Стремление Бриера найти его объяснялось не только желанием отомстить ему за Рубина. По мнению Рэндалла, старшина предал своими действиями всю роту. Он бросил своих людей в тот момент, когда был нужен более всего – в пылу сражения, когда приказа отступать еще не было. Он попросту слился с фронта, не прихватив с собой ни единого товарища.
Связавшись со всеми ветеранскими организациями, о которых он только знал, Бриер нашел старый адрес Пейтона в маленьком сельском городке в Неваде. Он отправился и стал задавать вопросы. Те местные, кто хоть что-то про него знал, сообщили, что он много пил и уехал отсюда.
На следующий год на собрании военнопленных в Индиане Бриер через Национальное управление архивов и документаций узнал, что Артур Пейтон мертв. Он умер в ноябре 1986-го.
Смерть лишила Бриера шансов отомстить, и хотя он давно ждал этого момента, но быстро сумел справиться с разочарованием и продолжил поиски людей, готовых помочь делу Тибора. Он знал, что шансы невелики, но хотел добиться свидетельств от солдат из той роты, в которой служил Тибор, когда в одиночку удерживал холм в Чире. Он накатал еще пачку писем, но большая их часть вернулась с пометкой «возврат в место подачи».
В середине 1980-х по всей стране в еврейских и центральных газетах стали появляться статьи о Тиборе и кампании в его поддержку. Один за другим его сторонники стали публиковаться в прессе. Газета Orange County Register 16 сентября 1986-го напечатала историю о его лагерных подвигах. Подзаголовок звучал так: «Товарищи по службе помогают ему получить медаль за героизм, проявленный тридцать три года назад». В истории в том числе рассказывалось про законопроект Дориана, который позволил бы сделать исключение для Тибора и снять временные ограничения. Выражая свое недоумение по поводу упрямства Минармии, Дориан высказывал мнение, что сейчас Тибор сможет получить медаль, только если напрямую попросит об этом президента.
Но это бы не сработало. Бад Коллетт писал и президенту Рейгану, и его жене, но получил вежливый и бесполезный ответ: разбираться с героями войны и наградами не входит в полномочия президента.
В самом начале 1988-го Бад сумел организовать встречу с сенатором Джоном МакКейном. МакКейн, бывший летчик палубной авиации, сам был в плену у вьетнамцев, в тюрьме, печально известной как «Ханой Хилтон». Через минут пять знакомства Бад всучил в руки сенатора папку, забитую информацией о Тиборе Рубине. МакКейн ознакомился с содержимым, заинтересовался и связался с Министерством армии. Лейтенант Леланд Кляйн, координатор работы с Конгрессом, вскоре ответил, что «запрос» по поводу военного дела Тибора Рубина находится на рассмотрении. Чувствуя, что преодолел важный барьер, Бад сообщил об успехе в ЕВВ. В письмо Мишель Спивак он вложил два небольших рассказа о ветеранах Второй мировой, евреях, которым обещали, но так и не дали медалей. С точки зрения Бада, этих солдат лишили заслуженных наград только потому, что они были евреями.
Тибор терпеливо ждал решения. Время от времени он получал ободряющие письма и телефонные звонки от Бада, ЕВВ, Мишель и даже конгрессмена. В самом конце 1988-го Бен Гилман написал ему, что благодаря несгибаемой преданности этому делу ЕВВ, конгрессменов Дорнана и Лемана и сенатора МакКейна, он «уверен», что до Медали Почета осталось «совсем немного». Но в середине следующего года ЕВВ выяснили, что Минармии так и не начало пересмотр дела Тибора; их решение по-прежнему не изменилось.
Рэндалл Бриер все это время игнорировал проблемы с сердцем, усугубляемые вялотекущими симптомами бери-бери и других заболеваний, полученных в Корее. На исходе седьмого десятка он глотал нитроглицерин, словно это были мятные конфетки. А в 1989-м, в первый год их новообретенной дружбы с дочерью и одним из сыновей, у него случился тяжелый сердечный приступ, и он умер, немного не дожив до семидесятилетия.
Тибор внезапно потерял одного из своих главных и самых рьяных защитников, человека, который так много писал про его защиту холма в Чире и его самоличный захват в плен кучи северокорейцев. Поскольку Дик Уэйлен и Джеймс Буржуа не знали Тибора до лагеря, Лео Кормье оставался единственным живым свидетелем отваги Тибора в бою.
Смерть Бриера стала ударом по кампании. В Минармии по-прежнему считали, что военнопленные не заслуживают Медаль, что какими бы храбрыми и гуманными ни были похождения рядового Рубина в плену, их все равно недостаточно для получения высшей военной награды.
