Увы, использованием упрощенных объяснений дело не ограничивается. Иногда доходит и до прямых фальсификаций. Наиболее известной является история с речью Сталина, якобы произнесенной им на секретном заседании Политбюро 19 августа 1939 года. В этой речи Сталин откровенно раскрыл план провоцирования новой мировой войны, в которой европейские державы должны были обессилить себя.
28 ноября того же года запись этой речи была опубликована французским информационным агентством «Гавас» как «документ, полученный из Москвы через Женеву от источника, заслуживающего абсолютного доверия». На протяжении какого-то времени он не получил особого резонанса, однако после 22 июня 1941 года «речь Сталина» была несколько раз опубликована в вишистской Франции и в нейтральной Швейцарии, причем каждый раз в новом изложении, более соответствующем «требованиям момента». Были уточнены и каналы ее появления — якобы женевский корреспондент агентства «Гавас» Анри Рюффен то ли получил ее в печатном виде от некого неназванного «высокопоставленного лица», то ли записал ее со слов этого самого лица в Женеве 27 ноября 1939 года.
В годы войны «речь Сталина» активно использовалась нацистской пропагандой, но после 1945 года интерес к ней иссяк — как из-за сомнительной репутации Рюффена, так и по причине отсутствия каких-либо доказательств ее достоверности. Однако все изменилось в 1994 году, когда историк Т. С. Бушуева объявила (в 12-м номере журнала «Новый мир»), что «в секретных трофейных фондах Особого архива СССР» ею была обнаружена запись речи Сталина, сделанная неизвестным лицом на французском языке.
«Новый мир» — не академический источник, тем более, что публикация Бушуевой представляла собой рецензию на книги Виктора Суворова. Однако менее чем через год «речь Сталина» была введена в научный оборот историком В. Л. Дорошенко на историческом семинаре в Новосибирске в докладе «Сталинская провокация Второй мировой войны»; в том же году доклад Дорошенко был перепечатан в московском сборнике «Война 1939–1945: два подхода» под редакцией известного историка перестроечных времен Юрия Афанасьева. При этом сам Афанасьев подтвердил достоверность речи, ссылаясь на некий «источниковедческий анализ». Чуть позже «открытие» Бушуевой был использовано историком Д. Г. Наджафовым, прямо (то есть без разбора достоверности и ссылок на какой-либо анализ) заявившим о найденном в советских архивах документальном подтверждении сообщения агентства «Гавас».
Если Бушуева хотя бы сослалась на «трофейный фонд», то ни Дорошенко, ни Афанасьев, ни Наджафов про это даже не упомянули. И тем более никем не было упомянуто, что документ был найден в фонде 2-го бюро французского Генштаба, выполнен на официальном бланке военного ведомства Виши и снабжен все тем же стандартным примечанием о получении из «надежного источника — и вдобавок указанием использовать его в пропагандистских целях [194].
Ссылка на российский архив и авторитет «прораба перестройки» Афанасьева мгновенно сыграли свою роль — историки ревизионистского направления объявили опубликованный Бушуевой и Дорошенко документ подлинником. И отныне большинство западных исследователей ссылаются на него как на документальное доказательство коварных планов Сталина.
Можно долго рассуждать о достоверности «документа Рюффена», ссылаться на мнение тех или иных авторитетов или проводить различные источниковедческие и текстологические анализы. Эти рассуждения могут иметь научную ценность (а могут и не иметь), но сейчас речь не об этом. Суть в том, что находка Бушуевой и Дорошенко никак не доказывает подлинности речи Сталина, а ссылка на архив в данном случае является совершенно сознательной ложью, основанной на «методе умолчания»: целенаправленном искажении информации путем опускания ключевых подробностей. Кстати, в последнее время ревизионисты ведут себя осмотрительнее — они уже не настаивают, что был найден первоисточник«речи», а упоминание про архив призвано лишь создать у непосвященного читателя искаженное впечатление о происхождении документа.
