– Это был не я, – сказал Берковиц.
Внезапно Берковиц снова заговорил. Я прикусил губу и выдохнул.
В: Вы сказали нам, что знаете Джона Карра, а Джон Карр, на самом деле, подходит под описание некоторых людей [полицейские эскизы], не так ли?
О: Да. Похоже, что так оно и есть… Но это уже не имеет значения, он ведь мертв, разве нет?
В: Вы можете назвать его своим другом?
О: Нет.
В: Вы можете назвать его своим врагом?
О: Да.
В: Как именно он стал вашим врагом?
О: Это долгая история, и я не хочу вдаваться в подробности.
В: Но у вас, для записи, нет никаких сомнений в том, что Джон Карр, о котором говорилось в письмах, был вашим врагом?
О: Да.
В: Насколько я понимаю, Джон Карр давно не жил в Нью-Йорке. Он был в [Северной] Дакоте. Как же вы возненавидели человека, жившего в Дакоте?
О: Это долгая история. Я не хочу вдаваться в подробности.
Потом Гилрой попытался установить обстоятельства, при которых Берковиц и Джон Карр впервые встретились. Берковиц сообщил, что ответ «никого не касается». Затем он заявил, что нам с Миттигером вообще не следовало лезть в его дела.
В: Надо было оставить все дело полиции?
О: Верно.
В: Как вы думаете, вас задержали из-за штрафной квитанции, выписанной на ваш автомобиль в Бруклине?
О: Ну, там были и другие причины. Дело не только в квитанции.
В: Вам известно, что Сэм Карр обратился в Квинс, в опергруппу, чтобы сдать вас, так?
О: Да.
В: Вы предполагали, что из-за этого поступка Сэма Карра полиция арестует вас раньше, чем они в итоге это сделали?
О: Да. [Еще одно важное признание. Берковиц заявил, что еще до ареста знал: Сэм Карр сдал его как подозреваемого по делу Сына Сэма.]
В: Как вы узнали, что у [Майкла] Карра было оборудование для фотосъемки и студия иллюстрации?
О: Просто предположил.
В: Довольно точное предположение, вам не кажется?
О: Да.
В: Вы сейчас улыбаетесь, правда? Когда вы впервые встретились с Майклом Карром?
О: Я не помню.
В: Он был хорошим парнем?
О: Нет.
В: Вы можете объяснить, чем именно нехороший парень вроде, как вы сказали, Майкла Карра отличается от обычного человека?
О: Я бы сказал, что любого, кто поклоняется дьяволу, не следует считать хорошим человеком. [Этот ответ ошеломил нас с Гилроем, такого мы совершенно не ожидали. Он словно свалился из ниоткуда.]
В: Вы хотите сказать, что Майкл Карр поклонялся дьяволу?
О: Уверен, что так оно и было. И уверен, что [Джон] Карр тоже.
В: На чем основывается такая уверенность?
О: Я бы предпочел не говорить об этом.
Затем Гилрой спросил Берковица, не была ли мысль о том, что братья Карр поклонялись дьяволу, плодом его воображения. Берковиц заявил: «Я здоров».
В: Вы осознаете, что «фактом» является то, что сейчас происходит в этой комнате? Например, факт, что мы сидим здесь и задаем вам вопросы. Это факт, верно?
О: Да.
В: В этом нет ничего иллюзорного, так?
О: Нет.
В: То есть, когда вы говорите, что Карры [Майкл и Джон] поклоняются дьяволу, у вас есть определенная и конкретная причина так заявлять?
О: Я не хочу об этом говорить.
Потом Гилрой задал несколько вопросов, пытаясь выяснить причины ненависти Берковица к Каррам. Берковиц сказал: «От них было слишком много шума». Гилрой попробовал надавить на него, и Берковиц занервничал. Внезапно он не выдержал и тихо заплакал. Он проявил эмоции, настоящие эмоции, и осознание этого произвело на меня большое впечатление. Несмотря на то, что он сделал или с чем был связан, я испытывал к нему искреннее сочувствие. Стало очевидно, что все те вопросы, которые мы обсуждали сегодня, он уже давно крутил у себя в голове. И было ясно, что к Каррам он испытывал глубокие и сильные чувства. Через несколько минут Джордж Дейли протянул ему носовой платок. Это был трогательный момент, говоривший о многом. Берковиц тихо произнес: «Можете продолжать».
