И. ВОРОБЬЕВА: Когда вы переехали.
Б. НЕМЦОВ: Кроме того, надо понимать еще один момент. Ирина, извините, пожалуйста. Момент вот какой. Дело в том, что Ельцин как-то очень сильно на меня рассчитывал и даже говорил о том, что я могу быть его преемником.
И. ВОРОБЬЕВА: И вообще многие говорили.
Б. НЕМЦОВ: Да, Ельцин это говорил, все-таки, согласитесь, была довольно значимая вещь. Почему я говорю, что такое решение было явно политически нелепое и неправильное? Для меня было очевидно, что согласие переехать — это, собственно, крест на том, что я могу быть президентом в будущем России. Как раз самые умные люди, которые, слава богу, у меня в окружении были, говорили: если ты хочешь действительно стать следующим президентом, то тебе надо до последнего держаться в Нижнем и добиваться там результатов. И чтобы люди видели, особенно в контрасте с другими областями, которые окружали Нижний. Кировская область, Владимирская, Ивановская, Марийская республика и так далее. Чтобы было видно, насколько можно эффективно работать. И никуда тебе ездить не надо. То есть это в моей жизни, конечно, разворот очень серьезный.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы жалели потом? Потому что то, как вы рассказываете, — это решение под влиянием эмоций, собственных каких-то представлений о чувстве долга, порядочности, о чем-то еще. То есть эмоциональное решение.
Б. НЕМЦОВ: Нет, это человеческое решение. Оно не эмоциональное. Я в отличие от Татьяны Борисовны не плакал, не смеялся, руками не махал, не кричал: «Лелик, все пропало!». Просто, когда был выбор между политической целесообразностью и нормальным поведением человеческим, я выбрал второе. Просто такое воспитание. И я отлично знал последствия. Но действительно я считал, что надо помочь. Не только Ельцину, кстати, но надо и стране помочь. Дело в том, что это был март 1997 года, страна была вся в забастовках. Я не знаю, помните вы это или нет, просто тысячи предприятий бастовали. Народ отлично помнит, как шахтеры касками стучали. Так это был апофеоз забастовочного движения. На самом деле забастовочное движение охватило всю страну. И когда было сформировано наше новое правительство, оно называлось правительством молодых реформаторов, собственно, забастовочная активность резко пошла на спад. И еще один удивительный эффект: 1997 год был первым годом экономического роста в России. Вот все считают, что при Путине начался рост — это полная ерунда. Экономический рост России начался в 1997 году.
И. ВОРОБЬЕВА: А в 1998 уже кризис.
Б. НЕМЦОВ: Да, в 1998 случился дефолт. Кризис. Но уже в 1999-м, естественно, и как раз из-за девальвации рубля ожила российская промышленность, и начался подъем. Но первый рост был в 1997 году, и был очень стабильный рубль. Там была, конечно, куча всяких проблем, но, короче говоря, это решение в политическом плане стабилизировало ситуацию в стране именно тогда.
И. ВОРОБЬЕВА: Когда вы переехали в Москву, что стало самым тяжелым, к чему приходилось привыкать? К Москве, к должности новой, окружению? К чему?
Б. НЕМЦОВ: К обычаям.
И. ВОРОБЬЕВА: Настолько сильно отличается?
Б. НЕМЦОВ: Скажу.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Или Москва и москвичи?
Б. НЕМЦОВ: Вот типа да, Москва слезам не верит. Я много вспомнил всяких историй, и фильмов, и книжек. Ну смотрите, я был губернатором и сидел в нижегородском Кремле. Я не мог себе представить, что в Кремль могли прийти какие-то там предприниматели, лоббисты и так далее, и шантажировать меня и правительство нижегородское, заставляя что-то приватизировать, или что-то кому-то подписать, или еще что-то. Просто пинка под зад — и до свидания. То есть этих людей не будет. Когда я приехал в Москву, я вдруг увидел, что есть такое правительство, есть президент, есть правительство в Белом доме, а президент — в Кремле, есть администрация. А есть какие-то люди, у которых ни должностей, ничего, но вот у них мигалки, правда, были и пропуска в Кремль. Которые вершили судьбу страны. Этих людей потом впоследствии я назвал олигархами. Как автор этого слова, собственно, я настолько был возмущен.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Еще скажите, что вы систему олигархии вообще всю придумали.
