Кроме того, все западные теории спотыкаются о российские «загадки» и «черные ящики»: например, здесь совершенно иное, чем на Западе, понимание свободы. Такое же понимание свободы типично для Китая и для большинства бывших колоний. Если для Запада это понятие подразумевает свободу предпринимательства и право голоса, то для вышеперечисленных стран – это прежде всего независимость и самостоятельность.
Для русского, китайца, индийца быть свободным означает, что никакая внешняя сила не будет ему диктовать нормы поведения, указывать, как жить. Они не любят, когда над ними насмехаются, тем более, если это исходит от других государств. Запад, пытающийся военными и экономическими средствами подчинить себе весь мир, навязать всем свои идеалы и культурные ценности и считающий, что имеет на это исключительные права, никак не может понять, почему незападные народы сопротивляются этому.
Кроме того, в России другое отношение к собственности. В стране, растянувшейся на одиннадцать часовых поясов, кадастровое деление не имеет такого значения, как в Лондоне, Женеве или Нью-Йорке. А суровые условия жизни заставляют в большей степени надеяться на своего соседа, чем на правовые отношения. Понятие круговая порука является ключевым для понимания России, но западные эксперты никогда о нем не вспоминают[419]. Круговая порука подразумевает совместную ответственность двух сторон: того, кто помогает, и того, кому помогают. Это понятие связано с функционированием общины, старинной формы общежития на Руси, и опирается на неформальные межличностные отношения, взаимопомощь и материальную поддержку. Такой тип отношений абсолютно чужд западному человеку, живущему в индивидуалистическом обществе, где все социальные отношения строго регламентированы.
Круговая порука как форма социальной защиты гарантирует членам общества безопасность. Если осознать это, можно по-новому взглянуть на такие понятия, как бюрократия и коррупция, столь критикуемые Западом.
Из всего вышесказанного следует, что Россия не является ни Европой, ни Азией и не укладывается ни в какую категорию западной философии или политики. Запад видит в этом вызов и реагирует на него крайне болезненно. При этом Запад не понимает, что не Россия бросает ему вызов, а он России. Запад не сознает, что категории, на которые он привык опираться, непригодны в данном случае и на его однобокое понимание свободы и демократии можно взглянуть иначе.
Пытаясь навязать России свои взгляды, Запад затеял войну, которая длится уже тысячу лет и не закончится, пока он не откажется от идеи властвовать над миром. Миф о свирепом медведе тоже вряд ли умрет, даже если украинский кризис закончится хеппи-эндом. Потому что ни США, ни Евросоюз не намерены отступаться от своих целей.
Их поддерживает, во-первых, уверенность, что они учителя, а Россия – ученик, а во-вторых, активный протест стран Восточной Европы против России. Чешский писатель Милан Кундера первым употребил выражение «похищенный Запад», когда писал о странах Восточной Европы при советском режиме[420]. Эстафету подхватили Вацлав Гавел и польская интеллигенция. Когда упал «железный занавес», поколение, впитавшее с молоком матери ненависть к коммунизму, пришло к власти и встало в оппозицию по отношению к России. Их можно понять: слишком часто советская дружба подкреплялась введением танков; к тому же, когда советский режим рухнул, нужно было искать свой собственный путь[421].
После 1991 года отмежевание стран Центральной Европы от России и крушение понятия «братские страны» помогло им вместе со свободой обрести новую идентичность и быстро вступить в Евросоюз и НАТО. Поиски идентичности, однако, проходили трудно: большинство этих наций не были ни латинянами, ни германцами, как западные европейцы, – это были славяне, но славяне западные, католики и протестанты, не чувствовавшие сопричастности православию. Ощущение промежуточности, половинчатости, неуверенности в своей принадлежности к тому или иному лагерю заставило их примкнуть к лагерю сильных, иначе говоря, к Западу. А чтобы ускорить процесс интеграции в европейский и американский мир, они охотно ссылались на опасность, якобы исходящую от России.
