Сперлок также добавил, что капрал Рубин спокойно мог претендовать на Медаль в любой момент до 1957-го. Ссылаясь на газетную заметку о встрече Тибора с его комдивом, генералом Хобартом Гэйем, Сперлок заметил, что у Тибора была уйма возможностей рассказать о своих подвигах. И хотя его гуманные действия в «Лагере 5», конечно, похвальны и достойны уважения, «Медаль Почета была создана для признания храбрости и отваги, проявленных с риском для жизни в действиях против врагов Соединенных Штатов. Сперлок заключил, что у Тибора не было бы шансов получить Медаль, даже если бы его дело представили вовремя.
Бад Коллетт тоже получил такое письмо от помощника министра Сперлока. Он воспринял его как личное оскорбление. Его взбесило предположение, будто Тибор не рисковал жизнью и не проявил храбрость и отвагу в действиях против врага.
По мнению Бада, Министерство армии просто использовало эти ограничения, чтобы не признавать собственную оплошность. Сперлок отказался рассматривать в качестве доказательств и свидетельские показания Рэндалла Бриера, и обвинение сержанта Пейтона в сокрытии оригинальных рекомендаций. Хвастаться собственными подвигами во время коротких встреч с генералом Синком и генералом Гэйем показалось Тибору неуместным – он никогда не умел беспардонно рассказывать о своих заслугах.
Представители Дориан и Аспин, Бен Гилман из Нью-Йорка и два конгрессмена из Флориды, Уильям Леман и Роберт Уэкслер, пытались продвинуть дело Тибора на законодательном уровне. Но их законопроекты настойчиво заворачивало Минармии: Комитет не пропускал их до голосования в Палате представителей. Словом, оппозиция действовала скрытно и крайне эффективно.
Письма Рэндалла Бриера другим ветеранам либо не получали ответа, либо возвращались с пометкой «нет такого адресата». В контексте конфликта с Министерством армии ему начало казаться, что кроме Кормье, Уэйлена, Буржуа и его самого в поддержку Тибора Рубина выступить было больше некому. И тут объявился Карл МакКлендон.
Когда хворый ветеран получил письмо, в котором черным по белому написано было, что Рубин живет в Калифорнии, он чуть в обморок не упал. Ему все это время казалось, что китайцы пришили того парня, которого он называл Санта-Клаусом. Он немедленно взялся помочь Бриеру и остальным в их кампании за Рубина, правда, понятия не имел, как именно он может это сделать.
Через тридцать лет после освобождения из «Лагеря 5» Карл все еще не мог говорить о войне. Его преследовали яркие воспоминания об ужасах Долины смерти и лагеря. Если он проводил больше нескольких минут в комнате, полной незнакомцев, у него начинались приступы паники, он задыхался. Его чуть не убил инфаркт, затем он едва пережил коронарное шунтирование. Его по-прежнему доканывали бери-бери, глисты, озноб, дизентерия и куриная слепота. Его лечили в нескольких разных ветеранских госпиталях, но везде почти безуспешно. Единственным способом для него не сойти с ума был отшельнический образ жизни.
Карлу МакКлендону потребовалось две с половиной недели, чтобы написать все, что он знает о Тиборе Рубине. Он не прекращал плакать, пока писал. Он молился Богу, чтобы тот дал ему сил справиться с самым болезненным для него за последние тридцать пять лет заданием.
Тяжелее всего ему было писать о тех, кого Тибору спасти не удалось, чьи имена и лица продолжали преследовать его. Как и многие другие, вспоминавшие годы в «Лагере 5», Карл пытался понять, сможет ли он когда-нибудь отплатить Рубину за еду, спасшую их от голода, и моральную поддержку, спасшую их от сумасшествия. Выразительное письмо на несколько страниц он закончил словами «Рубин – человек такой отваги, смелости и дружбы, каких я больше никогда не встречал».
Эдвин Голдвассер познакомился с Тибором Рубиным на встрече ветеранов в Сан-Диего. Это был 1985 год, и организация, которую представлял Голдвассер, «Евреи – ветераны войн США» (ЕВВ), только-только про него узнала. Тибор Эду сразу же понравился, он связался с местной прессой, которая заинтересовалась его историей. Эд был убежден: Тибора Рубина несправедливо лишили Медали Почета.
Во время службы в армии Голдвассер принимал участие в операции по интеграции чернокожих и белых солдат в Форте Монро, Вирджиния. В Сеуле он работал в команде по мирным переговорам в Панмунджоне. К моменту увольнения он успел выработать четкое понимание того, как работает военная культура. Он продолжил изучать право, создал семью и бесплатно консультировал жертв домашнего насилия.
Как только Эд Голдвассер прочитал в свидетельских показаниях по делу Рубина про сержанта Пейтона, он сразу понял, что во всей этой истории густо замешан антисемитизм.
