомневалась, что диагноз верен и что лекарство, прописанное мною, признавалось действительным в данном случае. С другой стороны мне приходилось нередко наталкиваться на случаи самостоятельного излечения болезни без всяких лекарств.
Однажды ко мне в амбулаторию привели больную женщину
- Целую неделю хворает, - говорил ее муж. - Теперь немножко полегчало, мы и привели ее к вам.
Осмотр показал несомненное воспаление легких, но уже разрешающееся. Больная вступила в период выздоровления.
- Кто у вас лечил ее? - спросила я.
- Никто, - отвечал муж. - Мы все собирались к вам ее привезти. Только была очень плоха. Боялись, на дороге помрет. Без лекарств лежала.
У меня в это время была одна больная также с воспалением легких. Я ежедневно посещала ее на дому и усердно пичкала самыми действительными в данном случае лекарствами. Она тоже начала поправляться. Я была убеждена, что я ее вылечила, и с удовольствием выслушивала благодарность ее близких. Но увидевши, что другая больная поправляется безо всякой медицинской помощи, я усомнилась, что ту я действительно вылечила.
- А может быть, - думалось мне, - она, как и эта, просто сама выздоровела.
Только что описанный случай послужил толчком для моих дальнейших наблюдений в этом роде. Факты выздоравливания без всяких лекарств все чаще и чаще начали мне встречаться. Вот в одной семье заболело несколько детей корью. Пока родители собрались обратиться ко мне, они успели совсем поправиться. Так как последний заболевший сильно кашлял, то мать принесла его в мою амбулаторию. Тогда я узнала, что у нее было еще трое больных, но все поправились без лекарств.
Следующий случай также противоречил моему убеждению в чудесном действии врачевания.
Меня пригласили к больному в семью одного бедного сапожника. Она помещалась в небольшой грязной комнате, которая служила и мастерской. У самого хозяина оказался сильный ревматизм. Это было неудивительно, так как его квартира была сыра и холодна. Мои лекарства доставляли ему облегчение, как он уверял меня, но приступы болезни долго повторялись. Я настойчиво советовала ему переменить квартиру. Он наконец послушался и переехал в сухое помещение. Только тогда болезнь начала проходить, и острые приступы сделались редки. Больной приписывал это моему лечению, но я объясняю перемену условиями жизни.
У этого сапожника был маленький сын. Когда я увидела его в первый раз, то меня поразили его худоба и бледность.
- Он у вас болен? - спросила я у матери.
- Сильно был болен, - отвечала она. - Целый год я с ним мучалась, ко всем докторам его носила, всякие лекарства ему давала. Все не помогало. Доктора от него отказались, говорят: не лечи больше, все равно помрет. Я перестала его носить к ним. А теперь он начал сам поправляться, за еду принимается, на ноги становится, ходит. А прежде пластом лежал.
Мне невольно думается, что в данном случае лекарство было не только бесполезно, но даже вредно и препятствовало более быстрому выздоравлению больного, так как лекарства, которые вообще употребляются, принадлежат вовсе не к безвредным веществам. Врачи щедро пичкали ими ребенка и, по-видимому, делали это наугад. Судя по рассказам матери ребенка, сущность его болезни осталась для них темною.
Этот случай показал мне могущество самой природы в борьбе с болезнями.
Среди бедноты так часто встречаются случаи самостоятельного излечения, что каждый врач, практикующий в этой среде, может насчитать их множество. А так как он тут же видит немалое число больных, которым лекарство бессильно помочь, то ему не трудно прийти к заключению, что лечение вовсе не обладает теми магическими свойствами, какие ему приписываются. Вместе с тем он убеждается, какое громадное значение для здоровья населения имеют условия его жизни, и начинает сознавать, что главная задача врача заключается именно в устранении причин, создающих болезни. Поэтому медицинская помощь бедному населению - враг латинской кухни и друг гигиены.
По этому поводу мне приходилось говорить с одним врачом, Михайловым, который лет десять служил в земстве. Про него говорили, что он добросовестно относится к своим обязанностям, и земство за это его ценило.
