Новое офисное племя ждет своего исследователя и певца, внимательного и сострадающего. Как Гоголь. Ну в крайнем случае как Володин и Данелия. Дождется ли оно своей Неёловой? Социальные корни литературного явления под названием «маленький человек» вновь лезут из земли, узловато и упрямо. Не споткнуться бы.
Сексуальность и экономический рост
29 июня 2001 года, в пятницу, в 23 часа 59 минут (именно так, чтобы не спутать дату), в кинозале «Пушкинский» ожидался некий сюрприз в рамках Московского кинофестиваля. Обещали гвоздь и шлягер предыдущего (то есть Каннского) киносмотра. Показали «Пианистку».
Зрители выходили усталые и недовольные. Даже, можно сказать, злые. Но они молчали, вот что дорого. Разве что ворчали чуть-чуть. Про патологию, про непристойность, и вообще – искусство ли это? Но, повторяю, негромко. Почти никто не обсуждал режиссуру и актеров, хотя поговорить на разъезде было о чем. Поразительно прекрасная – в обоих смыслах – исполнительница главной роли. Почти незаметная, растворенная в страстях героев, но весьма мощная работа режиссера. Музыка Шуберта как еще один разворот сюжета. Но народ – весьма, кстати, просвещенный и искушенный, как это бывает на ночных фестивальных просмотрах, – народ безмолвствовал. Наверное, это означало, что «тут кончается искусство, и дышат почва и судьба». Ну ладно, не вся почва, а одиночный пузырь земли, из которого вылезла рыжеватая и веснушчатая сорокалетняя дамочка с бритвой в руке и уселась на край ванны.
Фильм австрийского режиссера Михаэля Ханеке (р. 1942) «Пианистка» по одноименному роману Эльфриды Елинек (р. 1946), опубликованному в 1983 году (русский перевод – 2001 год), получил в 2001 году в Каннах три первых приза – Гран при, за лучшую женскую (Изабель Юппер) и лучшую мужскую (Бенуа Мажимель) роли.
Правда, самый главный приз фестиваля, «Золотую пальмовую ветвь», получил фильм Нанни Моретти «Комната сына». Это – про семейные ценности. Мол, даже смерть любимого ребенка не страшна, когда в большой семье хорошие отношения, все дружат, все друг друга поддерживают, сочувствуют и сопереживают. Добрый фильм – как говорилось в добрые старые времена.
О «Пианистке» этого не скажешь.
Сорокалетняя преподавательница Венской консерватории по классу фортепиано Эрика Кохут (профессор Кохут, как зовут ее коллеги) живет вдвоем с мамой. Маму играет старая, морщинистая, корявая и патлатая Анни Жирардо (дополнительный шок для российско-советского зрителя). Мама пьет горькую – а куда денешься? Муж скончался, а дочь хоть и профессор, но странная старая дева, тайком покупающая себе проститучьи наряды.
Мама и дочка все время ссорятся – до драки. Они таскают друг друга за волосы. Они живут как насекомые, впившиеся друг в друга и уже съевшие друг друга процентов на пятьдесят. Это, кстати, образ из другого романа Эльфриды Елинек – «Любовницы».
Но потом они взаимно каются и целуются. Мама обожает талантливую дочь, лучшую специалистку по Шуберту во всей консерватории.
Эрика Кохут спит в одной постели с матерью – на отцовской половине двуспальной кровати – и в конце концов свою маму насилует. Кажется, успешно – в той степени, в какой успех может сопутствовать одной женщине, насилующей другую.
Она ходит в порновидеосалоны, бесстыдно занимая очередь за разными прыщавыми похабниками. Расширенными глазами впившись в порноклип, она страстно нюхает оброненный предыдущим посетителем платочек, мокрый сами понимаете от чего.
Она подсматривает за парочкой, которая занимается любовью в машине, и от возбуждения тут же присаживается пописать – так, что ее глаза – через стекло автомобильной дверцы – чуть ли не вровень с потной рожей парня. Заметив ее, он выскакивает и с криком «Сука!!! Кайф мне поломала!!!» гонится за ней, на ходу натягивая штаны. Она в сладком ужасе убегает.
В Эрику Кохут влюбляется молодой и прекрасный Вальтер Клеммер, аристократ и богач, судя по всему. Аристократ – потому что блестяще играет на фортепиано и умно рассуждает о Шуберте, будучи студентом-технологом. И знакомятся они в аристократическом салоне его дяди, коллекционера скрипок и меломана. Богач – потому что, влюбившись в профессора фортепиано, он бросает Технологический институт и поступает в консерваторию. К ней.
