Никакой РОА в действительности и не было почти до самого конца войны. Все годы несколько сот тысяч добровольных подсобников — Hilfswillige, — рассеяны были по всем германским частям, на полных или частичных солдатских правах. Да существовали добровольческие противосоветские формирования — из недавних советских граждан, но с немецкими офицерами. Первыми поддержали немцев — литовцы… Затем из украинцев собралась добровольческая дивизия SS, из эстонцев — отряды SS. В Белоруссии — народная милиция против партизан (и дошла до 100 тысяч человек!). Туркестанский батальон. В Крыму — татарский… Когда немцы завоевали наш Юг, число добровольческих батальонов еще увеличилось: грузинский, армянский, северо-кавказский и 16 калмыцких… При отступлении с Дона ушел с немцами казачий обоз тысяч на 15, из них половина способных носить оружие. Под Локтем (Брянская область) в 1941 г., еще до прихода немцев, местное население распустило колхозы, вооружилось против советских партизан и создало существовавшую до 1943 г. автономную область (во главе — инженер К. П. Воскобойников) с вооруженной бригадой в 20 тысяч человек (флаг с Георгием Победоносцем), которая называла себя РОНА — Русская освободительная народная армия.
Однако подлинной всероссийской освободительной армии не создалось, хотя были фантазии и попытки к ней — от самих русских, рвавшихся к оружию освобождать свою страну, и от группы немецких военных с ограниченным влиянием, средним положением по службе, но реальным видением, что с оголтелой гитлеровской колонизационной политикой выиграть войну против СССР нельзя… Эта группа тщетно пыталась убедить гитлеровские верхи в необходимости германо-русского союза. В их фантазиях выдумывалось и название армии, и будущий ее ожидаемый статут, и нарукавная нашивка (с андреевским полем), носимая на немецком мундире.
…Это формирование к концу 1942 г. состояло из 7 тысяч человек, четырех батальонов, предполагаемых к развертыванию в полки, и понимало само себя как начало РННА — русской национальной народной армии. Добровольцев было больше, чем часть могла принять. Но — не было уверенности: из-за того, что не было доверия к немцам, и справедливо. В декабре 1942 г. часть была настигнута приказом о расформировании: по отдельным батальонам, в немецкое обмундирование и в состав немецких частей. В ту же ночь 300 человек ушли в партизаны.
Осенью 1942 г. Власов дал свое имя для объединения всех противобольшевистских формирований, и осенью же 1942 г. гитлеровская Ставка отклонила попытки средних армейских кругов добиться отказа Германии от планов восточной колонизации и заменить их созданием русских национальных сил. Едва решась на роковой выбор, едва сделав первый шаг на этом пути, Власов уже оказался нужен не более чем для пропаганды и так — до самого конца.
…Агитационные поездки Власова по занятым областям (снова — самочинные, без ведома и воли Ставки и Гитлера). В самодельно сшитой, никакой армии не принадлежащей шинели — коричневой, с генеральскими красными отворотами и без знаков различия — Власов совершил первую такую поездку в марте 1943 г. (Смоленск — Могилев — Бобруйск) и вторую в апреле (Рига — Печеры — Псков — Гдов — Луга)… Выступал Власов в переполненных смоленском и псковском театрах, говорил о целях освободительного движения, притом открыто, что для России национал-социализм неприемлем, но и большевизм свергнуть без немцев невозможно. Так же открыто спрашивали и его: правда ли, что немцы намереваются обратить Россию в колонию, а русский народ в рабочий скот? Почему до сих пор никто не объявил, что будет с Россией после войны? Почему немцы не разрешают русского самоуправления в занятых областях? Почему добровольцы против Сталина состоят только под немецкой командой? Власов отвечал стесненно, оптимистичнее, чем самому осталось надеяться к этому времени.
Германская же Ставка отозвалась приказом фельдмаршала Кейтеля: „Ввиду неквалифицированных бесстыдных высказываний военнопленного русского генерала Власова во время поездки в Северную группу войск, происходившую без ведома фюрера и моего, перевести его немедленно в лагерь для военнопленных“. Имя генерала разрешалось использовать только для пропагандистских целей, если же он выступит еще раз лично — должен быть передан Гестапо и обезврежен.
Шли последние месяцы, когда все еще миллионы советских людей оставались вне власти Сталина, еще могли взять оружие против своей большевистской неволи и способны были устроить свою независимую жизнь, — но германское руководство не испытывало колебаний: именно 8 июня 1943 года, перед Курско-Орловской битвой, Гитлер подтвердил, что русская независимая армия никогда не будет создана и русские нужны Германии только как рабочие. Гитлеру недоступно было, что единственная историческая возможность свергнуть коммунистический режим — движение самого населения, подъем измученного народа. Такой России и такой победы Гитлер боялся больше всякого поражения.