Б. НЕМЦОВ: Нет, я систему олигархии не придумал, ее в Греции придумали. В Древней причем. А вот что касается олигархии русской, то они меня настолько возмущали, что летом я в «Президент-отеле» даже организовал конференцию, которую вы, наверное, не помните. Конференция называлась «Будущее России: олигархи или свобода». Так называлась конференция, на которую сбежалось немыслимое количество журналистов, из олигархов был один Ходорковский, который и доказывал, что он не олигарх, а патриот России и, в общем, продвигает российские интересы. Так вот что меня потрясло: что есть решения, которые формально принимаются премьером, президентом, а есть люди, которые, собственно, назначают каких-то своих помощников, советников и так далее. Меня это безумно бесило, честно говоря. И раздражало. И когда я с Ельциным встретился, вопрос мне Ельцин задал такой же, как Ирина, — что собственно, вас удивило? Я говорю: вы знаете, Борис Николаевич, мне кажется, что у нас Кремль приватизирован. Он говорит: «В смысле?» — «Ну, просто его приватизировали». — «А кто его приватизировал?» — «Березовский, Гусинский и так далее». — «Что делать?» Я говорю: «Его надо национализировать. В принципе». — «Как?» — «Давайте с простого начнем. Например, отнимем пропуска в Кремль. Чтобы они туда пройти просто не могли. Физически». Он говорит: «Так это элементарно». Я говорю: «Так дайте указание». Он дал указание, его не выполнили.
И. ВОРОБЬЕВА: Как это?
Б. НЕМЦОВ: Вот так. Его не выполнили. И вот это давление дикое я ощутил впоследствии. Например, нам удалось провести честный аукцион по «Связьинвесту», может, вы помните. Продавалось 25 % акций компании «Связьинвест», это собственно, телекоммуникационная компания, которая владела всеми стационарными телефонами в России. Условие было такое: у нас приватизация будет по-честному, кто больше заплатит, тот и выиграет. Очевидные совершенно правила. Это возмутило людей. Люди бегали по кабинетам и говорили: нет, не кто больше заплатит, а мне дайте все. В общем, это было ужасно, мы, конечно, продали все по-честному. Но каждый элементарный шаг давался с огромным трудом. Например, частные банки не могут обслуживать государственные счета, например, таможенные счета. Скандал грандиозный. Или, например, госзакупки должны быть на конкурсной основе. Тогда не было конкурсов. Их сейчас тоже нет, но по другой причине. Сейчас из-за коррупции нет, тогда просто правил не было. «А почему, мы же уже поставляли для армии продовольствие, почему это мы должны в конкурсах каких-то участвовать?» По каждому поводу, очевидному, элементарному, все время какие-то разбирательства и так далее.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: На самом деле, после того как вы нам рассказали, что вас так удивило в Москве.
Б. НЕМЦОВ: Меня еще одна вещь удивила бытовая. Она очень прикольная. Но она меня реально удивила. Дело в том, что у меня жилья не было в Москве, и когда я приехал, Жанка была еще маленькая, в школу ходила. Жанну, мою старшую дочку, вы знаете. Но для того чтобы ребенка в школу устроить, надо иметь регистрацию. Первому вице-премьеру тоже надо иметь регистрацию, а то иначе. бомж. Я позвонил Лужкову, он тогда мэром работал, если вы еще помните, и говорю: «Юрий Михайлович, такая история, я в Москву приехал, мне надо дочь в школу определять, нужна регистрация. Страховка медицинская, то, да се. Нужна регистрация». — «Да, хорошо». Каждую встречу мы еженедельно и даже чаще встречались с Ельциным, Ельцин меня спрашивал: тебя Лужков прописал? Так по-советски. Я ему отвечал, поскольку мне было не до прописки, а Жанке-то было до прописки, естественно. Она не могла в Москве, она просто продолжала учиться в Нижнем из-за этого. Она в Нижнем осталась с бабушкой. Одну неделю не прописывает, вторую, третью. И, в общем, проходит несколько месяцев, я не прописан, скандал в семье. Ребенка нет в Москве. Ельцин в очередной раз спрашивает. А мы с ним «Газпром» обсуждали. Вдруг он говорит: «Тебя прописали или нет, в конце концов?». Я говорю: «Да нет, меня не прописали». И тут
Ельцин разозлился безумно. И говорит: «Сейчас я позвоню Лужкову». Снимает трубку. Лужков как будто под дверью сидел, тут же, естественно, берет трубку. Ельцин ему говорит: «Мелковато вы себя ведете, Юрий Михайлович. Очень мелко». И положил трубку. Я говорю: «А вы думаете, он понял, о чем?»
И. ВОРОБЬЕВА: Представляешь, какая паника у человека, когда президент говорит такие слова.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И потом прописали НЕМЦОВа в Кремле сразу.
Б. НЕМЦОВ: Я был в шоке. Я говорю: «Он же не понял ничего». — Он говорит: «Все он понял». Я говорю: «Как он понял?» — «Ну вот смотри, он старый аппаратчик, он первое, что делает, звонит в приемную, где у меня секретарь, и задает вопрос: кто внутри? Ему естественно говорят: внутри НЕМЦОВ. А дальше он все понимает». Я все равно не поверил, вышел, с утра прихожу на работу, у меня лежит распоряжение Лужкова, что я зарегистрирован по адресу Садово-Кудринская улица, дом 19. Нормально?
