Письмо сорок первое
Прервалась наша переписка. Придется наверстывать. Дал себе слово отсылать в Москву депеши каждый день, пока тепло не станет.
Чуяло сердце, что из-за эфира у меня будут неприятности. Не знал только, с какой именно стороны. Как всегда, с самой неожиданной.
В райгазете против меня появилась убийственная статья. Упрекают, будто в гурте снизились привесы. Я же, как главный гуртоправ, больше занимаюсь личным хозяйством. Косвенно статейка нацелена и на обозревателя Всесоюзного радио. Намек такой: «С кем же ты, братец, связался?» Так что ждите, у вас тоже возможны неприятности на работе. Не исключено, что в радиокомитет, на улицу Пятницкую поступит обращение районного партактива с официальным запросом: почему и как? Или не хуже того: появится опровержение ТАСС.
Имейте в виду: в моей хате вам найдется место и кусок хлеба с мясом. Валентин.
Получил от вас толстую пачку писчей бумаги. Обложка бандероли оказалась изорванной в клочья. Наверно, внутри и письмо было. Перебрал все листочки по одному – пусто.
Только после вашего отъезда понял, что много еще не успел рассказать. Да еще бы надо было вам побеседовать с Лидой. У нее своя жизнь и не менее трудная.
Асфальт жизни пробила она своей головой и сердцем. Лида – коренная горожанка, а пришлось укореняться на деревенской почве. Да в такой глуши, глуше которой, кажется, и не сыщешь. Хуторок в степи, три десятка дворов. Вся красота – пруд, что напротив нашей хаты. В преддверии коммунизма наша мазанка все еще покрыта ржаной соломой. Зато тепло и над головой не каплет. Все мое богатство – собственная библиотечка. Ею не брезгует пользоваться даже учитель литературы из станичного села Лемешкино. В книжном шкафу, будто в строю стоят солдаты. 317 экземпляров. Есть уникальные, дореволюционные издания. Да вы и сами видели, в руках держали.
По поводу вашего приезда до сих пор много разных толков. Все сходятся в одном: Валентин прислал на радио кляузу. Будто в нашей местности перевелась вся дикая живность. Потому Москва прислала специального корреспондента. Во всем разобраться. Однако факты не подтвердились.
Так рассуждали и в бригадной каптерке, в моем присутствии. Я сидел в уголке, никому не перечил. Когда же выступила жена Павла Трошило, я не удержался, спросил: «Откуда у тебя такая дичь?» Таня с гордым видом ответствовала: «Это, к твоему сведению, живые слова товарища Садыкина». То есть нашего секретаря райкома.
Жаль, мало у нас пожили. Много времени потеряли в Рудне. И все равно преогромное спасибо. В.
В разгар лета хутор посетила рейдовая бригада во главе с редактором райгазеты Буяковым. Был воскресный день. Мы пасли гурт в Кривой балке. Видим, на дороге пыль столбом. Вдруг машина повернула в нашу сторону. Пассажиры сошли на землю и повели плотный разговор. Упрекали меня и подпаска, что плохо боремся за высокие привесы.
Спору нет, Буяков и Бочкарев – люди образованные. И все же в тонкостях пастушьего «искусства» смыслю я поболе их обоих. За холодную весну, действительно, привесы мы потеряли, но впереди лето и осень. Сейчас берем по килограмму в сутки с каждой коровы.
Оба члена (рейдовой бригады) лыбились и дружески похлопывали меня по плечу. Потом Буяков, изогнувшись параграфом, проговорил: «А почему, товарищ Рак, вы до сих пор не в партии?» Мне и прежде задавали этот же вопрос. И у меня всегда готов ответ: дескать, я малограмотный. И второе: живу далеко от центральной усадьбы, где проходят партсобрания. И это мне затруднительно, будет отвлекать от основной работы. К тому же вам, говорю, требуются ударники. Я же числюсь у вас как элемент «нерадивый, безответственный», как писала районная газета.
Слова эти были для них как горсть песка в зенки. Аж рты поразевали. Разговор о членстве, догадываюсь, затеян был неспроста. Хотят они меня обломать и опростать.
Вы меня давно предупреждали: кабы наша дружба не принесла мне лишнего беспокойства, неприятностей. Пожалуй, вы были правы. В народе, в обществе недолюбливают людей пишущих. Имею в виду не только такого угловатого селькора, каким являюсь сам. Большие люди, корифеи – и те страдают от своего же народа. Какой-то рок! Больше всех, кажется, претерпел Александр Сергеевич Пушкин. Я считаю его русским Иисусом Христом, принявшем на свою душу грехи русского народа, чтобы очистить и спасти нас от геенны.