…Гитлер… в сентябре 1943 г. распорядился разоружить все добровольческие части и отправлять их в угольные шахты, затем переменил: перевести добровольческие части — на Атлантический вал, против союзников.
Таков был уже, по сути, конец всего замысла о независимой российской армии…
Так потерян был последний ускользающий смысл этого горького добровольчества: отправляли их пушечным мясом против союзников да против французского Сопротивления — против тех самых, к кому только и была искренняя симпатия у русских в Германии, испытавших на себе и немецкую жестокость, и немецкое самопревозношение…
Власовское окружение в мечтах и надеждах рисовало себя „третьей силой“, то есть помимо Сталина и Гитлера, но и Сталин, и Гитлер, и Запад вышибали из-под них такие подпорки: для Запада они были какой-то странной категорией нацистских пособников, ни в чем не замечательней.
…Жалкие газетки добровольческих частей были обработаны немецким цензурным тесаком. И оставалось власовцам биться насмерть, а на досуге водка и водка. Обреченность — вот что было их существование все годы войны и чужбины, и никакого выхода никуда.
Гитлер и его окружение, уже отовсюду отступая, уже накануне гибели — все так же не могли преодолеть своего стойкого недоверия к отдельным русским формированиям, решиться на тень независимой, не подчиненной им России. Лишь в треске последнего крушения, в сентябре 1944 г., Гиммлер дал согласие на создание РОА из целостных русских дивизий, даже со своей малой авиацией, а в ноябре 1944 г. был разрешен поздний спектакль: созыв Комитета Освобождения Народов России. Только с осени 1944 г. генерал Власов и получил первую как будто реальную возможность действовать — заведомо позднюю.
…Давно таимая, теперь разгоралась во власовском руководстве надежда на конфликт Советов с союзниками. Это отмечалось и в докладе германского министерства пропаганды (февраль 1945 г.): „Движение Власова не считает себя связанным на жизнь и смерть с Германией, в нем — сильные англофильские симпатии и мысли о перемене курса. Движение — не национал-социалистическое, и еврейский вопрос вообще им не признается“.
…Разве могло немецкое командование в свои тяжелейшие месяцы дать у себя в тылу беспрепятственно формироваться отдельной русской армии? Нетерпеливо дергали они на Восточный фронт — то противотанковый отряд (И. Сахарова-Ламсдорфа) в Померанию, то всю 1-ю дивизию на Одер, — и что же Власов? Покорно отдавал, всеобщий закон однажды принятой линии уступок, хотя отдачею единственной пока дивизии обессмысливался весь план создания армии» [24].
Ну вот, собственно, все основное тут и сказано. Что бы ни думали о себе солдаты РОА, какими бы мотивами ни руководствовались, а воевать им довелось, лишь защищая немецкий фатерланд. Когда те вынуждены были бросить их в бой как последний ресурс непосредственно уже на территории Рейха. И не с жидами и большевиками бились власовцы, как грозились и обещали, а с такими же русскими ребятами в шинелях да с войсками союзников. Одна только Тонька-пулеметчица, арестованная, судимая и расстрелянная в конце 1970-х, перебила более полутора тысяч человек, однако не руководящих еврейских кадров или энкавэдэшников, а своих же русских соплеменников…
Ни о какой идейной войне с Советской властью говорить всерьез тоже не приходится. Ибо, как мы видели, именно те мечты о «великой и свободной России», которые только и мог использовать для успеха своей пропаганды Власов, были категорически неприемлемы для его немецких господ.
Власов: речи и дела
Да и полно, не врал ли генерал-предатель русским людям и самому себе, выступая с запоздалыми прожектами? Поклонники Власова ссылаются на его «Пражский манифест» 14 ноября 1944 г., в котором, за полгода до окончательного разгрома и капитуляции своих немецких хозяев, он пытается агитировать против Советской России народ, уже добившийся с неимоверным трудом перелома в войне и уверенно идущий к победе. Страх перед поражением и его неизбежными последствиями выдавливал из Власова вымученные, неубедительные фразы такого типа: «За что же борются в эту войну народы России? За что они обречены на неисчислимые жертвы и страдания? Два года назад Сталин еще мог обманывать народы словами об отечественном, освободительном характере войны. Но теперь Красная Армия перешла государственные границы Советского Союза, ворвалась в Румынию, Болгарию, Сербию, Хорватию, Венгрию и заливает кровью чужие земли. Теперь очевидным становится истинный характер продолжаемой большевиками войны. Цель ее — еще больше укрепить господство сталинской тирании над народами СССР, установить это господство во всем мире».
