Екатерина Дмитриева - Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

И все же избирательное сродство: Мария Павловна и Гете

Общение Марии Павловны с Гете продлилось более 25 лет. Оно пришлось и на пору политических катаклизмов, и личного и культурного взросления Марии Павловны и даже на первые годы ее самостоятельного правления вместе с Карлом Фридрихом (с 1828 г.). Для Марии Павловны общение это было хоть и не таким гармоничным, как с Виландом и Шиллером (о Гете она никогда не могла бы сказать, как, например, о Шиллере, что испытывает особую к нему нежность), но зато дало ей очень много и в образовательном отношении и даже в плане политического становления. Гете, в особенности в первые годы пребывания Марии Павловны в Веймаре, поддерживает ее в стремлении вжиться в веймарскую культурную жизнь, консультирует в вопросах искусства и науки, делая притом ставку на практическом направлении ее деятельности – то, что сам он определяет как «praktische Richtung».

Уже самые первые встречи Марии Павловны с Гете сопровождаются демонстрацией произведений искусства. Это и собрание рисунков Карстенса, которое после смерти художника приобрел Карл Август, и скульптурные слепки и фигуры, которые собирал сам Гете. «…в особенности я была поражена и очарована рисунками Карстенса, – сообщает она тут же Марии Федоровне. – ‹…› Какое богатство идей и восхитительная композиция. Я очень обязана господину Гете, который показал мне его рисунки, и в особенности за то, как он мне их показывал. Он объясняет с поразительной простотой и эрудицией, которая ему, так сказать, свойственна; он очень приглашал меня к себе – посмотреть различные коллекции и другие вещи, я с удовольствием пойду к нему в конце этой недели»[65].

С этого времени она действительно начинает наносить ему утренние визиты[66]. Формула «comme d’usage le mercredi chez Göthe» («как всегда в среду у Гете») все чаще встречается в ее письмах. Во время одного из этих визитов Гете показывает ей гипсовый слепок со знаменитой статуи Минервы Веллетри, купленный им в Риме, с описания которой и начинается юношеский дневник Марии Павловны.

Демонстрацию произведений искусства Гете нередко сопровождает также чтением своих – и не только своих – произведений. К тому же по сложившейся традиции по четвергам он читает у себя дома лекции, на которые приглашает узкий круг близких к себе лиц. И с 1805 г. Мария Павловна достаточно регулярно начинает их посещать, рассматривая свое участие как принадлежность «к кругу избранных»[67]. Гете показывает ей местную библиотеку (известную теперь как библиотека герцогини Анны-Амалии в Веймаре), славящуюся своими книжными, рукописными и иными художественными собраниями[68]. В эти годы Гете в прямом смысле слова образовывал Марию Павловну: «Вы можете мне поверить, Маменька, что это очень интересно, когда он дает волю своему разговору, что случается не всегда. ‹…› Слушая его, образуешься, потому что он страшно учен, и то, что он говорит, словно вытекает из самого источника. Клянусь Вам, Маменька, каждый раз, когда я слушаю его размышления, я думаю о Вас и говорю себе, что конечно же моя добрая Маменька с большим удовольствием бы его послушала»[69].

Содержание одной из лекций Мария Павловна в 1805 г. пересказывает Шиллеру, о чем последний, в свою очередь, сообщает другу: «Великая княгиня рассказывала мне вчера с большим интересом о Вашей последней лекции. Она радуется возможности многое у Вас увидеть, а также услышать»[70]. Гете отвечал: «Если наша юная Княгиня получает удовольствие от того, что мы можем поведать, то все наши желания сбываются ‹…› Но подумайте также о том, что можно ей вообще излагать в таких случаях. Это должно быть что-то короткое, но исполненное мудрости и искусства, а мне обычно подобного рода вещи не всегда приходят в голову»[71].

Последняя фраза, впрочем, свидетельствует, что обоюдное общение давалось не просто не только Марии Павловне, но и самому Гете (так и г-жа фон Штейн свидетельствовала: «Гете, кажется, чувствует себя скованным с Ее Императорским Высочеством. Она спрашивала его о законах времени и места в его пьесах. Он явно не слишком их придерживался: я стояла рядом с ним, он отвечал невнятно. Мне кажется, он неохотно говорит по-французски»[72]).

