Вечером того же дня мы были в Абиджане, и я узнал от охранника гостиницы, в которой мы решили остановиться, значение незнакомого слова, которое я услышал в осажденном городе повстанцев. После рассказа Хамаду Саре стал отчасти понятен секрет бесшабашной смелости боевиков, которые, не пригибаясь, ходили под обстрелом и спокойно отвечали на все наши вопросы. Охранник рассказывал и одновременно показывал, сопровождая все свои слова прыжками и боевыми стойками: «Что такое «гри-гри»? Ты можешь ударить меня так, чтобы я упал. Но я встану, и на мне не будет и царапины. Ты можешь рубануть по моей руке мачете, но рука останется на месте. Ты можешь выстрелить в меня, но пуля пройдет мимо, даже не задев меня. Вот что такое «гри-гри». Белый человек тоже может попросить у мастера сделать для него «гри-гри», но вряд ли амулет будет защищать его».
А потом показал у себя на плече небольшое кольцо из кожи буйвола с особой травой внутри. Эта трава, говорят, растет в Буркина-Фасо, и только там местные знахари смогут заставить работать амулет. Такие я видел на боевиках, в том числе и на тех, кого поразили пули правительственных сил.
Об этом я сказал Хамаду. У охранника тут же нашлось объяснение: «Если бы эти люди могли соблюдать табу, все было бы в порядке. Например, не спать с женщинами по пятницам. Или не есть мяса. Все зависит от того, что тебе скажет человек, изготовляющий амулеты. Всем его предписаниям нужно следовать очень четко».
Перед вылетом из Кот-д’Ивуара я отдал часть своих материалов Бруно, корреспонденту Франс Де в Абиджане. Сцена расстрела мародера была среди них. Погибшего юродивого и разговор с женщиной в госпитале Бруно не взял. Он, возмущаясь жестокости повстанцев, копировал для меня свое видео. Обмен получился неравным. Нам подарили гораздо больше ценных кадров, чем мы отдали французам взамен.
С тех пор я не виделся с Оливье Роже, но часто, бывая в Париже, набираю его номер и передаю с оказией водку. Как правило, той же марки, что стояла у нас на столе той ночью, перед тем как нам удалось въехать в город повстанцев. Однажды передал напиток через улыбчивую девушку за конторкой отеля. Девушка была чернокожей, и, судя по мягким поющим интонациям, из Западной Африки. «О, вы такое пьете? – пошутила она, упаковав подарок в бумажный пакет. – Повторите, пожалуйста, имя вашего друга». И я написал его на пакете, кажется, еще раз проверив надежность упаковки.
Македония, 2001 год
Я приехал сюда с таким странным чувством, будто вернулся домой. Тетово – это самый албанский из всех македонских городов и в то же время самый македонский из всех албанских. Давно я здесь не был. С марта две тысячи первого. И мне кажется странным, что люди совершенно свободно пересекают площадь в центре города, а не прижимаются к стенам. Я вижу их, беспечно жующих гамбургеры, и мне хочется крикнуть им: «Осторожно! Прячьтесь! На горе снайпер!» Но в горах больше нет снайперов, и с позиций в низине никто не отвечает минометным огнем. Еще в марте четыре украинских вертолета уничтожили позиции боевиков. Винтокрылые машины поднимались с аэродрома примерно в полдень и день за днем выпускали ракеты по окрестностям албанских сел. Я помню, как тогда один из бойцов УЧК, албанской Национально-освободительной армии, сказал мне, что хотел бы подержаться за шею украинца. Ближайшая украинская шея находилась совсем рядом, всего в полуметре, но мой собеседник никак это не мог определить.
Сейчас – никаких снайперов и никаких ракет. На этот раз мой албанский проводник знает, кто я по национальности.
Мы сидим в кафе и говорим о семьях, детях, о том, как нынче сложно найти хорошую школу, о женах, которые – такие-сякие! – уж очень активно тратят деньги, о том, чем «опель» отличается от «мерседеса» и почему «Динамо» в этом сезоне играет круче, чем в прошлом. В общем, обо всех тех вещах, о которых любят поговорить все мужики, независимо от цвета кожи, национальности и вероисповедания.
Мы сидим на веранде албанского кафе и наблюдаем, как вдоль по улице, примыкающей к центральной части города, прогуливаются полицейские. Некоторых, похоже, я уже видел раньше. С «калашниковыми» наперевес, в камуфляже УЧК. Теперь они гладко выбритые стражи закона. Рядом с нами, попивая чай, сидит группа бородачей. Эти до сих пор не сменили свои пятнистые костюмы с красными нашивками албанской Национально-освободительной армии. Но они, похоже, без оружия. Вряд ли среди них команданте Илири, тот самый человек, с которым, возможно, сегодня у меня получится интервью.
