На потемневшем от влаги потолке обнаружилась эмблема немецкой СС в виде сдвоенной молнии и число 666 – знак библейского зверя из Откровения, сатанинский символ. На одной из опорных колонн в центре Пещеры черной краской нарисовали Х-образную фигуру со стрелками на четырех концах.
– Выглядит точно так же, как в символе Сэма, – заметил я. – Стрелки якобы указывают на четыре магические стихии: землю, воздух, огонь и воду. Каждая из них упоминалась в письме Бреслину.
Пол насосной станции был грязным, а в застоявшемся воздухе пахло сыростью и плесенью.
– Мы должны все это сфотографировать, – сказал я Дейву. – Но сейчас давай уберемся отсюда к чертовой матери. Меня тошнит от этого места.
– Аминь, – ответил он.
Ричард, который молча стоял рядом, пока мы осматривали помещение, повел нас дальше по склону к самому акведуку. Внизу сквозь не успевшие покрыться листьями ветви деревьев ярко сияла река Гудзон, отражая умирающее оранжевое солнце, которое садилось в небе на западе, где-то над Палисейдс.
Двигаясь по тропинке над акведуком, Ричард провел нас до места, где видел установленный деревянный алтарь. Раньше он крепился между двумя деревьями, в которых и сейчас виднелись воткнутые опорные гвозди.
– Это была длинная широкая доска, и она висела между деревьями примерно в четырех футах над землей. Перед ней стоял деревянный стул, – объяснил парень.
Пройдя дальше по дорожке, он показал нам надписи «NGP», которые, по его словам, означали «тропа возле канавы». Затем он повел нас к трем местам, где находил тела мертвых немецких овчарок. Два из них располагались довольно близко к местам сбора культа, и это могло кое-что значить. Третье, на котором по-прежнему лежал полусгнивший труп, находилось слишком далеко, чтобы его можно было с уверенностью связать с деятельностью сектантов.
– Так это и есть канава или сточная труба? – снова уточнил я.
– Так мы ее называем, – ответил Ричард. – Многие люди, здешняя молодежь, знают это место под такими названиями. Что в них особо важного?
– Да ничего особо. Меня просто заинтересовали названия. Очень необычно для такого места, – сказал я, искоса взглянув на Дейва Хартли.
Потом Ричард повел нас знакомиться с двумя своими друзьями, тоже местными подростками. Оба они подтвердили значение надписи «NGP», а один заявил, что однажды летней ночью стал свидетелем собрания культа – наблюдал за сектантами с безопасного расстояния. «Их было около двадцати, все в капюшонах и с факелами в руках. Они выстроились в круг и скандировали слова, которые я не смог разобрать».
– То же самое видели и слышали медсестры, – сказал Дейв, а Ричард от себя добавил аналогичную историю, обозначив число сектантов как «примерно пятнадцать или двадцать».
Затем мы с Дейвом вернулись к зданию насосной станции уже без сопровождения, и он указал на маленькие красные стрелки, нарисованные на деревьях, которые вели к задней части территории больницы.
– Наверное, некоторые из них ставили машины где-то в районе больницы, а потом шли сюда пешком, – предположил он. – Они специально отметили путь, чтобы можно было найти дорогу сюда ночью. Свети фонариком на деревья и выйдешь прямо к насосной станции, или можешь идти дальше и дойдешь до акведука.
– Знаешь, – сказал я, – похоже, изрядное количество людей знало, что здесь происходит, но никто не понимал истинного значения этого. Около года назад Сал Д’Иорио из департамента шерифа сообщил мне, что в районе наблюдаются явные признаки культовой деятельности. Теперь я понимаю, что он имел в виду.
– Наверняка это то самое место, – заявил Дейв. – Здесь и на акведуке.
– Да, – ответил я. – «Жинщены из Квинса – самые красивые. Должно быть, из-за воды, которую они пьют» [122]. Это цитата из письма Сына Сэма, адресованного Боррелли – речь о нью-йоркской питьевой воде.
– Насосная станция, – сказал Дейв, – и акведук.
Я кивнул.