Мне пришлось с ним видеться в то время, когда сомнение в чудесном действии лекарств начало закрадываться в мою душу. Желая выяснить себе этот вопрос, я при всяком удобном случае допытывалась у других врачей, как они об этом думают.
- Мы, все врачи, которые практикуют среди бедноты, в конце концов приходим к заключению, что лекарства в нашей практике ни к чему, - сказал Михайлов, когда я поведала ему мучившие меня сомнения. - Скептицизм чаще всего овладевает нами в первые годы нашей деятельности. Потому молодые земские врачи редко уживаются долго на одном месте, постоянно меняют их, пока не обтерпятся. Я сам побывал в нескольких земствах, пока не засел здесь. Искал все такого места, где было бы лучшее применение моих знаний и лекарства были бы действительнее, но потом убедился, что везде одно и то же, и примирился со своей участью. Попалось хорошее земство, и сижу здесь. При мне немало перебывало здесь молодых врачей. Поживут немножко, да и сбегут.
- А теперь вы довольны своей деятельностью? - спросила я.
- Какое доволен! Не очень-то весело пичкать лекарствами больных и видеть, что все это ни к чему.
- Зачем же заниматься такой бесплодной деятельностью? Лучше работать на другом поприще.
- Пять лет я потратил на ученье, несколько лет приспособлялся к земской деятельности. Трудно теперь менять род своих занятий. Придется всю жизнь лечить.
- Не находите вы, что давать лекарства, в действенность которых сам врач не верит, значит вводить в заблуждение своих пациентов, этих невежественных людей, которые приходят к нам с таким наивным доверием?
- Не всегда же мы даем такие бесполезные лекарства. Например, хинин, касторка прекрасно действуют и на бедноту.
- Может быть, действительно существуют такие лекарства, которые оказывают некоторое симптоматическое влияние на болезнь. Но зато есть масса других, значение которых в высшей степени сомнительно. Зачем они нужны? От них следовало бы врачам отказаться.
- Нельзя же всем больным давать только касторку и хинин!
- Зачем всем? Давать только определенным больным. А остальным отказывать в сомнительных лекарствах. Сказать им, что их болезнь может пройти сама собой.
- Помилуйте! Да ведь это значит, что мы, врачи, должны совершить самоубийство! Кто к нам пойдет лечиться, если мы лекарства не будем давать? Все больные нас покинут.
- Следовательно, вы даете лекарство для того, чтобы к вам ходили?
- До известной степени, да. Лучше пускай ко мне идут, нежели побегут к какой-либо невежественной знахарке. Я, по крайней мере, вреда им не принесу. А если я им лекарства не дам, они наверное будут лечиться у знахарок.
Последний довод показался мне довольно убедительным.
Агитпроп Колчака о народном представительстве
Что делать, кто виноват и каким быть справедливому народному представительству? Последний вопрос тоже из разряда вечных. Его обсуждали в министерских кабинетах, на сельских сходах, в редакциях всех мыслимых газет, от большевистских до черносотенных. Оно и понятно: содержательнее всего бывает спор о том, что мало кому ведомо. То есть, конечно, земства в России водились, и губернские, и уездные, и волостные. Но доступный им круг вопросов был узок, а разного рода соблазны - весьма велики. К примеру, платный переезд через реку в самый оживленный летний месяц мог оказаться убыточным - если верить донесениям земских начальников. А речная дамба - проеденной мышами. Что, конечно, требовало выделения дополнительных бюджетных ассигнований. Зато проблемы государственного значения - как, например, земельный вопрос - в пределах одного уезда земские собрания решать не были уполномочены, хоть и писали наверх решительные, а порой и гневные петиции.
Как водится, все изменила революция.
Авторитет советов, новой местной власти для бедноты, заслонил кропотливые усилия земцев. Однако давний спор продолжался и позднее. Правда, дискуссии между «легальными» и левыми партиями по вопросу народовластия зачастую проходили уже по линиям фронтов.
