каким образом внутренние отношения между элитами влияли на колониальные приобретения и вели к тому, что Испания и Франция оказались не в состоянии сосредотачивать доходы от колоний в своих центральных казначействах или использовать военное могущество в Европе и за её пределами в качестве рычага для экономического роста или контроля над международными рынками.
Нидерланды добились гораздо большего успеха в использовании своих ресурсов для захвата колоний и создания первого образца гегемонистского контроля над европейской экономикой. В главе 4 объясняется, как это было осуществлено, а также то, каким образом структура элиты, сформированная в ходе быстрого перехода Нидерландов от колонии Габсбургов к независимости, была укреплена в дальнейшем, когда голландцы захватили собственные колонии и добились гегемонии. В свою очередь, прочность отношений между нидерландскими элитами повлекла за собой непредвиденное последствие: Нидерланды замкнулись в государственной политике и экономических практиках, которые препятствовали победам голландцев в новых войнах и сохранению их экономической гегемонии. Таким образом, в главе 4 даётся объяснение возвышения Нидерландов до положения гегемона и утраты ими этого статуса, основанное на самой конструкции и жёсткости элитных отношений внутри нидерландской метрополии и её империи.
В главах 3–4 поднимается и проблема реформ. Некоторые политические фигуры и интеллектуалы понимали, что именно требовалось Испании, Нидерландам и Франции для укрепления их глобального военного и экономического положения, чтобы отсрочить упадок. Я рассматриваю, почему идеи реформ так и не вышли за рамки политических дискуссий и не были реализованы.
В главе 5 рассматривается самый продолжительный до настоящего момента случай гегемонии капиталистической эпохи — Великобритания. Здесь я вновь предпринимаю пристальный анализ отношений между элитами и прослеживаю, как они менялись на протяжении столетий от реформации Генриха VIII в XVI веке до Английской революции и гражданской войны 1640–1651 годов, а также в период создания Британской империи в XVIII веке и её радикального расширения в XIX веке. Я выявляю те моменты, когда Британия предпринимала реформы, позволившие ей сохранять свою гегемонию при переходе к промышленному капитализму, и объясняю, почему структура элиты в самой Британии и в её империи обладала гибкостью, необходимой для реакции на геополитические и экономические вызовы.
Моя цель в главе 5 заключается в объяснении того, каким образом Британия, которая по любым объективным меркам была слабее, чем Соединённые Штаты в эпоху их гегемонии, осуществляла контроль над глобальной экономикой и сохраняла Британский мир (Pax Britannica) гораздо дольше, чем её американский преемник. В заключительной части этой главы объясняется, каким образом на пике всемирной гегемонии Британии отношения британских элит утратили гибкость, что в последние десятилетия XIX века привело к атрофии империи и её возможностей, открывшей период соперничества между клонящимся к закату гегемоном и бросившими ему вызов державами, кульминацией которого стали две мировые войны и глобальный экономический кризис.
В центре глав 6–8 находятся Соединённые Штаты. Исходным пунктом главы 6 является начало 1960-х годов, когда Америка находилась на пике своей глобальной мощи, а её элиты были взаимосвязаны такими способами, которые вели их к гармонизации своих интересов или принуждали к ней. Далее я выявляю силы, подрывавшие координацию элиты и обусловившие возникновение автаркических элит, способных парализовать любые политические реформы, которые могли поставить под угрозу их привилегии или контроль над отдельными государственными полномочиями и ресурсами. Я рассматриваю, каким образом элиты становились всё более способными манипулировать государственным регулированием и принятием политических решений или парализовать их, а также то, как подобное использование своего положения в корыстных целях и паралич в принятии решений сочетались с упадком профсоюзов и массовых организаций с локальной базой, что обусловило подъём правой политики, кульминацией которой стало избрание Трампа.
Центральная тема главы 7 — вооружённые силы США. И прежде отмечалось, что ошеломляющее (а после 1989 года беспрецедентное) преимущество над всеми другими державами дало Америке лишь ограниченную способность навязывать свои интересы по всему миру. Объяснение этой загадки требует, прежде всего, отдельного рассмотрения слабостей вооружённых сил США. Во-вторых, нам необходимо выявить те элиты, которые формируют военную и внешнюю политику, и объяснить, как их интересы и требования предопределяют те способы, какими военные и дипломатические ресурсы США задействуются за рубежом. То джентльменское соглашение между экономическими и военными элитами, которое в 1950-х годах обнаруживал Чарльз Райт Миллс, [29] было нарушено трансформацией экономических элит в последующие полстолетия. В то же время растущее массовое недовольство американскими военными потерями наложило реальные ограничения на те усилия, которые правительство США могло предпринимать за пределами страны. По мере прослеживания меняющихся интересов и взаимодействий между элитами и против массовых сил мы сможем понять то реальное, хотя и всё более ограниченное могущество, которое США реализуют за своими пределами, и рассмотреть то, как указанные ограничения формируют представления элит об их внешних интересах и их способность эти представления продвигать.
Разумеется, элиты могут содействовать своим интересам как экономическими, так и военно-дипломатическими средствами. В главе 8 рассматриваются основания экономической гегемонии США начиная с 1945 года и то, каким образом элиты оказались способны поставить себе на службу эту мощь ради продвижения своих коллективных и частных интересов. Конфликты — между общими интересами страны, частными интересами капиталистов или властной элиты и отдельными интересами и возможностями индивидуальных элит, локализованных как внутри Соединённых Штатов, так и за их пределами, — в последние полстолетия разрешались различными способами. В главе 8 прослеживается это изменение, а также рассматриваются последствия фрагментации интересов элиты для экономической конкурентоспособности США в производственной и финансовой сферах.
Неспособность Америки вплоть до сегодняшнего дня реализовывать политику, которая могла бы остановить и обратить вспять или хотя бы замедлить упадок, указывает на глупость и фантастичность большинства реформистских предложений, которые в последние годы выдвигались в Соединённых Штатах (наподобие упоминавшихся в начале этой главы предложений Ральфа Нейдера и Томаса Фридмана). Вместо этого требуется трезвая и честная оценка того, как неизбежный упадок повлияет на уровень жизни американцев и потенциал американского государства. Каким образом утрата гегемонии трансформирует элитные и классовые отношения в некогда господствовавших политиях, и какие типы политических альтернатив открываются благодаря этим структурным изменениям? Именно такова тема последней главы моей книги. Я приступаю к этой задаче с рассмотрения того, как менялись уровень жизни и относительное распределение доходов и богатства в Нидерландах и Британии после завершения эпох их доминирования.
Кроме того, я сравниваю инициативы в области социального благосостояния, за которые брались два эти государства, и рассматриваю геополитические меры, предпринятые ими в десятилетия упадка. Это сравнение готовит почву для
