В знаменитом "Определении Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года", о вполне справедливом по всем тогдашним канонам отлучении Толстого от Церкви писалось: "Граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви…"
Что же предлагал Лев Николаевич Толстой в своем очищенном, как он полагал, от корыстей и мало понятных народу пышных обрядов христианстве? К какой христианской вере он стремился? Его современник, публицист Николай Минский писал: "Первым провозвестником русской реформации, современным русским Лютером, является Лев Толстой, который, в противоположность весёлым реалистам, утвердил Божественность жизни, но в то же время, в противоположность поклонникам абсурда, устранил из религии … неразумное. Жизнь – Божественна. В мире совершается не человеческая, а Божественная воля, – таков основной религиозный тезис, которым Толстой искупил грех русского нигилизма и вернул вещам абсолютную ценность. Но Божественность жизни постигается… самой личностью, её собственным разумом, достигшим высшей зрелости и приобретшим высшую зрячесть".
Это определение жизненного пути, как высшего свершения, определение Божественности естественной жизни и естественного развития человека, нации и государства напомнило мне основные положения из древней китайской книги Лао-цзы "Дао дэ цзин".
Главным своим заветом, предложенным русским людям, Лев Толстой считал нравственное самоусовершенствование. Русский писатель хотел повернуть погрязшую с петровских времён в плотских грехах официальную Церковь, подчинённую, как простое государственное учреждение, царскому Синоду, лицом к простым прихожанам. Он хотел вернуть в христианскую веру простые и понятные всем понятия правды, совести и справедливости. Конечно, в своем отрицании основных догматов Церкви, на мой взгляд, он был неправ. Как на Руси всегда и бывало (а Лев Толстой был чересчур русским человеком во всём) в очищении христианских истин он дошел до максимализма. Не нужного ни ему, ни Церкви, ни русскому народу.
Вот его постулат: "Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю, как дух, как любовь, как начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нём. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении… Христа…" Вот тут бы ему и остановиться, проповедуя Бога, как главного проводника по нашему жизненному Пути. Увы, он пошёл далее: "…которого понимать богом и которому молиться считаю величайшим кощунством". Лев Толстой верил в Бога, но считал Иисуса Христа таким же проводником Божественных истин, как и китайского мудреца Лао-цзы. Этим окончанием фразы Лев Толстой придал определенный еретический оттенок и всему предыдущему основному постулату, который никоим образом не противоречит ни в чём нашей православной вере. Этим окончанием фразы отшатнул от себя многих верующих. Но, может быть, нам стоит взять из исканий нашего гения всё разумное, и оставить в покое его заблуждения?
А ведь как важно нам ныне не просто молиться небесному далёкому Владыке, а взять в свои жизненные проводники по сегодняшней хаотической и жестокой действительности Господа нашего Иисуса. Самое страшное ныне, что даже у прихожан нынешних, аккуратно отстоявших положенные часы в воскресных молитвах, и даже щедро спонсирующих наших батюшек, в жизненных делах нет никакого сдерживающего начала. В жизни отчаянно грешу, а в воскресенье отмолю свои грехи у батюшки – вот и весь сказ.
Как ни парадоксально, но жить по христианской вере Толстого, сверяющего все жизненные поступки свои с христианским идеалом, идти по пути нравственного христианского самоусовершенствования гораздо тяжелее, нежели соблюдать обрядовость в храме и забывать о своём православии в реальной жизни.
Жизнь отчаянно отличается от любых догм, от любых закостеневших правил, от любой инертности и неподвижности. Но и в этой жизни должна всегда быть точка отсчета, да и сам жизненный Путь каждого человека и нации в целом должен быть постоянно корректируем христианскими понятиями, близкими человеку. Как тут не вспомнить того же Льва Николаевича Толстого: "Я не боюсь осуждения в отсталости потому, что не только считаю религию суеверием, но, напротив, считаю, что религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку, христианское же учение считаю такой истиной, которая – хотят или не хотят признавать это люди – лежит в основе всех людских знаний…"
Я бы назвал эти христианские постулаты Толстого – Дао Льва Толстого. Прошу нижайше не путать это определение "Дао Льва Толстого" с модными ныне книгами американских писателей Бенджамена Хоффа "Дао Вини-Пуха" и "Дэ Пятачка" или Джона Тайермана Уильямса "Вини-Пух и древняя мистика", или Ойгена Херригеля "Дзен в искусстве стрельбы из лука". Не путать "Дао Льва Толстого" с толкованиями наших новомодных даоистов. Ни к древнему Китаю или даже в целом к Востоку, ни ко Льву Толстому и его религиозным исканиям эти остроумные, но чисто западные, экзистенциалистские книжки, проповедующие всё тот же оголтелый крайний индивидуализм и космополитизм, никакого отношения не имеют.