– И у меня есть кое-что еще интереснее. «Привет из сточных канав Нью-Йорка, полных собачьего дерьма, блевотины, прокисшего вина, мочи и крови. Привет из канализации Нью-Йорка, поглощающей эти деликатесы…»
– Письмо Бреслину, – перебил меня Дейв.
– Которое к тому же подписано словами: «В их крови и прямиком из сточной канавы», – добавил я.
– Ты их вычислил, тебе не кажется? – спросил Дейв.
– Чертовски в этом уверен.
* * *
Акведук как проложенный в земле водовод по определению мог считаться канавой или сточной трубой. Однако в нашем случае он был именно «сточной канавой Нью-Йорка», поскольку в давние времена доставлял питьевую воду на территорию нынешнего мегаполиса. И раз уж упоминание «собачьего дерьма, блевотины, прокисшего вина, мочи и крови» подразумевало сатанинскую Черную мессу, данное предложение в письме Бреслину означало «Черная месса – акведук».
Это место располагалось всего в миле к северу от домов Берковица и Карра, и от парка Антермайер до Пайн и Уикер-стрит, где находили других мертвых овчарок, по тропинке над акведуком можно было дойти всего за пятнадцать минут. Если какому-нибудь предприимчивому человеку удалось обнаружить вход внутрь, тот же путь можно было проделать под землей, прямо по старой трубе. Велика вероятность того, что найденные на Пайн-стрит в полиэтиленовых пакетах трупы собак бросили там после ритуалов, проходивших дальше по тропинке, в парке Антермайер.
Собрав воедино кусочки головоломки, мы получили вещественные доказательства и свидетельства очевидцев, подтверждающие существование культа, а вся картина – включая символы в помещении насосной станции – оказалась связанной с текстом письма Бреслину, в котором, как признал в Марси Берковиц, действительно присутствовали кое-какие подсказки.
Очень важно, что исходные улики были обнаружены еще до того, как Берковиц впервые заикнулся о причастности к делу культа.
Более года назад, когда мы с Ларри Сигелом неожиданно расшифровали сатанинские отсылки в письмах Сэма, мы составили список из трех пунктов, которые в совокупности, как и каждый из них по отдельности, могли подтвердить достоверность того, что мы обнаружили.
В соответствии с одним из этих пунктов требовалось доказать, что Берковиц или Джон Карр состояли в культе. В Марси Берковиц не только признался в этом, но и добавил к списку соучастников Майкла Карра. Второй пункт предполагал поиск самого культа и установление его связи с Берковицем и делом Сына Сэма. Теперь выполненным оказался и он. Наконец, третий пункт состоял в том, чтобы собрать доказательства, которые независимо от деятельности какой-либо секты подтвердили бы, что в момент нападений Убийцы с 44-м калибром Берковиц действовал не в одиночку. На этом направлении мы также добились определенного прогресса, установив несоответствия версий событий и полицейских эскизов, однако нам предстоял еще долгий путь. Проведенный графологом Чарльзом Гамильтоном анализ писем Сэма стал большим подспорьем, но я не собирался останавливаться на достигнутом и планировал более тщательно изучить обстоятельства нападения на Московиц и Виоланте. Если бы нам удалось подтвердить, что Берковиц был не один во время совершения нескольких преступлений, дело обрело бы очевидную убедительность – хотя для того, чтобы разломать весь карточный домик, хватило бы и доказательств присутствия заговора всего в одном случае стрельбы. Даже тогда разрозненные линии доказательств собрались бы воедино, подтвердили друг друга, и истина стала бы неоспоримой.
Прежде чем начать расследование по делу Московиц и Виоланте, я позвонил Тони Каталано, управляющему приюта для животных в Йонкерсе, чтобы узнать, точно ли я подсчитал число погибших немецких овчарок. Оказалось, что нет. Уже после ареста Берковица на акведуке возле Пайн-стрит нашли еще несколько собачьих трупов. Они находились почти там же, где и предыдущие три.
«Первую застрелили, – рассказал мне Каталано, – она лежала одна. Двух других бросили одновременно. Их либо задушили, либо застрелили, либо отравили. По состоянию тел определить трудно, но вряд ли они просто гуляли вместе, а потом вдруг улеглись рядышком, чтобы умереть. Этих собак убили».
