В бурные времена, которые мы переживаем, трудно разглядеть долгосрочные последствия перехода от печатных книг и газет к информации, доступной онлайн. Вулф и Карр – не единственные, кто опасается, что навык «медленного», или «вдумчивого», чтения, предполагающий последовательность, линейность и концентрацию внимания, будет утрачен и уступит место быстрому «сканированию». Было время, когда студентам, привыкшим читать книгу от начала до конца, предлагались курсы скорочтения. Сегодня все нужнее становятся курсы медленного чтения. Оптимисты утешаются тем, что чтение по верхам долгое время успешно сосуществовало с умением читать внимательно.
В нашу турбулентную эпоху не так просто разглядеть и изменения в структуре знаний. Было высказано предположение, что мы вступаем в «постдисциплинарную» эру [929]. Какой она будет? Разделение между формами знаний, безусловно, сохранится, поскольку невозможно изучить все сразу, а разные проблемы требуют разных подходов. В любом случае прогресс специализации неуклонно продолжается. Многочисленные ветви дерева знаний постоянно производят все новые и новые побеги.
На фоне всей этой неопределенности слишком хорошо просматривается угроза для традиционных ниш полиматов. Как мы уже видели, было время, когда широко образованные ученые, такие как Лейбниц, назначались библиотекарями. Сегодня библиотекари должны быть менеджерами. Музеи проделали тот же путь, что и библиотеки, – от эпохи ученого-хранителя до эпохи менеджера. Университеты теперь тоже не столь расположены к полиматам. Увеличение преподавательских нагрузок и обилие всевозможных совещаний и собраний съедают время, необходимое для размышлений и исследований. Интересно, что бы ответил сегодня ректор университета профессору химии, который бы заявил, что желает преподавать философию (как в 1948 году поступил Майкл Полани в Манчестерском университете).
В свою очередь, журналы культурной направленности, которые с конца XVII века предоставляли хорошие возможности представителям изучаемой группы, испытывают сейчас трудности с продажами. Они могут выжить в онлайн-версиях, но такое решение менее приемлемо для журналов, чем для газет, поскольку журнальные статьи намного объемнее. Неудивительно, что за последние десятилетия многие известные авторы-фрилансеры ушли в близкую им университетскую среду. Полимат Перри Андерсон, редактор New Left Review, в 1980-е годы стал профессором в Новой школе социальных исследований. Тимоти Гартон Эш, бывший редактор The Spectator, в 1989 году перешел в оксфордский колледж Сент-Энтони. Бывший писатель-фрилансер Иэн Бурума с 2003 года работает в Бард-колледже.
Несмотря на все эти проблемы, некоторое количество разносторонних ученых по-прежнему существует. К числу ныне живущих полиматов принадлежат три спорные кандидатуры, упоминавшиеся выше: Джордж Стайнер [930], Петер Слотердайк и Славой Жижек. Менее спорного кандидата, Бруно Латура, называют «плодовитым автором, который пишет на удивительно разнообразные темы», не придавая значения границам между дисциплинами. Его можно в равной степени справедливо называть философом, социологом, антропологом и работником на междисциплинарном поле «социальных исследований науки». Фактически охват его интересов еще шире. В 2013 году, когда Латур получил премию Хольберга, комитет охарактеризовал его работу как вклад в «историю науки, историю искусства, историю, философию, антропологию, географию, теологию, литературу и право» [931]. Он выступал против идеи модерна, подчеркивал значение вычислительных центров в истории науки, вел «полевую работу» как в лаборатории, так и в суде (в Государственном совете Франции в Париже) и развивал так называемую акторно-сетевую теорию, которая напоминает социологию фигураций Норберта Элиаса, но включает в сеть взаимодействий не только людей, но и идеи и материальные объекты.
