Теперь им предстояло спрятать байдарки и пробираться через оккупированную территорию к деревне Руффек, до которой, напомним, было 160 километров. Ситуация осложнилась, когда перед самым рассветом взорвались мины, и нацисты догадались, что взятые в плен коммандос — это часть группы. Морские пехотинцы Уоллес и Эварт были тотчас расстреляны.
Двое из удачливых диверсантов, Берт Лейвер и Билл Миллз, преодолели 60 километров и добрались до местечка под названием Монлье-ля-Гард, но местные жители выдали их жандармам, которые тоже исполнили свой долг и доставили коммандос к нацистам. Лейвера и Миллза немцы допросили и отправили вместе с Маккинноном и Конвеем в Париж, где всех четверых расстреляли в марте 1943 года.
Не догадываясь о том, что уцелели только они, Герби Хаслер и его напарник Билл Спаркс продолжали путь. Им приходилось выпрашивать еду, иногда им отказывали в помощи, но никто ни разу не выдал. Восемнадцатого декабря они наконец добрались до деревни Руффек, где, не зная, к кому обратиться, решили действовать наудачу и зашли в кабачок «Ля Ток Бланш» («Белый поварской колпак»). Им повезло: хозяин, Рене Мандино, оказался сочувствующим и связал их с активистами Сопротивления.
На этой кульминационной ноте французский правительственный веб-сайт о Сопротивлении, который рассказывает историю этого рейда, вдруг пускается в подробности. Поименно назван — и вполне заслуженно — каждый, кто помог Хаслеру и Спарксу. Мы узнаем, как долго и у кого конкретно беглецы скрывались, кому потом этот человек их передал. Например, местный учитель (мсье Пай) побеседовал с ними и подтвердил, что они настоящие бритты, а не шпионы; женщина (Марта Рулье) отправилась предупредить участников Сопротивления; Рене Фло перевозил бриттов в свободную от оккупации зону в своем фургоне булочника; а семья Дюбрей укрывала их на своей ферме сорок один день.
Последним звеном в цепочке спасителей героев «Коклшелл» оказалась англичанка-экспат по имени Мэри Линделл, которая в свое время вышла замуж за французского графа и обосновалась на юго-западе Франции. Когда пришли нацисты, она переехала в Британию, но в 1942 году вернулась во Францию лидером движения Сопротивления под именем Мари-Клэр. Это ее восемнадцатилетний сын Морис тайно перевез Хаслера и Спаркса в Лион, где их взяла под крыло уже сама Мари-Клэр.
Прежде всего она велела Хаслеру сбрить усы — блондин пехотинец выглядел таким же французом, как рождественский пудинг. Затем она предупредила Хаслера, чтобы он держался подальше от мадемуазелей. По опыту Мари-Клэр знала, что самая большая опасность подстерегает беглецов именно на этом фронте, где они забывают об элементарной безопасности. И она имела все основания проявлять сверхосторожность: всего через несколько месяцев она была ранена во время выполнения задания, ее схватили нацисты и отправили в концлагерь Равенсбрук. Мари-Клэр выжила в лагере, но один из ее сыновей погиб.
Следуя по явочной цепочке Мэри Линделл, Хасслер и Спаркс добрались до испанской границы, а там и до британского консульства в Барселоне. Оба они впоследствии благополучно вернулись в Британию через Гибралтар.
Из десяти погибших коммандос двое утонули, двоих схватили нацисты, а четверо стали жертвами предательства. Выходит, в ходе миссии по спасению Франции от фашистской оккупации попасться на глаза простому французу — и уж тем более жандарму — оказалось в два раза опаснее, чем подниматься на веслах вверх по течению ледяной реки среди ночи. Возможно, такую статистику французы предпочли бы забыть.
А ты что делал во время войны, Жан-Поль?
Моральные конфликты в оккупированной Франции были находкой для французских писателей, и те из них, кто не утратил политической сознательности, немедленно взялись за перо, чтобы выразить протест нацистам. Группа писателей создала издательство Les Editions de Minuit («Полночное издательство»), которое распространяло свои книги из рук в руки, во избежание цензуры. Литературные глыбы вроде Луи Арагона, Пола Элюара и Франсуа Мориака ушли в подполье и отказались от славы и авторских гонораров в пользу узкого круга читателей, которым можно было доверить свои книги и не сомневаться в том, что они передадут их друзьям, а не жандармам.
«Полночное издательство» публиковало такие произведения, как «Запрещенные хроники», «Совесть поэта», названия которых говорят сами за себя. Тиражи, естественно, были небольшие, и хотя издательство выжило в войну, оно постоянно балансировало на грани банкротства, поскольку отказывалось принимать деньги от нацистов и вишистов.