Обменявшись несколькими письмами с Робертом Цвайманом, «крестным отцом» ЕВВ, лидеры организации решили, что займутся делом Тибора. Сомнений не было: эта ситуация совпадает с их миссией «бороться с нетерпимостью и невежеством в рядах вооруженных сил» и «защищать память и свидетельства патриотической службы мужчин и женщин нашей веры».
Старейшая ветеранская организация в стране, ЕВВ была основана в 1896-м с целью бороться с обвинениями евреев в непатриотизме и нежелании служить в вооруженных силах. Исследования ЕВВ доказывали как раз обратное – если сравнивать количество служащих в армии в процентном соотношении к общей численности гражданского населения каждой этнической группы, выходило, что евреи занимали первое место. Дело Тибора Рубина было не просто вопросом справедливости – это было идеальным способом привлечь внимание к организации в масштабах целой страны.
Тибору не понравился подход ЕВВ. Он сказал Эду, что не считает необходимым поднимать вопрос об антисемитизме. Эд не согласился. «Если дискриминация имела место, мы открыто об этом заявим». Затем он заставил Тибора внимательно слушать, пока он вслух читает письма Рэндалла Бриера. В конечном счете Тибор с ним согласился.
Когда Эд стал национальным командором ЕВВ в 1986-м, он и местный конгрессмен, Бенджамин Гилман, отправились с этим вопросом прямиком в Белый дом. Во время рутинной встречи в Овальном кабинете Эд решительно обратился к президенту Рональду Рейгану и рассказал ему о ситуации, в которую попал Тибор. «Я прошу вас отменить все ограничения, – закончил он свое обращение. – Храбрость и героизм Рубина не имеют срока давности».
Президент посмотрел на Гилмана и сказал: «Я хочу, чтобы вы занялись этим вопросом».
Эд и конгрессмен встретились с Каспаром Уайнбергером, министром обороны США. Уайнбергер заявил, что антисемитизм тут ни при чем и что Рубину не полагается никакой Медали Почета. «Мы не награждаем Медалью за то, что человек делал в лагере для военнопленных», – отрезал он.
– Забавно, – ответил Голдвассер. – Я тут изучил вопрос и могу сказать, что по меньшей мере два, а то и три военнопленных получили медали.
Уайнбергер ничего на это не ответил.
Эд выяснил, что Медалью наградили военнопленного, который сбежал, но примерно через сутки снова оказался в плену. Он никак не мог понять, чем неудачный побег лучше одиночной защиты целого холма, или спасения товарища под снайперским огнем, или побега из лагеря и последующего возвращения с целью накормить голодающих солдат. Они там чем вообще думают?
Одним из первых заданий Мишель Спивак в роли национального руководителя по связям ЕВВ стало изучение интересовавшего организацию дела ветерана Корейской войны, рожденного в Венгрии. Ознакомившись с документами Тибора Рубина, она искренне им заинтересовалась.
Одной из причин, по которой она взялась за эту работу в начале 1986-го, стало желание следовать по стопам двадцати других членов семьи, которые все так или иначе были связаны с армией. Ее отец, Морис, получил Бронзовую звезду за Арденнскую операцию. Морис был в составе 11-й дивизии Паттона, которая освободила Маутхаузен. Он никогда не встречался с Тибором Рубиным, но видел, в каких условиях содержались узники концлагеря. Поэтому история этого иностранного ветерана показалась Мишель очень близкой.
Мишель было всего тридцать, когда она начала работать на ЕВВ, но она уже была опытным журналистом. Она год провела на Ближнем Востоке, вела собственное шоу на местном радио и занимала ответственный пост в новостном агентстве Scripps Howard.
Вместе с юристом она немедленно связалась с конгрессменами Томом Лантосом, Лесом Аспином и Робертом Дорианом. Следующими были члены ЕВВ и редакторы нескольких еврейских изданий, которых она попросила подписать петицию в Минармии США с просьбой открыть личное дело Рубина для всех. Мишель была убеждена, что чтобы раздуть дело до национальных масштабов, начать нужно именно с еврейских организаций. «Американский легион» и «Ветераны иностранных войн» были куда могущественнее, в их рядах числилось больше тридцати миллионов ветеранов, но достучаться до них было гораздо сложнее. Да и в прошлом они уже не раз давали понять, что неохотно берутся за дела ветеранов-евреев. Мишель просила редакторов и председателей ветеранских групп поменьше, регионального масштаба, писать письма в Конгресс и в Минобороны. Наконец, она начала серию долгих, поздних телефонных диалогов с живым мужчиной средних лет, который просил называть его Тэдди и бесстыдно с ней заигрывал, узнав, что она рыженькая. Мишель влюбилась в него с первого же разговора.