Это в очередной раз противопоставило «цивилизованному» Западу непонятную и еще более далекую Россию, воздвигнув между ними стену враждебности. Берлинская стена, делившая Европу на западную и восточную, неожиданно переместилась на 2000 км к востоку, изолировав Россию и оставив ее в тесной компании с Белоруссией и Украиной – до тех пор, пока последняя не стала в 2004-м, а потом в 2014-м жертвой борьбы за власть. С усилением в Восточной Европе и на Украине национализма отчуждение и неприязнь переросли в неприкрытую ненависть и агрессию. Это вылилось в Эстонии в историю с переносом статуи Бронзового солдата, а на Украине – в донбасское движение сопротивления в ответ на госпереворот в Киеве в феврале 2014 года.
Против России ради вступления в Евросоюз
Для Милана Кундеры и Вацлава Гавела Россия – воплощение зла. По их мнению, это она разрушила вековую культуру Миттель-Европы[422] – тогда как на самом деле первым захватил Центральную Европу Гитлер; он установил там диктатуру и уничтожил древние традиции империи Габсбургов. Однако ненависть молодых среднеевропейских и прибалтийских государств к России нужна также для того, чтобы подчеркнуть их принадлежность к Европе и, соответственно, оправдать их членство в Евросоюзе и в НАТО. Россия же давно перестала вмешиваться в их внутренние дела и выступает разве что против притеснения русскоязычных меньшинств там, где они оказываются в положении апатридов, лишенных политических прав.
Отчаянные поиски идентичности странами Центральной Европы даже в книгах таких талантливых писателей, как Милан Кундера и Вацлав Гавел, вписываются в гигантское полотно антирусского дискурса, фабрикуемого Западом. Этот дискурс развивается по двум направлениям: по вертикали (традиционный патриархальный, вотчинный уклад) и по горизонтали (несамостоятельность, невозможность выбора собственного пути развития). К этой основной метаканве приплетаются различные временные мифы и истории, антирусские настроения Центральной Европы, антипутинская риторика, критика автократии. С течением времени основной дискурс слегка меняется, в зависимости от того, каких взглядов придерживается очередной российский правитель – прозападных или национально-патриотических.
Вся эта мифологическая и дискурсивная какофония создает впечатление не просто горячего, но и содержательного спора, поэтому она столь ценится средствами массовой информации. На деле же никакой разницы между мифами нет, и сводятся они к одному: Россией правит президент, «крепко держащийся за власть» и преследующий исключительно «свои собственные цели» в ущерб интересам народа, а Россия – это страна, желающая нам зла.
Вот содержание и суть антирусского мифа. Все остальное не имеет значения.
Заключение
Запад и русское зеркало, набросок контрмифа
Когда-нибудь настанет день, и у вас тоже оружие выпадет из рук! Настанет день, когда война покажется вам абсурдной, когда вражда между Парижем и Лондоном, Петербургом и Берлином, Веной и Турином будет столь же немыслима и абсурдна, как между Руаном и Амьеном, Бостоном и Филадельфией. Однажды настанет день, когда Франция и вы, живущие в России, в Италии, в Англии, в Германии, вы все, народы этого континента сольетесь в одно общее, единое и неделимое целое, не теряя при этом своей замечательной индивидуальности и своих дорогих сердцу отличий. Вы образуете общеевропейское братство, точно так же, как Нормандия, Бретань, Бургундия, Лотарингия, Эльзас и все остальные провинции соединились в одно целое: Францию.
Виктор Гюго. Речь о Европе. Конгресс Мира, Париж, 21 августа 1849 г.
В своей великолепной статье бывший премьер-министр Австралии Кевин Радд показал, как китайское представление о мироустройстве постепенно менялось под воздействием несправедливых к Китаю европейцев[423]. В период опиумных войн (1839–1860) европейцы вели себя как оголтелые колониалисты, в период «Боксерского» восстания (1898–1901) и в последние часы империи (1912) – как настоящие палачи. Более того, они самым недопустимым образом унижали молодую китайскую республику и так ее дискредитировали, что она уже не смогла поднять голову и противостоять коммунистам, которые, кстати, оказались еще более жесткими по отношению к империалистическим державам.
«В 1916-м, – пишет Радд, – Антанта убедила Китай вступить в войну против Германии. Его практически принудили взвалить на себя роль полноправного участника международного сообщества и поддерживать союзников». Сотни тысяч китайских рабочих были отправлены на европейский фронт рыть траншеи, где и погибли под градом снарядов или скончались от эпидемий. Наши историки то ли не знают, то ли не хотят помнить этот эпизод, про него даже не упомянули в 2014-м, когда отмечалось столетие Первой мировой войны.