Инструкции в письменной форме
Перешагнув порог класса, он сразу объясняется ей в любви. Она тоже влюблена в него. Поэтому она сама себя лишает невинности посредством безопасной бритвы, закатав юбку и присев на краешек ванны, меж тем как мама кличет ее к столу – ужин поспел! Она замывает кровь и идет. На ноге осталось. Мама замечает, но думает, что это нечто другое.
Она любит. Но, не в силах сойтись со своим возлюбленным, что называется, обыкновенным способом, она делает с ним «это» в формах, которые обыденное сознание третирует как «извращенные». Хотя речь идет о вещах, в общем-то, банальных. Но ему так не нравится. Ему нужно попросту. По-мужски, по-молодому.
Еще не устали?
Она пишет ему письмо, в котором описывает свои садомазохистские желания. Зазывает его к себе домой и заставляет прочесть письмо вслух – много страниц убористым почерком и без полей. Лучшая сцена во всем фильме – как она, не шевелясь, сидит и слушает скрупулезно описанные собственные фантазии, они же инструкции («Ты будешь долго бить меня…» и так далее). Потом она вытаскивает из-под кровати коробку с разными наручниками и хлыстами. Молодой и прекрасный убегает в страхе и омерзении.
Наконец профессор Эрика Кохут отдается ему в спортивной раздевалке – точнее, умоляет-соблазняет-заставляет взять ее. Но опять-таки «в извращенной форме». Потом она крупным планом блюет.
Теперь-то уж точно устали? Ничего!
Ее ученица, нескладная еврейская девица Анна Шобер, должна – всего-то! – аккомпанировать тенору, исполняющему песни Шуберта на юбилейном концерте. Но профессор Эрика Кохут незаметно проникает в раздевалку и кладет этой девушке в правый карман плаща раздавленный стеклянный стакан. Та калечит себе руку. До того проф. Кохут страшно издевалась над нею, а после того – лицемерно сочувствует ей и ее мамаше.
Но и это еще не все. Терпите!
Молодой и прекрасный Вальтер Клеммер заявляется к ней домой, избивает ее – причем на полном серьезе, ногами по лицу, – а потом насилует. Чтобы доказать ей три вещи. Первое – он нормальный мужчина, а не объект садомазохистских фантазий. Второе – эти самые фантазии хороши на бумаге, а в натуре все очень больно и гадко. И третье. Она, конечно, блестящая музыкантша, его обожаемая учительница, объект страстей и вожделений, но при всем при том она – полное ничтожество, разночинка, инородка и вообще шваль. Актерка. На прощанье он говорит ей: «Не советую обращаться в полицию». Намек – у нас все схвачено.
Происшедшее, впрочем, не мешает ей запудрить синяки и явиться на юбилейный концерт, а ему – приветливо с ней раскланяться.
Но в сумочке у нее кухонный нож.
Оставшись одна, она всаживает этот нож себе в грудь.
А потом выходит из дверей консерватории, исчезая за кромкой кадра. Конец фильма. И совершенно непонятно, кто будет аккомпанировать тенору. У фройляйн Анны Шобер искалечена рука. У профессора Эрики Кохут (тоже фройляйн, между прочим) – нож в груди. Наверное, выручит Вальтер Клеммер. Здоровый мужчина блондинистой наружности – вот спасение.
Спасение от расово неполноценных феминисток и извращенок. О нет, конечно же, фильм не про это и не ради этой тоталитарно-патриархальной морали. Но ничего не бывает просто так.
Например, фамилия героини – Кохут – славянская (словацкая). Конечно, Вена – многонациональный город еще со времен Австро-Венгерской империи. И однако же как-то так вышло, что морально здоровому арийцу противостоит неарийская женщина с воспаленными эротическими фантазиями.
Итак. Он – аристократ, богач, немец, молодой и «нормальный». Она – плебейка, небогатая, славянка, старая, «ненормальная». Герои не сходятся по всем параметрам – от сословной и этнической принадлежности до возраста. Не говоря уже о сексуальных пристрастиях.
Если бы этот фильм был социальной драмой о барьерах на пути влюбленных, авторы оставили бы героям хоть узкую форточку, через которую они могли бы дышать навстречу друг другу, проклиная жестокое общество и злые обстоятельства.
Но здесь – трагедия полной, принципиальной, изначальной невозможности соединения. Единственная площадка взаимодействия – фортепьянный класс и Шуберт, да и то они понимают его по-разному. Для него это прекрасная музыка, и все тут. Для нее – высокое безумие, шепот или крик при отсутствии середины. Отчего так? Подсказка опять же в фамилии героини. Хайнц Кохут (1913–1981) был одним из столпов психоанализа. У его однофамилицы-пианистки – проблемы известного рода. Фаллическая женщина. Мужик в юбке, проще говоря.
