общих «параметрах» — как системе естественного всечеловеческого права, — какой она складывалась и сложилась в ходе исторического процесса.
О воздействиях на неё, часто совершенно неуместных, когда она использовалась силами отдельных, иных компетенций, кроме компетенции всечеловеческой, мы говорили только в тех случаях, где было необходимо основательнее разобраться в «ценностях» и амбициях неписаного корпоративного естественного права, а также — права государственного, публичного — при его затруднениях с установлением норм и формулировок, специфичных исключительно для него.
Теперь нам предстоит вернуться к оставленному ранее, имея в виду, что проблемы взаимодействий с этическим для настоящего момента «освобождения» вовсе не являются одноразовыми или несущественными, как может кому-то казаться.
Они, эти проблемы, успели приобрести уже поистине пронзительную долговременную актуальность и выражаются отношением к этическому вовсе не вынужденным, а часто прямо-таки бесцеремонным или даже оголтелым.
В целом этот грустный процесс укладывается в понятии так называемой «новой» этики.
Её вовсе не отвлечённая востребованность, или, если точнее: необходимость заменить ею часть, а то и всю необъятную глыбу этических представлений, умещённых в неписаном общечеловеческом естественном праве, давала о себе знать и вызревала, как мы уже имели возможность об этом узнать, издревле — в связи с пожеланиями отдельных или многих людей подправить укреплённые в их сознании и в подсознании идеалы, тем самым приспособив их к задачам текущего, реального бытия.
К настоящему времени нет числа любителям постучать себя в грудь, как якобы имеющим свой, индивидуальный или коллективистский набор представлений о новом этическом, будто бы пригодных для усовершенствования окружающей нас общественной жизни или государственного правления.
«Концепции» и «рычаги» «новой» этики легко налагаются такими энтузиастами на что угодно — на культуру, экономику, политику, разделы наук, на личность и разные формы деятельности объединений. Жаль, не хватает к этому лишь примеров, когда бы свежее можно было ощутить наяву, а, удостоверившись в нём, одобрить и принять его в пользование.
Рьяными проводниками и апологетами столь ходового духовно-идеологического материала являются и представители властных структур, и им оппонирующие, и воинственные защитники традиционной либеральной демократии, в лоне которой стало привычным не замечать присутствия абсурдного — в виде, скажем, фашизма, старого или нового.
Конечно, ни о каком улучшении идеалов при этом речи заводить нельзя. Мы о такой нулевой эффективности благих «поисков» на данном направлении уже рассказывали; здесь же просто повторим, что идеалы, созданные в людской среде, хотя и могут умыкаться и быть извращёнными, как то случалось с идеалом чести, но выбросить их из употребления, всеобщего употребления, никому не дано. Какие бы тут претензии и кем бы ни выдвигались.
Объяснение этого кроется в самой природе этического, как сфере однородного чувственного — личного или массового. Будучи замкнуто в себе, оно таким остаётся в сознании и в подсознании и требует лишь ориентации мыслей на свою значимость, не раскрываясь и не разделяясь на фрагментарные доли — то есть постоянно пребывая в своей цельности. Таким оно воспринимается всеми от начала человеческой истории до наших дней.
Это означает, что ни у кого из идеологических экстремистов или прочих иных радикалов, претендующих быть главными в этическом, в какую бы степень ни возводили они их личную или корпоративную спесь, надменность или презрение к «остальным», кроме себя, эти потуги дать ничего не могут. Поскольку этическое — неделимо. Ни по расовым примеркам, ни по национальным, ни по каким-то ещё.
Провозглашаемое где-то нравственное или моральное верховенство над кем-то, а также — отличие может быть только временной плоской затеей.
Натяжка здесь очевидна в том смысле, что отбросить отвергаемые «бунтарями идеалы и принципы этического они не в силах и вынуждены пользоваться ими наравне со всеми, а новые поколения, приходя им на смену, уже, как правило, в состоянии обходиться без причуд, разыгрываемых их взба́лмошными предками.
Даже при изрядной изношенности этического, его потускнении, что является бесспорным фактом, кажется, уже для всех, его цельность неколебима. Здесь тот порог его восприятия и познания, переступить который было заветным желанием многих исследователей, ставивших целью изобрести некие рекомендации или приёмы, с помощью которых этическое можно было бы «приручить», управлять им. Нет. Можно сколько угодно изучать этот необычный предмет самой передовой наукой и, вплоть до его умыкания или замещения им чего-то, манипулировать им, — он останется недосягаем для управления.
Как раз этого обстоятельства не хотят брать в толк и «в рассуждение» когорты приверженцев «новой» этики.
Уповая на безграничную свободу своих действий и намерений, они упорно, каждый в своей ступе, толкут устоявшиеся и не зависимые ни от кого конкретно общечеловеческие ценности. Кругозор, освоенный ими в использовании иллюзорной свободы слова, не позволяет им ни осознать свою беспомощность и свои ошибки, ни прекратить сомнительные манипуляции.
Это не могло не привести к ситуации, когда этическим, вовсе не новым, а исключительно традиционным, словно приправою при изготовлении пищевых блюд, уснащается едва ли не каждое проявление амбиций на пространствах управления и делового оборота.
Стоит вспомнить хотя бы советское время, его «переломный» этап, от которого начинали отсчитывать срок подхода страны Советов к очередной и самой желанной для её элиты общественной формации — к коммунизму. В ответ на этот «яркий» «исторический вызов» был сочинён и предложен людям, населению агитационный документ — «Моральный кодекс строителя коммунизма».
СМИ, которые в СССР были сплошь государственными, исходили тухлым бесовским умилением, рассказывая о великой значимости его текста.
Документ был, конечно, неоригинален в том отношении, что советские идеологи, можно сказать, до краёв наполнили его обозначениями и формулировками, взятыми из арсеналов общечеловеческой этики. Изложенные письменно, они были явно не к месту, ввиду чего положения кодекса сразу приобретали абстрактный, невыполнимый характер. Это стало очевидным едва ли не с самого начала тогдашней спецпропагандистской кампании.
Кодекс ушёл в историю вместе с пустыми расчётами правительства на светлое будущее страны.
Другой пример столь же ретивого и неуместного заимствования этических общечеловеческих ценностей дают «Десять заповедей для российского предпринимателя», сочинённые в одной из религиозных конфессий в конце ХХ века. Претензия на создание некоего отдельного свода моральных норм и в этот раз осталась без движения, никому не принеся пользы.
В «миру» об указанном документе сейчас, возможно, кто-нибудь пока и наслышан, «примерять» же его заповеди на себя, об этом никто из среды российских предпринимателей да и людей иной занятости не проронил ни единого слова.
Собственно, такова настоящая цена заимствованиям этического, действиям на восполнение за счёт него тех ниш или проблем, какие могут возникать и возникают постоянно перед разработчиками законодательных или иных специальных или сопряжённых с их содержанием текстов. Бывают ли при этом