И все же его первоначальный скепсис, связанный с шумихой вокруг прибытия Марии Павловны осенью 1804 г. в Веймар, заставивший его тогда отказаться и от поэтического приветствия, сменился довольно скоро восхищением и искренней симпатией, хотя и не без доли иронии, а возможно, и самоиронии: «Приезжайте к нам, Вы увидите у нас много нового, – писал он в 1805 г. А. Вольфу. – Самое прекрасное и значительное – наследная принцесса, ради одного знакомства с которой уже стоило бы совершить далекое паломничество»[73]. Также и в письме И. фон Мюллеру: «У нас теперь здесь есть одна молодая святая, к которой стоит совершить паломничество»[74].

В последующие годы он посвящает ей не одно стихотворение: «Эпилог к шиллерову “Колоколу”»; «Пролог к открытию Веймарского театра 19 сентября 1807 г., после счастливого воссоединения герцогской семьи»; сонет «Ее императорскому высочеству госпоже наследной герцогине Саксен-Веймар-Эйзенах»; «Достопочтенному женскому обществу». Последним посвященным ей сочинением была инсценировка карнавала 1819 г., устроенного в честь приезда в Веймар вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Гете отнесся на этот раз к работе над придворной инсценировкой очень серьезно, трудился над ней «шесть недель беспрерывно», хотя затем и написал Кнебелю, что отныне «намерен расстаться с такими суетными делами навсегда». И все же… не стоит забывать, что отдельные мотивы и даже фрагменты инсценировки он использовал позже во второй части «Фауста» (сцена маскарада, разыгрывающегося на фоне разложения империи)[75].

Вообще же универсализм Гете этих лет, его погруженность в поэзию и искусства, сочетавшаяся с занятиями естественными науками, геологией, ботаникой, медициной, физиологией, нашли, как оказалось, глубокий и живой отклик в очень восприимчивой и любознательной натуре Марии Павловны, которая отчасти под руководством, а отчасти под влиянием Гете усиленно занимается в первые свои веймарские годы самообразованием: прослушивает курс истории искусства у знаменитого профессора Мейера, автора труда «Об искусстве и древностях» (1832)[76], с помощью профессора Римера занимается изучением античной литературы, посещает лекции по френологии Галля (что для того времени казалось, особенно для женщины, почти вызовом, тем более что лекции имели дурную репутацию «материалистических»), подробнейшим образом конспектирует учение Гете о цвете, которое он излагает в своих домашних лекциях в 1805 – 1806 гг.[77] И если еще в 1805 г. она не без доли иронии пишет Марии Федоровне об очередном посещении Гете и его якобы естественно-научном интересе к ее фамильным драгоценностям («кабинет естественной истории стал основным сюжетом нашей беседы; он попросил меня также показать мои бриллианты, утверждая, что хочет их увидеть как любитель природы»[78]), то вскоре занятия минералогией займут очень большое место в ее собственной деятельности. А коллекция минералов Йенского университета будет впоследствии субсидироваться из личных средств Марии Павловны и параллельно обогащаться за счет ее собственного минералогического собрания.

Таким образом, в 1810 г. Шарлотта Шиллер имела уже все основания написать своей подруге Каролине-Луизе Мекленбург-Шверинской: «Мастер весьма галантен и дружелюбен, и я радуюсь, что Великая Княгиня много с ним общается. Она сейчас еще находит удовольствие в разговорах об искусстве и истории, и мы были свидетелями нескольких истинно прекрасных вечеров»[79]. И она же отмечает эволюцию, произошедшую в самой Марии Павловне, которая теперь выступает как полноправный участник интеллектуальных бесед с Гете. «Я видела ее в течение нескольких вечеров, когда она действительно составляла душу разговора и говорила так хорошо, и в особенности с Мастером, которого она столь тонко понимает и угадывает, что это у всех вызывает восхищение. Он тоже совершенно польщен этим, и кажется в этом обществе предельно остроумным и находчивым»[80].

Возможно, что «пик» их взаимоотношений пришелся на 1813 г., когда оба встретились в Теплице – но словно по разные стороны барьера. Гете сопровождал тогда Карла Августа, Мария Павловна находилась при брате Александре (см. ниже). Но никогда еще Гете, как записала Мария Павловна в своем дневнике 1813 г.[81], не казался ей «таким склонным к смеху и таким милым в отношениях с ней»; впервые, кажется, он снизошел до разговора о политике: «Он даже говорил мне о современном положении дел, делился своими опасениями… Он устраивал для меня интересные чтения, например, третьего тома своей биографии; говорил о социальных условностях, об их несочетаемости с естественными наклонностями человеческого сердца ‹…› много интересного и истинного было в его разговоре»[82].