Однако некоторые французские писатели открыто выступили на стороне нацистов. Луи-Фердинанд Селин, автор классического романа «Путешествие на край ночи», показал себя ярым антисемитом, призывая к депортации и убийству всех, у кого в роду был хотя бы один еврей. Неоднозначно повел себя и Жан Кокто, который заявлял о своей аполитичности, но имел влиятельных друзей-нацистов, обеспечивавших ему спокойную жизнь.
Другие просто выступали в роли наблюдателей — не то чтобы сотрудничали с нацистами, но двусмысленно молчали. Самые известные среди них — Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар.
В современной Франции эта уважаемая парочка интеллектуалов остается неприкасаемой: Сартр — в силу того, что был арестован на революционных студенческих баррикадах в мае 1968 года, а Бовуар — как автор знаменитой феминистской книги «Второй пол». Многие французы не желают слышать ни одного дурного слова в их адрес, однако при нацистском режиме эти двое не то что не высовывались, но даже процветали.
Сартр и Бовуар были кем угодно, только не наивными и не глупыми людьми, и они наверняка знали, что французские издатели подписали с нацистами коллективное соглашение о самоцензуре, гарантирующее, что никакая бунтарская литература не будет угрожать статус-кво оккупационного режима. «Опасных» писателей просто не стали публиковать в традиционных источниках, а распространение антинацистского самиздата каралось как самое страшное преступление.
Сартр начинал войну во французской армии, но в 1940 году, при наступлении фашистов, попал в плен и оказался в лагере для военнопленных на западе Германии. Он быстро добился репатриации во Францию, сославшись на резкое ухудшение зрения. Это, конечно, можно было бы истолковать как разумный предлог для побега, но участники Сопротивления позже найдут это скорое освобождение крайне подозрительным.
Снова обретя свободу, Сартр устроился преподавателем в Парижский лицей на место, вакантное после вынужденного увольнения профессора-еврея, — момент, конечно, щекотливый, и его долго замалчивали, пока один французский журнал не обнародовал сей факт в 1977 году.
Широко известные пьесы Сартра «Мухи» и «Нет выхода» были впервые опубликованы и поставлены на сцене во время оккупации. Премьера «Мух» состоялась в 1943 году в театре, который прежде назывался «Театром Сары Бернар», пока немцы не переименовали его, поскольку Бернар была еврейкой. Пьеса получила восторженные отклики в нацистской газете «Паризер цайтунг», и это лучшее доказательство политической безобидности этого произведения.
Подруга Сартра, Симона де Бовуар, отличилась таким же двусмысленным поведением. Ее отстранили от преподавания в лицее, но вовсе не за антифашистскую деятельность — просто потому, что мать одной из ее студенток, девушки по имени Натали, пожаловалась, что де Бовуар спала с ее дочерью.
После этого де Бовуар работала на национальном радио Виши, и эта радиостанция была крайне необходима нацистам, поскольку служила альтернативой Би-би-си. Наряду с пропагандой, радиостанция транслировала программы на отвлеченные темы, что придавало ей налет респектабельности, а сама де Бовуар вела историческое ток-шоу, совсем не пронацистское по сути, но оно привлекало аудиторию, и эффективность пропаганды резко возрастала. Чтобы получить эту работу, ей пришлось подписать форму, подтверждающую, что она не еврейка; тем самым она открыто признавала расистские установки нацистского режима, переплюнув в этом Сартра с его преподавательской должностью.
Помимо работы на радио, де Бовуар писала, и ее первый роман, «Гостья», увидел свет в 1943 году. Она была тронута похвалой ведущего провишистского писателя, Рамона Фернандеса, и выразила надежду получить самую престижную литературную награду Франции, Гонкуровскую премию, хотя в литературных кругах все знали, что члены Гонкуровской академии все как один коллаборационисты.
Так что нет ничего удивительного в том, что послевоенные труды Сартр и де Бовуар посвятили в основном переосмыслению моральных устоев.
Некоторые французские художники тоже отметились симпатиями к оккупационному режиму. Андре Дерен и Морис де Вламинк отправились в Германию в составе делегации деятелей искусств, и этот визит сыграл на руку нацистской пропаганде. Скульптор Андре Майоль приехал в Париж с юга Франции на выставку одобренного нацистами искусства, а после шоу развлекался с немцами — и это в то время, когда полотна экспрессионистов крали у семей расстрелянных еврейских коллекционеров и уничтожали как «дегенеративное искусство» или продавали для финансирования военной машины Гитлера.
