особо почитаемой мною Греции…
– Греция, юные друзья мои, – не просто древнейшее государство с древнейшей и высочайшей культурой, Греция еще и археологический рай, где, куда ни шагни, – материальные следы истории…
На этих словах он обычно замирал, погружаясь в далекое уже прошлое своей молодости и первых шагов в большой науке.
Домой в Россию смог возвратиться только после революции и первоначально в 1918 году в качестве доцента Самарского государственного университета и пединститута одновременно. Кстати, такая работа в двух вузах будет ему сопутствовать постоянно.
Еще в 1945 году он (по совместительству) – профессор, заведующий кафедрой всеобщей истории Ярославского государственного педагогического института, а с сентября 1953 года – штатный профессор, заведующий кафедрой всеобщей истории.
Автор 50 научных публикаций по античности и средневековью, подготовивший пять кандидатов наук. При этом оставался человеком чрезвычайно скромным и чуждым обычной в научных кругах околонаучной суеты. За всю долгую жизнь удостоился лишь медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны», которую получили все, кто не умер и дожил до победы.
Он преподавал историю древнего мира и археологию. Лекция могла начаться совершенно неожиданно. Вот он входит в нашу восьмую аудиторию и, еще не подойдя к кафедре, вдруг начинает смеяться. Мы в недоумении. Он поясняет:
– Сегодня, кажется, не поел, забыл.
Очень необычный человек. Он мог подойти в коридоре и спросить:
– Деньги нужны?
А кому в студенческие годы они были не нужны? Начинаешь мяться, неудобно, профессор все-таки:
– Да как сказать…
– Никак, – обрывает он, сует ассигнацию в руку, быстро отходя, словно опасаясь, что его догонят и деньги вернут. Но никто не догонял. Когда худощавая фигура седовласого профессора исчезала за дверью кафедры, посмотришь в кулак и увидишь 25 рублей одной бумажкой. Сумасшедшие деньги, ведь стипендия на первом курсе была всего 220 рублей, а обед в студенческой столовой от сорока копеек. Долги не запоминал или не помнил, не знаю, но назад не брал, объясняя примерно так:
– Да вы что, хотите обидеть старого профессора? Да у меня в двух вузах зарплата больше восьмисот рублей…
Кстати, официальная зарплата первого секретаря обкома партии составляла 450 рублей. Возразить трудно, да и не слишком хотелось, но и не отдать грешно. Хотя находились отпетые, что пользовались добротой профессора часто, но не возвращали никогда.
Слушали его в полной тишине, ибо любая лекция являлась сгустком интереснейших воспоминаний и своеобразным путеводителем по археологическим памятникам Европы и Крыма.
О том, как он принимал экзамены, стоит сказать отдельно. Для него оценка ниже «отлично» являлась сущим наказанием. Он краснел, говоря:
– Простите, но больше чем «хорошо» поставить не могу.
Что касается оценки «удовлетворительно», то на моей памяти она случилась только однажды. В параллельной группе «литераторов» училась Таня Озеркова, девушка симпатичная, а может, даже и красивая, такая вся беленькая и пушистая. Блондинка в полном смысле принятого ныне определения. Родом – перекопская, проживавшая «у черта на куличках», в казармах Петропавловского парка. Из самой что ни на есть рабочей семьи, но с гонором сногсшибательным, более всего мечтавшая о карьере актрисы, считавшая институт досадной, но необходимой ступенью к вершинам всеобщего признания и поклонения. Получилось так, что экзамен по истории древнего мира она сдавала вместе с нашей группой. «Поплыла» на первом же вопросе, но кое-как доплыла до второго и стала «тонуть». Бедный Алексей Степанович, прямо-таки измучился, подкидывая ей спасательные круги в виде простейших подсказок. Последней из них была такая: «Самый распространенный в Европе музыкальный инструмент с древнейшх времен до средневековья?» Таня погрузилась в глубокое раздумье, из глубин которого ничего не выплывало. Она старательно морщила лобик, поднимала глаза к потолку, вздыхала глубоко и страстно, пока кто-то из ребят не выдержал и громко прошептал: «Лютня». Она обрадовано повторила: «Люхня».
Мы тихонько лопались от смеха. Алексей Степанович даже задохнулся от возмущения и растерянности:
– Ну, знаете ли, это уж ни в какие рамки. Как хотите, но больше трех поставить вам не могу, – и с тем протянул зачетку.
Надо знать Алексея Степановича, всегда уделявшего особое внимание терминологии, чтобы понять глубину его обиды. Он, помнится, не раз на лекциях подчеркивал, что нет слова «стадион», есть «стадион».
Я уже говорил об особой привязанности его к Крыму, где он постоянно искал и находил корни, связующие полуостров с древней Элладой. И наших ребят он возил в Крым на раскопки, которые не прекращал, кажется, до конца дней своих. В первый же приезд он брал с собой пару парней и вел их в ближайший совхоз, где на свои деньги покупал ведро, а то и два сухого настоящего виноградного вина. И у костра до глубокой ночи продолжалось чаепитие, где виночерпием выступал профессор. Он сам по состоянию здоровья (к тому времени перенес операцию по поводу рака горла) пить не мог, но сидел с молодыми до утра. Они на равных делились воспоминаниями, стихами, песнями…
Я не ездил, поскольку летом требовалось заработать, а в экспедиции трудились фактически без оплаты, за еду и вино, и то последнее за счет профессора. Но жалею несказанно.
Алексей Степанович умер первого января 1963 года, хоть на один день да заглянув в новый год.
Нина и Инна
Приближалась первая экзаменационная сессия. Мне бы засесть за учебники, мне бы хоть чуток попереживать. Ни того, ни другого.
Почему-то сразу окунулся с головой в общественную работу, началом которой стало красивое в золоте приглашение: «Тов. Колодин. Ярославский горком ВЛКСМ приглашает Вас принять участие в работе ХIХ городской комсомольской конференции. Начало работы в 10 часов 4 декабря 1959 года». Сказать, что я удивился, мало. Едва год прошел, как в комсомол приняли, да и вступил-то, чтобы билеты на танцы получать. Кто меня рекомендовал, не знаю. Конечно, пошел. Оказалось, еще троих, таких же «способных», пригласили для выпуска по ходу работы конференции стенной газеты. Нам выделили отдельную комнату с бумагой, красками и карандашами. Приносили тексты выступлений, доклад первого секретаря ГК ВЛКСМ. Из всего этого мы делали газету. Получилось нечто на нескольких листах с текстом, стихами, эпиграммами, шаржами. В перерыв мы вывесили её и затем наблюдали за реакцией. Газета понравилась. Но с продолжения конференции ушли, чтобы отметить событие за стаканом портвейна.
Была еще одна причина отвлечения от учебы. Одолела страсть к сочинительству. Вперемежку с робкими стихотворными опытами вел какие-то дневниковые записи, к сожалению, несохранившиеся. И самым посещаемым кабинетом в институте стала редакция газеты «За педагогические кадры».
Первая публикация – стихи в новогоднем номере. Конечно же, слабые. Что-то вроде «Новый год