Илири командовал группой албанских боевиков, которые называли себя сто двенадцатой бригадой «Муйдин Алью». Их было человек, примерно, пятьсот. В марте две тысячи первого Илири грозился взять Тетово штурмом. Шесть месяцев спустя, в сентябре, в селе Бродец, сдал несколько сотен старых «калашниковых» офицерам НАТО. В качестве жеста доброй воли и для поддержания режима прекращения огня.
Натовские офицеры, принимавшие оружие у боевиков, держались с ними, как с равными. В смысле, мы солдаты и вы солдаты. От рабочих-венгров, распиливавших оружие в соседнем Криволаке, я услыхал, что, мол, оружие старое, что боевики сдали лишь десятую часть того, что у них было. И что остальное по-прежнему в руках партизан. Или же припрятано где-нибудь в Косово.
В этом небольшом городке Криволак я разговорился с британским солдатом. Рядовой Том Смит выглядел слегка растерянным и напряженным, когда я просил его высказать свою точку зрения на политическую ситуацию. Он покраснел и с трудом выговорил несколько предложений, достойных сочинения троечника средних классов, из которых следовало, что мир здесь никак не могут поделить между собой хорошие парни и плохие парни. Но Том тут же превратился в настоящего эксперта, когда речь зашла о вооружении, которое он, собственно, охранял. Здесь можно было увидеть почти что любой из видов оружия, которым в свое время пользовалась Югославская народная армия. Оружие было, в основном, советского производства или же сделанное по лицензии. АКМ и АК в разных вариациях, югославские пулеметы М-53, советские снайперские винтовки СКС и СВД. А также старинные ППШ, напомнившие о временах Второй мировой. Откуда все это у боевиков, догадаться несложно. Пулеметы и снайперские винтовки остались в горах после того, как отсюда ушла югославская армия. Новенькие «калашниковы» перешли в руки боевиков после того, как разгневанный народ соседней Албании устроил на военных складах день открытых дверей. Кажется, это было в девяносто пятом, но вполне возможно и позже.
«Что это за ракеты?» – спросил я Тома.
«SAGEM-82, управляемые, противотанковые, – уверенно заговорил Том. – Радиус действия примерно две тысячи метров».
«Чье производство?»
«Выглядят, как русские», – оценил солдат.
«А это снайперка-самоделка?» – продолжал допытываться я.
«О да. Прикольная конструкция. Очень мощная штука. Калибр двенадцать и семь десятых», – с восхищением ответил он.
«Так это самоделка?»
«Точно. Смотрите сюда, – британец, похоже, разбирался в оружии, – ствол и патронник от пулемета Маузера. Они только заменили спусковой механизм. Это пулемет, переделанный в снайперское оружие».
Ружье впечатляло. Возможно, как раз именно его использовали снайперы, с гор обстреливая центральную площадь в Тетово.
Сидя в тетовской кофейне, я вспомнил о рядовом по имени Томас, когда заметил, как человек в камуфляже вытаскивает новенький гранатомет из багажника своего черного «мерседеса». Надо использовать свои знания в области вооружения во время разговора с Илири, подумал я и хотел было дать знак оператору, что хорошо было бы отснять этот момент. Но оператор, который тосковал без коньяка, сосредоточенно разглядывал содержимое своей чашки и гранатомета не заметил. В этой части города алкоголь не наливали.
«Интервью будет в обеденном зале», – услышал я голос за спиной. Говоривший оказался человеком с квадратными плечами под замшевым пиджаком. Небритый. Манеры военного человека, но невысокого ранга. Не команданте. Не Илири.
Илири ждал нас в пустом зале. С самого начала меня удивил его возраст. Не больше тридцати. Ни лицом, ни манерами это не был стереотип албанского партизана. Его светлые рыжеватые волосы были уложены так, словно он собирался оттянуться в ночном клубе где-нибудь в Амстердаме. Миндалевидные карие глаза, рот с полными губами и щеки, выбритые, можно сказать, идеально.
«Украинцы?» – спросил он.
«Да, мы из Украины», – ответил я, вспомнив с тревогой о своей шее.
«Ну, тогда вам известно о ваших вертолетах. И ваших пилотах. Но вот то, чего вы не знаете. В марте они стреляли по гражданским. По селам. Своих людей я увел отсюда без потерь».
В марте албанские боевики периодически обстреливали город из крепости Кале. Казалось, оттуда их было невозможно выбить. Однажды на рассвете в Тетово вошли танки. Старые Т-55, направляясь к подножию невысоких гор, срывали асфальт на улице Маршала Тито. Мелкие каменные брызги вылетали из-под гусениц и градом стучали по одежде. Армия атаковала деревни Гайре и Джермо, когда солдаты внезапно встретили ожесточенное сопротивление. Резервисты, спешно собранные по всей Македонии, внезапно увидели реальное лицо войны и в какой-то момент испугались его оскала. Но моральный дух солдат тут же поднялся, когда резервисты увидели в небе два вертолета Ми-17.