Между прочим, среди обличителей «кровавого сталинского режима» подобный метод фальсификации довольно популярен. Например, на заре украинской самостийности в киевской газете «Литературная Украина» был опубликован «совершенно секретный» приказ Сталина от 1944 года о депортации всех (!) украинцев в Сибирь. Документ был снабжен даже ссылкой на архив — причем, как оказалось, подлинной. В публикации была опущена самая малость — что «сталинский приказ» распространялся в качестве немецкой листовки.
Конечно, все эти игры не имеют никакого отношения к науке, но наука авторов подобных фальшивок и не интересует — они создаются и пускаются в оборот исключительно с пропагандистскими целями.
Подытожим сказанное. Мерилом исторической ценности и объективности исследования является точность и полнота приведенных в нем цифр и фактов. В свою очередь, неполнота и неточность могут быть следствием как добросовестных заблуждений (искажение цифр в источниках, неполнота самой источниковой базы), так и сознательного стремления подогнать факты под уже существующую концепцию. Последнее противоречит самим принципам научной работы и превращает использующего такие методы из исследователя в политического журналиста — сиречь пропагандиста.
Безусловно, существует грань между сознательным искажением информации и использованием такой информации по незнанию. Однако некомпетентность тоже не является оправданием для человека, позиционирующего себя как специалист в той или иной области — в данном случае ложьбудет заключаться в искаженной самооценке.
Впрочем, гораздо чаще бывает, когда фальсификатор вполне сознательно выбирает из нескольких данных именно искаженные, но подтверждающие его концепцию. Доказать умышленность такого подбора зачастую довольно тяжело, но можно сделать это по косвенным признакам: подтасовка данных обычно делается «комплексно» и сопровождается умолчаниями в тех местах, где найти «научно освященные» цифры оказалось затруднительно.
Наглядным примером подобной фальсификации является вопрос соотношения сил сторон к 22 июня 1941 года. Советские историки писали о значительном превосходстве Германии — историки нынешние (и не только западные) как-то само собой признали за истину превосходство Советского Союза в силах и средствах. Самый распространенный аргумент — количество танков. Оказывается, у вермахта их было всего три с половиной тысячи, а у Красной армии — тысяч двадцать или даже двадцать пять. О численности личного состава и других боевых средств при этом даже не упоминается либо говорится мимоходом, скороговоркой — дескать, все и так уже ясно…
Впрочем, когда темы касается профессиональный историк с соответствующими титулами и регалиями, одной ссылкой на количество танков обойтись нельзя. Поэтому приходится использовать описанные выше методы или их вариации.
Например, когда известный германский историк-ревизионист И. Хоффман в своей книге «Сталинская война на уничтожение» (1999 год) приводит совершенно фантастическую цифру наличия артиллерии в германской армии на Востоке к 22 июня 1941 года — 7146 стволов, трудно, но можно представить, что офицер Бундесвера и штатный сотрудник «Бундесархива» не знаком ни с какими немецкими исследованиями по данному вопросу, вышедшими после 1950-х годов. Однако когда тут же, после сравнения численности авиации и танков сторон (естественно, демонстрирующих многократное превосходство РККА), явным образом пропускается вопрос о численностивойск сторон (для Красной Армии дано лишь общее количество дивизий, о вермахте вообще не говорится ни слова), можно с уверенностью утверждать — Хоффман тасует информацию вполне сознательно, ибо трудно заподозрить его в незнании вопроса.
Еще раз оговоримся, что заблуждения историка могут быть вполне добросовестными, основанными на неполноте имеющейся у него информации, неверной оценке ее достоверности либо отсутствии глубокого анализа приводимых фактов, нежелании или неумении «зреть в корень». Однако к настоящему моменту по вопросу соотношения сил накоплено уже достаточно информации, чтобы ее можно было адекватно проанализировать.
Известно, что к началу войны в советских вооруженных силах насчитывалось почти 5,8 миллионов человек, в том числе более 350 тысяч во флоте и 340 тысяч — в пограничных и внутренних войсках НКВД. Из этого числа 900 тысяч составляли призванные на «большие военные сборы» в рамках проводимой с мая 1941 года скрытой мобилизации.
Группировка советских войск в западных приграничных округах насчитывала чуть более 3 миллионов человек, в том числе 2,7 миллиона непосредственно в Красной армии, 216 тысяч во флоте и 154 тысячи в войсках НКВД.