На хуторе теперь много шума. Народ гуляет. То проводы в армию, то встреча демобилизованных. На днях в полном армейском блеске явился дружок мой Володя Реех. Мы с ним некогда пасли отару, сезонов пять или шесть. Вдвоем нам было очень интересно. Потом Володя писал мне письма чаще, чем своим родителям.
В честь возвращения парней со службы в клубе устроили прием. Я замешкался, немного опоздал. Как только вошел, в момент освободили место, тут же подняли рюмки. Один шалопай произнес тост: «За нашего корреспондента!» И весь вечер эта тема не утихала.
Домой со мной увязался Павло Трошило. Дорогой молол всякую чепуху. Например, будто мои выступления по радио глушит Америка. Я сказал: «Дурак ты нечесанный!» Трошило схватил меня за грудки. По пьянке-то забыл, что я пастух, могу и быку шею свернуть. Как раз это место я ему ладонями и сдавил. Держал до тех пор, пока слюна у него не пошла.
Вот отчего я пьянки и не люблю. Тосты во здравие часто кончаются скандалами, драками. До свиданья. Валентин.
Поздравление новогоднее получил. Новостей особых нет. Ездил в Волгоград. Хотел кое-какое барахлишко купить. Не нашел подходящего. Деньги назад привез.
В отпускное время позорно дома сидеть. Потому и вышел на работу. Скоро мой любимый праздник 8 Марта. Вроде масленницы. Загадали чушку заколоть. Вам повод наведаться в Крутое. В натуре увидите, как гуляет русский народ.
Неделю назад слушал по радио передачу «Марксистско-ленинская теория». Кандидат наук рассуждал: если тебя считают неумным, ограниченным, не паникуй, а проверь свой ум на практике, ибо практика – критерий истины. И мысль попутная: почаще советуйтесь с Лениным.
К чему это я? Ученые пропагандисты считают простых людей вроде бы за дураков. Дают практические советы, которым сами ведь не следуют.
Так точно действуют и местные идеологи. Несколько раз в году собирают свои научно-практические конференции. И о чем же говорят там? Один человек (не хочу обозначать его личность) доверительно мне сказал: «На районных активах серьезные люди дурью мучаются. Рассказывают один другому сказки да небылицы. Главный ихний тезис: „Мы-де непобедимы, ибо имеем самое совершенное оружие. Оружие это – марксистско-ленинское учение“.
Не стал я с товарищем спорить, а про себя подумал: на этих конференциях собираются члены партии, но какой-то другой, тайной, подпольной. Для чего, спросите? Что-то они против народа замышляют. А для отводу глаз морочат нас.
По прочтении письмо советую уничтожить, лучше сжечь. В.
График свой выдерживаю. Это уже пятое письмо за неделю.
Сегодня на МТФ явился какой-то корреспондент с парторгом Шеренко. Журналист, хмурясь, спросил: «Почему и как ваша ферма стала лучшей в колхозе?» Я ответил шутя: «Стараемся, хотим погнать Америку». Ой, как обрадовался этот дядечка. Будто я в его присутствии открыл новый закон механики. Или что-то в этом роде.
Почему среди ваших коллег столько пустозвонов и дурней? Вроде бы как все вы люди образованные, кончали факультеты и университеты. Но рассуждения многих корреспондентов напоминают детский лепет. Обвести вашего брата вокруг пальца ничего не стоит.
Стоявший рядом парторг с гордостью сказал, что в адрес правления получена от вас поздравительная телеграмма. Потом был и телефонный звонок. Вы будто бы намекнули, что усиленно работаете над крупным произведением.
Не знаю ваших планов. Кабы знал, так, может, чем и помогнул. Но для этого требуется магнитофон. Готов отдать за такую блестящую, как у вас, штучку любые деньги. Я бы тут записывал, вы бы в Москве прокручивали пленку по радио. В.
Ждал в гости брата, пришлось же опять самому в Волгоград ехать. Из-за сына. Головка у Саши все еще побаливает. Врачи говорят, что без операции не обойтись. Слово это с болью отзывается в наших сердцах.
В Волгограде была встреча с писателем Сергеевым, у него на квартире. Он настаивал, чтобы я сел писать произведение из хуторской жизни. Ради этого бросить все, даже работу.
Смешно такие речи слушать. Я сказал: «О чем вы говорите! Я же неграмотный». Он смеется: «Это совсем не обязательно. Максим Горький тоже не кончал университетов, но прославился на весь мир». Сергеев настаивал, чтобы для начала я делал короткие заметки, вел наблюдения. Зафиксированное отдавал ему. А уж он «писулькам» будет давать ход.
Я продолжал смеяться. Тогда они с братом свели меня с другим писателем, по фамилии Мишаткин. Тот повторил те же слова, что и Сергеев с Володей.