"Дао Льва Толстого" – обозначил я путь религиозных исканий русского классика вовсе не потому, что нынче вновь, как и в шестидесятые годы ХХ века, стали модны восточные учения и религиозные откровения. По сути, это название своему жизненному Пути дал сам писатель. Потому, что задолго до признания нынешней Европой и нынешней Россией даоизма и издания почти всех даосских сокровенных книг, еще в 1909 году Лев Толстой написал свою статью о даоизме "Учение Лао-Тзе", где признавал близость древнего философского китайского учения и своего отношения к жизни. Более того, возьму на себя смелость утверждать, что многие привычные для нас толстовские этические и нравственные постулаты взяты напрямую им из древних китайских даосских истин. Может быть, даже вся теория нравственного самоусовершенствования и непротивления злу насилием родилась в гениальном мозгу русского писателя после знакомства с работами древних китайских мыслителей. Это заимствование ничуть не унижает нашего классика, а лишь подтверждает взаимосвязь всей мировой культуры. К тому же, естественно, всем древним китайским формулировкам Лев Толстой придал чисто русское звучание. Открыл их в нужный момент и в нужное время. Жаль, не услышали этого звучания русские читатели, и не взяли за основу нового витка русского национального развития. Увы, как всегда вмешались наши интеллигенты, высмеяв всё учение Льва Толстого, высмеяв все его нравственные и этические поиски.
Как пишет Лев Толстой: "Основа учения Лао-Тзе одна и та же, как и основы всех великих, истинных религиозных учений. Она следующая: Человек сознает себя прежде всего телесной личностью, отделенной от всего остального и желающей блага только себе одному. Но, кроме того, что каждый человек считает себя Петром, Иваном, Марьей, Катериной, каждый человек сознаёт себя ещё и бестелесным духом, таким же, какой живёт во всяком существе и даёт жизнь и благо всему миру… Человек может жить для тела или для духа. Живи человек для тела, – и жизнь горе, потому что тело страдает, болеет и умирает. Живи для духа, – и жизнь благо, потому что для духа нет ни страданий, ни болезней, ни смерти… Человеку надо научиться жить не для тела, а для духа. Этому-то и учит Лао-Тзе… Учение своё он называет Путём, потому что всё учение указывает путь к этому переходу. От этого и всё учение Лао-Тзе называется книга Пути…"
Во-первых, учтем нынешние изменения названий и фамилий древних китайских философов и их учений. Ныне Лао-Тзе принято называть в России Лао-цзы. Книгу его, так повлиявшую на великого русского писателя, ныне называют "Дао дэ цзин", или в переводе на русский язык "Книга пути и Благодати". Сам Путь ныне переводят не как во времена Толстого – Тао, а – Дао.
Во-вторых, не будем считать "первого русского даоса" Льва Николаевича Толстого перебежчиком в китайскую религию, не будем усиливать и без того шумные обвинения в его еретических взглядах. "Дао дэ цзин", книга китайского мудреца шестого века до нашей эры Лао-цзы писалась с чисто материалистических позиций, как естественный путь жизни, путь всех вещей, путь каждого человека, каждой страны и каждой нации. И потому, подобно книгам многих великих философов, писателей и поэтов, "Дао дэ цзин" может привлекаться для пояснения истины в любом религиозном учении, и в данном случае, не противоречит никаким догмам русского Православия. Любую математическую формулу используют в равной мере и христиане, и мусульмане, и буддисты. Так и любую философскую истину, тем более, выходящую из основ самой естественной жизни, могут принять для себя христиане. Это уже поздние даоисты, так же как и поздние конфуцианцы, решив превратить учение своего мудреца в народную религию, облекли учение Дао религиозными обрядами и ритуалами, а сами тексты из "Дао дэ цзин" стали использовать для медитаций в даосских монастырях, против чего, кстати, заранее возражал в своей книге Лао-цзы. Но, к примеру, используют понятие Дао в своей религии буддисты, взяв его из книги Лао-цзы, при этом отрицая даоизм как религию, и считая его со своих религиозных позиций еретическим заблуждением.