На момент написания этой книги, в январе 2019 года, к числу здравствующих представителей вида «полимат» принадлежат Юрген Хабермас, о котором говорили, что его «можно считать Аристотелем нашей эпохи»; эссеист Перри Андерсон, чьи интересы охватывают историю, философию, политику, экономику и социологию; судья, экономист и философ Ричард Познер, публикации которого «в части тематики широки почти до абсурда»; итальянец Джорджо Агамбен, пишущий о философии, литературе, праве и истории; бразилец Роберто Мангабейра Унгер, один из основоположников так называемой школы критических правовых исследований, критик классической экономики и автор работ о политике, религии и, с недавних пор, о космологии [932]. Количество ныне живущих полиматов-женщин, как мы видели, больше, чем когда-либо, и это в основном кластерные полиматы, которые сосредоточиваются на философии, литературе, психоанализе, истории и междисциплинарном поле гендерных исследований (Алейда Ассман, Мике Баль, Маргарет Боден, Джудит Батлер, Элен Сиксу, Люс Иригарей, Юлия Кристева, Джулиет Митчелл, Гризельда Поллок и Гаятри Чакраворти Спивак).
В сфере естественных наук очевидным примером современного полимата является американский ученый Эдвард Уилсон. Так же как Геддес и Герберт Флёр, Уилсон страдал нарушениями зрения, из-за чего ему пришлось отказаться от наблюдений за млекопитающими и заняться изучением насекомых (главным образом муравьев и муравьиных сообществ). Кроме того, интерес Уилсона к социобиологии, изучающей людей и человеческие сообщества как продукты эволюции, напоминает биосоциологию Геддеса. Как мы уже видели, в своей теории совпадения (consilience) Уилсон подчеркивает единство знаний [933].
Еще один пример – австралиец Роберт Мэй. Он изучал технические науки, защитил докторскую диссертацию по теоретической физике, преподавал математику, проводил исследования по биологии и экологии и, объединив свои интересы, использовал математические методы для изучения популяций животных.
Некоторые полиматы наводят мосты между «двумя культурами». Британец Николас Роуз, биолог по образованию, занимается проблемами социологии, психологии, философии и нейронауки. В США Джаред Даймонд, начинавший свою карьеру как физиолог, занялся орнитологией и экологией, не говоря уже о его давнем интересе к языкам, а сейчас, по-видимому, более всего известен своими эссе о всемирной истории: «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ» (Guns, Germs and Steel: The Fates of Human Societies, 1997) [934] и «Коллапс» (Collapse, 2005) [935]. Специалисты часто критиковали его работу, но были и те, кто воспринимал труды Даймонда всерьез. Реакцией Американской антропологической ассоциации на «Коллапс» стал симпозиум 2006 года, в результате которого появился сборник материалов, созданный с участием не только антропологов, но и историков, археологов [936]. О Даймонде, как и о других последовательных полиматах, можно сказать, что независимо от того, согласны вы с его ответами или нет, вопросы, задаваемые этим аутсайдером в тех областях науки, к которым он обратился, и оригинальны, и плодотворны.
Будут ли появляться новые полиматы, или этот вид вымрет? Все упомянутые примеры, как и прочие, которые приходят на ум (по крайней мере, мне), – это ученые, которые ко времени цифровой революции уже достигли зрелого возраста. Ноам Хомски родился в 1928 году, Юрген Хабермас, Джордж Стайнер и Эдвард Уилсон [937] – в 1929-м, Люс Иригарей – в 1930-м, Маргарет Боден и Роберт Мэй [938] – в 1936-м, Элен Сиксу и Джаред Даймонд – в 1937-м, Перри Андерсон – в 1938-м, Чарльз Дженкс [939] и Ричард Познер – в 1939-м, Джулиет Митчелл – в 1940-м, Юлия Кристева – в 1941-м, Гаятри Чакраворти Спивак и Джорджо Агамбен – в 1942-м, Ричард Сеннетт и Вацлав Смил – в 1943-м, Рэймонд Таллис – в 1946-м, Алейда Ассман, Бруно Латур, Николас Роуз, Петер Слотердайк и Роберто Мангабейра Унгер – в 1947-м, Жаклин Роуз и Славой Жижек – в 1949-м, Джудит Батлер – в 1956-м, Дэниел Левитин и Роберт Сапольски – в 1957-м. Резкий спад, случившийся около 1950 года, может быть тревожным сигналом.
