Только что, в 1855 г., П. В. Анненков, близкий приятель Герцена и Огарева, сумел напечатать шеститомное издание Пушкина, куда после жестоких баталий с цензурой включил много неизданных материалов, но вынужден был в десятках случаев уступить, отложить публикации «до лучших времен». И вот после всего этого Герцен открыто печатает:
«И на обломках самовластья напишут наши имена…»
«Вы, жадною толпой стоящие у трона…»
Такие публикации сметали труды нескольких поколений цензоров; власть переставала верить в незыблемость своих установлений и запретов. С запретных стихов начинается любопытная история второго «Письма», полученного и опубликованного Герценом в этой же книге «Полярной звезды».
* * *
Еще 20 сентября 1855 г., через месяц после выхода 1 книги, Герцен писал М. К. Рейхель:
«Получил по почте целую критику на „Полярную звезду“ из Берлина, а сдается, что это от Н. И. Тургенева» (XXV, 301).
«Критика», полученная 20 сентября 1855 г., могла попасть только во II-ую книгу «Полярной звезды». Даже предположительно подозревая, что его критик — Николай Тургенев, декабрист-эмигрант, заочно приговоренный к смертной казни, Герцен при его благоговейном отношении к декабристам непременно напечатал бы присланное письмо.
Из материалов II-ой «Полярной звезды» только к одной статье и подходят герценовские слова «получил целую критику на „Полярную звезду“»: это письмо «Г. издателю „Полярной звезды“» (ПЗ, II, 259–262), автор которого серьезно разбирает и критикует, иногда придирчиво, но в целом доброжелательно, первую книгу альманаха.
Н. И. Тургенев впоследствии писал критические и полемические статьи по поводу разных материалов, печатавшихся в герценовских изданиях. Писал порою анонимно, но обычно бывал узнан Герценом «ex ungue leonem» (по когтям льва — лат.)(см. XIII, 430).
Мы можем понять, отчего Герцену «сдавалось», что письмо от Н. И. Тургенева. Корреспондент, без сомнения, отличался исключительной эрудицией, острым критическим умом. При этом он досконально знаком с историей и литературой начала столетия, особенно 20-х годов: с большим пиететом относится ко всему, касающемуся Пушкина, со знанием дела толкует о «Телескопе» и «Телеграфе», о том, что Герцену следовало бы знать наизусть запрещенные стихи Пушкина, о неточной датировке в «Былом и думах» второго послания Пушкина к Чаадаеву.
Герцен, несомненно, с большим уважением относится к своему критику: тот советует перепечатать в «Полярной звезде» полный текст оды Рылеева великому князю Александру Николаевичу и «Русского бога» Вяземского. Эти пожелания выполняются. Отвечая на «Письмо», Герцен обращается к критику (перефразируя слова Фемистокла): «Бейте — только читайте» (ПЗ, II, 257).
В одной из фраз «Ответа», мне кажется, Герцен намекает, что догадывается, кто его критик: «Что касается до того, что я не вытвердил на память стихи Пушкина, ходившие в рукописи, то это, конечно, дурно; но что же с этим делать? Я особенно настаиваю теперь, чтоб мои дети твердили на память стихи, чтоб не заслужить лет через тридцать выговора за дурную память» (ПЗ, II, 256. Курсив мой. — Н.Э.). В этих словах мне видится следующая замаскированная мысль: дети Герцена через тридцать лет будут по отношению к своему отцу в таком же положении, в каком их отец теперь находится по отношению к его «отцам», декабристам. «Через тридцать лет» — прямой намек на даты — 1825–1855.
Однако А. И. Герцен ошибался. Н. И. Тургенев к этому письму не имел никакого отношения. Несколько лет назад советский исследователь В. Егоров обнаружил в бумагах литературоведа прошлого столетия академика П. П. Пекарского, хранящихся в Пушкинском доме (Ленинград), запись, свидетельствующую о том, что автором «критического письма» во II-ой книге «Полярной звезды» был Сергей Дмитриевич Полторацкий (1803–1874), близкий приятель Пушкина и известный библиограф3.
Открытие, сделанное В. Егоровым, вызвало у меня мысль отыскать дополнительные свидетельства о связях Полторацкого с Герценом среди бумаг Полторацкого, хранящихся в рукописных отделах Государственной библиотеки имени Ленина (ф. 233) и Государственной Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (ф. 603). Каково же было мое изумление, когда, просматривая опись ленинградской части архива Полторацкого, я нашел, что в ней с давних пор значится «Письмо С. Д. Полторацкого А. И. Герцену»4.