Феликс посмотрел на меня. «Ты действительно ему сочувствовал. Я видел это в твоих глазах, – скажет он позже. – Меня и самого это задело». Феликс не спеша возобновил допрос, и Берковиц повторил свои комментарии по поводу шума, производимого Каррами. Гилрою этого было мало.
В: Что заставило вас поверить, что они [Джон и Майкл] поклонялись дьяволу?
О: У меня были на то свои причины.
Затем Феликс затронул тему нападения на Московиц и Виоланте. Берковиц подтвердил, что убрал штрафную квитанцию с лобового стекла своей машины до начала стрельбы, что видел, как полиция выписывала ему штраф, что на нем была рубашка с короткими рукавами и куртка поверх нее, но заявил, что он стрелял сам.
После этого Гилрой вернулся к теме жизни Берковица на Пайн-стрит и снова спросил, звонил ли тот в приют по поводу немецкой овчарки незадолго до своего ареста. В этот момент нашу беседу резко прервали, поскольку в комнату вошли двое мужчин.
– Господа, меня зовут Ричард Фрешур. Я из офиса генерального прокурора. Позвольте мне взглянуть на судебный приказ, в соответствии с которым вам разрешено здесь находиться.
– Мы отправили копию вам по почте, – сообщил Феликс.
– Я ее не видел.
– Вот заверенная копия, – сказал Феликс.
Фрешур на этом не успокоился. Он представил нам доктора Дэниела Уву, заместителя директора по больничному персоналу, и произнес:
– Основываясь на том, что мне сообщили, я склонен запретить вам продолжать беседу с мистером Берковицем в отсутствие его адвоката.
– Не уверен, что у вас есть такие полномочия, – возразил Гилрой.
– Я действую на основании того, что это государственное учреждение, и я представляю интересы этого учреждения.
– Это не те полномочия, – огрызнулся Феликс.
Фрешур ответил:
– Полагаю, их достаточно для того, чтобы поинтересоваться, есть ли у мистера Берковица адвокат…
– Адвоката уведомили, – перебил его Феликс. – Ему заранее отправили копию судебного приказа. Я лично связался с его офисом до того, как судья подписал приказ, и сообщил, что суд намерен выдать постановление, которое надлежит исполнить в определенный день. У нас тут помощник специального прокурора, – сказал Феликс, указывая на Тома Макклоски. – Его тоже заранее уведомили. У всех присутствующих в деле имеется копия судебного приказа и расписка, подтверждающая, что показания снимаются под присягой. С ними со всеми связались надлежащим образом.
В ответ Фрешур попытался конфисковать все материалы, полученные в результате допроса Берковица.
– Я склонен запретить вам продолжать беседу с мистером Берковицем. Кроме того, я настаиваю, чтобы любой материал, полученный до настоящего момента, остался здесь, пока мы не получим…
– Нет! – возмутился Феликс. – Я этого не допущу. Не думаю, что у вас есть полномочия на то, что вы сейчас делаете, и у вас, конечно, нет законных…
– А я не вижу у вас никаких законных оснований находиться здесь, – перебил его Фрешур, – и настаиваю, чтобы вы показали оригинал подписанного судебного приказа.
– У вас есть надлежащим образом заверенная копия – подписанная секретарем суда. Я только что вручил ее вам. Кроме того, хотел бы заметить, что в этой комнате сидит представитель прокуратуры штата, и он находится здесь с самого начала, – сказал Гилрой.
Слегка растерявшийся Фрешур попросил Макклоски показать удостоверение, после чего потребовал остановить аудиозапись, чтобы переговорить со всеми присутствующими, включая Берковица, который с бесстрастным интересом наблюдал за жаркой перепалкой.
По итогам этого обсуждения Фрешур, несмотря на решительные возражения Феликса, положил конец допросу, хотя и не стал конфисковывать полученные от Берковица показания. По его словам, он приехал в Марси по просьбе доктора Увы, который счел, что Берковица допрашивают слишком долго. (На мой взгляд, именно Ува пытался повлиять на Берковица во время обеденного перерыва и думал, что ему это удалось. Но когда Берковиц продолжил беседу во второй половине дня, врач решил зайти с другой стороны. Так или иначе, кто бы это ни был, он, по словам Берковица, пытался изменить к худшему его мнение о наших намерениях и вряд ли беспокоился о его самочувствии.)