Узнав о смерти Рэндалла Бриера, Лео Кормье, Джеймс Буржуа, Карл МакКлендон и Дик Уэйлен стали писать новые письма в Минармии. Эта новая волна нотариально заверенных письменных показаний лишний раз указала на причины, по которой история Тибора так долго оставалась в тени.
Все четверо выражали негодование и разочарование по поводу нежелания Минармии разбираться с делом Тибора. Они не понимали, почему, получив столько петиций – число подписей в поддержку Тибора составило на тот момент уже больше тридцати пяти тысяч, – оно все равно отказывалось решать вопрос. Тот факт, что за последние восемь лет ни с кем из выживших ни разу не связались и ни о чем не спросили, их еще больше злил. «Вы оскорбляете не только Тибора Рубина, – писал Лео, – вы оскорбляете всех нас, всех, кто вступился за него… и весь народ Соединенных Штатов, поддерживающий Рубина своими подписями и письмами».
Дик писал, что Тибор абсолютно искренно считал, что его добрые дела – это вопрос, который касается лишь его и Бога. Уверенный, что Тибор погиб, Дик добавил, что после года, проведенного в госпитале Сент-Олбанс, он «яростно пытался забыть все кошмары» и начать новую жизнь.
Джеймс Буржуа тоже понимал, что времени остается мало. «Нас в живых всего четверо, – писал он. – Мы готовы были свидетельствовать перед Конгрессом… но нас так и не вызвали». В ответ на объяснение Минармии, что подвиги Рубина в «Лагере 5» недостаточны для получения Медали, он приводил примеры четверых офицеров, которых наградили Медалями Почета за сопротивление врагу как раз в лагерях для военнопленных во время обеих мировых и Вьетнамской войн. С некоторой иронией он вспоминал также «Буффало Билла» Коди, разведчика и исследователя Дикого Запада, который вообще никогда не служил в вооруженных силах и которого наградили Медалью Почета в 1989-м, всего через каких-то шестьдесят лет после его смерти.
«Что касается ограничений, – писал Лео, – то ни у кого из нас… не было необходимого уровня образования. Мы не знали ни о каких ограничениях и к кому нужно обращаться с подобными вопросами».
Бад составил еще одно письмо, в котором спрашивал, чем Тибор Рубин отличается от капрала Фредди Стоуэрса, которого наградили Медалью Почета через семьдесят три года после его службы в Первой мировой.
К несчастью, через несколько месяцев после того, как четверо друзей отправили свои письма, не стало тихого южанина Джеймса Буржуа. Стараясь помочь его жене собрать необходимую сумму денег на военные похороны, Тибор написал в Минармии длинное письмо, в котором выразил уверенность, что невыносимые условия жизни в «Лагере 5» имели непосредственное отношение к хроническим болям Джеймса, а также к опухоли мозга, которая его в конечном счете и убила.
После смерти Рэндалла Бриера в живых оставался лишь один человек, способный засвидетельствовать храбрость рядового Рубина, проявленную под огнем противника – Лео Кормье. Лео видел, как Тибор перехватил пулемет под Унсаном и сдерживал китайцев, обеспечив безопасное отступление своим товарищам. До плена Лео находился в роте М. Он не знал Тибора, когда тот в одиночку защищал холм, пленил северокорейцев и спасал Леонарда Хэмма. Он не видел, чтобы Пейтон отправлял Рубина одного на опасные разведмиссии. Не видел он и как Рубин молился перед стволами северокорейской расстрельной команды.
Знали ли в Минармии, что один из самых преданных сторонников Тибора умер? Укрепило ли это их решимость сопротивляться дальше? Новостей от них не было никаких. Но перед самой своей смертью Рэндалл чудесным образом сумел передать эстафету, причем человеку, про которого все успели забыть: Леонарду Хэмму, которого он нашел в городе Чарльстон, Индиана.
Ленни с радостью и удивлением узнал, что Тибор выжил, добрался домой и живет в Калифорнии. С того самого момента, как китайцы отпустили его в 1950-м, в знак «доброй воли», его мучила совесть за то, что он оставил там парня, который рисковал словить снайперскую пулю, вытаскивая его из канавы.
Леонард Хэмм по-прежнему сильно страдал от полученных ранений. Врачи безуспешно пытались вытащить из него осколки минометного снаряда. Сорок лет его мучили адские головные боли и звон в ушах. Он не мог пройти дальше одного квартала, как у него начинали болеть легкие, заставляя его останавливаться на отдых. Но проблемы были не только физического характера. Он никак не мог избавиться от ужасающих видений, в которых расстрельная команда почти лишает его жизни; его воспоминания были такими яркими, что нередко заканчивались рвотой. Иногда ночами он просыпался в поту, уверенный, что находится в самом разгаре рукопашной драки. «Я часто думаю, не умер ли я», – признавался он.