Это был написанный рукою Полторацкого черновик того самого критического письма, которое появилось во II книге «Полярной звезды». Многие исследователи, без сомнения, видели этот черновик, но не сопоставляли его с текстом альманаха. Тем же, кто изучал Вольную печать Герцена, черновик видимо не попадался на глаза.
Публикуя критическое послание Полторацкого, Герцен замечал: «Мы позволили себе выпустить несколько строк, не назначенных, вероятно, для публики» (ПЗ, II, 250).
Черновик письма открывает нам те строки, которые Герцен не счел возможным напечатать5.
1. В «Полярной звезде» (ПЗ, II, 250–252) после пункта 3 критических замечаний Полторацкого (где указывается на необходимость печатать в альманахе «обозрения русской словесности», как это было в «Полярной звезде» Бестужева и Рылеева) отсутствуют следующие строчки, сохранившиеся в черновике Полторацкого: «4. Вы просите (на стр. IX Вашего предисловия) о доставлении Вам списка с „Гаврилиады“ Пушкина. Но неужели Вам не известно, что сам Пушкин впоследствии не дозволял6, чтобы ему напоминали об этой поэме, что он негодовал на нее, жег все рукописные экземпляры, которые ему попадались; что эту ужаснейшую похабность едва ли можно напечатать, не краснея и не заставляя краснеть читателей».
2. В пункте 4 критических замечаний (ПЗ, II, 250) после слов «почему не перепечатали Вы вполне это прекрасное стихотворение [оду К. Ф. Рылеева великому князю Александру Николаевичу] отсутствует следующий текст, сохранившийся в черновике: „Стихотворение <…> находится в литературных листках Булгарина за 1823 год, издававшихся в виде прибавления к „Северному архиву““. Эти листки редки теперь даже и в России. Может быть, они находятся в библиотеке Британского музея в Лондоне?»
3. С особенной яростью Полторацкий обрушился на французского писателя Гале де Кюльтюр, о книге которого «Царь Николай и святая Русь» Герцен отозвался вскользь в I-ой «Полярной звезде» как о работе, заслуживающей внимания и частичного перевода в одной из следующих книг альманаха. Полторацкого возмутило, что автор печатает сплетню, будто бы в 1820 г. петербургский генерал-губернатор Милорадович приказал высечь Пушкина за его смелые стихи. В «Полярной звезде» были напечатаны следующие строки Полторацкого: «Но как же не заметили Вы, что в книге [Гале де Кюльтюр] оклеветан император Александр I и позорно очернен величайший из поэтов русских? Вы знали Пушкина, и его знала вся Россия. Допустил ли бы себя Пушкин до такого позора или пережил бы его?..»
В черновике же Полторацкого это место читается так:
«В книге, изданной этим жалким и едва знающим русскую азбуку публицистом, оклеветан император Александр I. Вы знали Пушкина, и его знала вся Россия. Сообразно ли было с благородными чувствами Александра I приказывать высечь поэта? Исполнил ли Милорадович такое никогда не бывалое приказание?7 Допустил ли бы себя Пушкин до такого позора или пережил бы его? Подлый клеветник Гале де Кюльтюр пустил по свету эту нелепую ложь, и вы не только не защитили в Полярной звезде столь нагло оскорбленную и оклеветанную память Пушкина, но еще лелеете читателей ваших надеждою найти в вашей второй книжке отрывки из творений о России такого писателя, который никакого понятия не имеет об истории, ни о литературе русской. Пощадите читателей. Писания Г. К. о России отвратительны своею нелепостью».
Таковы отличия писем Полторацкого — подлинного и напечатанного.
Легко заметить, что Герцен напечатал некоторые места, с которыми не мог согласиться, не вступая, однако, в полемику с одним из первых своих корреспондентов, в котором подозревал декабриста. Издатель «Полярной звезды», вероятно, знал, например, что отношение Пушкина к «Гаврилиаде» в последние годы его жизни изменилось. Сам Герцен, убежденный атеист, с большим вниманием и уважением относился к чистой, искренней вере таких людей, как, например, Печерин, Киреевские и другие. Не щадя государственную церковь, он избегал издевательств и насмешек над верой, противопоставляя ей всегда серьезное, спокойное изложение своих взглядов. Но при этом Герцен вряд ли разделял столь крайнее воззрение на поэму Пушкина, которого придерживался Полторацкий8. К тому же Герцен считал совершенно необходимой свободу мнений в этом вопросе, как и во всех иных, и находил естественной как публикацию «Гаврилиады», строжайше запрещенной в России, так и любую дискуссию «за» или «против» нее. Во всяком случае через пять лет в сборнике «Русская потаенная литература XIX столетия», изданном Вольной типографией, были опубликованы значительные отрывки из «Гаврилиады».
