с баяном в руках. Итак, мама – сельский учитель, папа – агроном, а она…
Учиться захотела в Московском университете, где на «журфаке» конкурс составил 26 человек на место, а если прибавить «льготников» из числа ветеранов Великой Отечественной, которые шли вне конкурса, то шансов вообще не оставалось. Она решила не рисковать и поступила на отделение славянских языков филологического факультета, что, кстати, потом весьма помогало материально, в свободное время занималась техническим переводом, неплохо на том зарабатывая.
Вся жизнь её – постоянное движение и вечные дороги… В «Северном рабочем» судьба свела её с высоким парнем в очках Олегом Коротаевым. Талантливый и остроумный, он рано заболел, потерял работоспособность, и вся тяжесть семейных забот полностью легла на хрупкие плечики маленькой женщины и большой журналистки Инны Копыловой… Олег умер 2 мая 2005, она пережила его без малого на десять лет.
Судьба свела Нину и Инну в самом начале их пути.
«Выключатель»
Как ни тяжелы всегда для меня похороны, как ни сторонился я их, вдруг пришлось принять участие. Наш преподаватель и директор института Александр Степанович Гвоздарев скоропостижно скончался 13 мая 1960 года. Помню, смерть его вызвала множество слухов, в большинстве сходившихся на том, что «сам себя укатал директорством». И действительно, он и полугода не проработал на высокой должности. Хотел ли он быть директором? Вопрос. Могли и попросить товарищи из областного комитета партии. А кто уж точно никогда не смог бы партии отказать, так это он.
Его хоронили жарким майским днем. По традиции тех лет, гроб с телом покойного водрузили в покрытый красной материей кузов грузовика, за которым следовали оркестр, процессия с многочисленными венками, студенты с преподавателями и просто любопытные горожане. Только колонна с венками составила добрые сотни две метров. Процессия же в целом протянулась от института до площади Труда.
Таким ныне совершенно неведомым образом, неспешно следуя за машиной под траурные марши оркестра, колонна двигалась до самого Леонтьевского кладбища. А это Угличское шоссе и практически конец улицы Свободы. Но одно дело просто следовать, другое – нести венок. Нам со Стасиком Алюхиным достался какой-то дорогой, громоздкий и очень тяжелый. И это ведь не первомайский транспарант, который, скатав, можно было сунуть куда-нибудь за забор, как мы обычно и делали, избавляясь от навязанной нагрузки. Ритуальный символ – совсем иное дело: венок, он и за забором венок. Так и шли мы, изнывая от груза, жары, неспешного продвижения… Изнемогли до предела и непосредственно с траурной церемонии на кладбище сбежали. Да простит нас Андрей Степанович!
А вскоре в институте стали примечать невысокого седовласого мужчину в темно-синем коверкотовом костюме, вроде бы вполне солидного, но занятого, в общем-то, делом чепуховым: ходил по коридорам и гасил свет в аудиториях. Как-то, когда мы курили на лестничной площадке, также молча и деловито погасил свет на лестнице. Кто такой, откуда взялся, никто объяснить не мог. Но обозначить как-то надо, и стали мы меж собой называть его «Выключатель». Оказался же никакой не выключатель и даже не технический работник, а новый наш директор.
Мне довелось под его началом не только закончить вуз, но и поработать какое-то время. Новый ректор Павел Нилович Пилатов, типичный представитель так называемой «красной профессуры», родом из бедной крестьянской семьи. Однако сумел осилить Балашовский педагогический техникум и в 1930 году возвратился на родину дипломированным специалистом. Это сколько же ему было? 21 год! В декабре 1960 года П.Н.Пилатов, к тому времени автор трех монографий и около полутора десятков научных работ, приглашается к руководству ЯГПИ.
Сразу взялся за улучшение учебно-воспитательной работы, укрепление материальной базы института и повышение дисциплины в коллективе. Только выключателями не ограничился. Лично проверял ход занятий. И к нам в восьмую аудиторию захаживал, с нами рядом сиживал, но все больше молчком, и мы толком даже не знали цели таких таинственных посещений, впрочем, как, полагаю, не знали этого и сами преподаватели.
Тогда же выступил за снижение количества аудиторных часов ради повышения качества лекций. Не помню снижения часов. Как были три пары, так и остались. И четвертые поставили бы, да время не позволяло, мы начинали занятия с 14 часов, с перерывами заканчивали за восемь вечера. Но помню резкое повышение требовательности к посещаемости лекций. На каждой паре староста сдавал преподавателю список отсутствующих. И уж тогда на семинаре берегись!
Еще об одной новации времен Павла Ниловича. СССР в это время оказывал помощь развивающимся странам, в том числе и педагогами. С этой целью в институте создали несколько отделений, где второй специальностью стал иностранный язык. Коснулся он и нашего факультета, нашего даже в первую очередь. Аборигены Африки, Азии и латинской Америки все чаще стали приезжать на учебу в нашу страну, а кто научит их русскому языку, кто донесет до них свет марксистско-ленинского учения? Конечно же, выпускники истфила.
И вот как-то осенью к нам в аудиторию пожаловала заведующая отделом кадров Вера Васильевна Аполлонская, а при ней гражданин в штатском. Тот всё больше смотрел на нас, как на недоумков, но молчал, хоть и морщился. А Вера Васильевна пела, да еще как:
– Нам оказано огромное доверие представлять нашу великую страну в дальнем зарубежье…
– В каком же качестве? – загалдела аудитория. – И как это будет оплачиваться…
Шум поднялся невероятный. Но Вера Васильевна сумела ответить на все вопросы и так заинтриговала нас, что на предложение, кто хотел бы дополнительно заняться ускоренным изучением иностранного языка, руку подняли все, кроме Вали Зиновьева. Он понимал: слепых там не ждут.
Понять наш энтузиазм нетрудно, если учесть: в то время закрытость страны была такой, что никто из нас ни разу не видел ни одного живого иностранца. В кино и то редко. Иностранные фильмы еще не пробили дорогу на советский экран, разве что индийские. Но какая это заграница, если нищета и убогость вполне сравнима с нашей!
Между тем Вера Васильевна прошла по рядам и вручила каждому по два экземпляра анкеты, которую предстояло заполнить и сдать в отдел кадров. Анкета состояла из такого количества вопросов, что мелким шрифтом не уместилась на четырех страницах.
Рассказывают, что знаменитый академик А.Ф.Кони, известный своей смелостью и нелюбовью к новому режиму, в аналогичной анкете на вопрос, как вы относитесь к советской власти, написал: «С удивлением». Но то было после революции, а тут сорок лет спустя. И потому советская власть не могла меня ни удивить, ни тем более поразить, ибо почиталась мною, как мать родная. Но так же, как и академик, я с
