с экономикой, окружающей средой, бизнесом и потребностями людей. Регулирование должно способствовать реализации потенциала, а не ограничивать его. Сегодня регулирование во многих отношениях призвано снизить системный риск в экономике, но оно делает это, навязывая весьма негибкий и устаревший взгляд на то, как должны работать те или иные отрасли. Например, в Соединенных Штатах основным законодательным актом, регулирующим доступность финансовых услуг, является Закон о коммунальных [местных] реинвестициях (1977). За последнее десятилетие мы поняли, что этот закон способствует финансовой дискриминации и что мобильный телефон сделал для доступа к финансовым услугам больше, чем любые законы, принятые такими странами, как США, 50 лет назад.
Усиливающаяся глобализация свидетельствует о том, что потребность в глобальном регулировании существует; но, что более важно, поскольку мы автоматизируем управление как на национальном, так и на общемировом уровне, программирование ИИ на основе регуляторных правил будет означать продуманное и целенаправленное обновление существующих законов. Для этого потребуются совершенно другие навыки, такие как этика, фильтры предвзятости машинного языка, а также базовая нормативно-правовая технологическая инфраструктура. Другие факторы, обуславливающие потребность в регулировании всемирного масштаба, включают в себя глобализацию профессий и руководящих органов, а также деятельность различных мультилатеральных организаций, таких как Всемирный банк, МВФ, Всемирная торговая организация, Европейский союз и различные органы ООН.
Многие драйверы изменений транснационального регулирования существовали и до глобальной рецессии 2008 года, но в свете двух крупнейших экономических кризисов, случившихся за последние 100 лет, эти же самые силы становятся всё более мощными катализаторами перемен. Помимо МФК, к другим драйверам транснационального регулирования относятся: трансграничные технологии и развитие торговли, повышение мобильности рынков, глобально масштабирующиеся при помощи технологий организации, такие как социальные сети и суперприложения, котирующиеся на нескольких биржах компании, а также изменения в оценке рисков компаниями и правительствами.
Искусственный интеллект можно рассматривать как одно из очевидных направлений в области создания регулятивной системы будущего. Глобальное сотрудничество помогло бы избежать ненужных затрат, заложенных в систему регулирования, и в любом случае с большей вероятностью привело бы к более совершенному и эффективному управлению при помощи ИИ. Единственный надежный способ контролировать такие области, как борьба с финансовыми преступлениями и отмыванием денег, – транснациональный, что в общем-то справедливо и для иммиграционного, паспортного и пограничного контроля, исследования космоса, смягчения последствий изменения климата и автоматизированных систем перевозок и цепочек поставок.
Начиная с этого момента мы предлагаем определять эффективность новых нормативных актов с точки зрения их результативности и взять за потенциальный образец оценку регулирующего воздействия (ОРВ), предложенную ОЭСР [263]. Кроме того, мы могли бы поучиться у тех стран, которые в настоящее время успешно находят баланс и облегчают бремя государственного регулирования. Согласно самым последним данным Всемирного банка, на момент написания книги в Сингапуре было наименее обременительное государственное регулирование, в то время как в Венесуэле, наоборот, оно оказалось наиболее тяжелым среди тех 136 стран, по которым были доступны данные [264]. Хотелось бы отметить, что Сингапур уже разработал комплексный план по превращению в умную нацию и что он намного опережает другие страны в плане перехода к цифровой экономике, в разработке концепции цифрового правительства и в создании общества, готового интегрировать цифровые технологии. Сравнение себя с Сингапуром и прочими лидерами в области регулирования – один из способов для других стран идти по пути прогресса.
Как и в случае со многими другими проблемами, сейчас для нас настает переломный момент. Сложность достижения глобального консенсуса по вопросу регулирования нельзя недооценивать, но именно это должно стать основополагающим обязательством, призванным защитить весь наш вид. Если мы продолжим дрейфовать и платить огромную цену за дивергенцию и фрагментацию регулирования, которые символизируют разделенный мир, мы рискуем скатиться к хаотическому изоляционизму. Если крупнейшие экономики объединятся и тем самым подадут пример в области регулирования, уделив особое внимание его прогрессивности и эффективности, то все остальные последуют за ними. На самом деле они присоединятся к созданной нами глобальной регуляторной инфраструктуре.
Предложение: глобальный корпоративный налог
Президент Джо Байден предложил новую глобальную минимальную ставку корпоративного налога для многонациональных компаний в размере не менее 15 % с предпочтением более высокой ставки в 21 %, чтобы сократить разрыв между налогом, который будут платить компании, находящиеся в США, и тем, что будут платить транснациональные корпорации за пределами США, если его предложение о повышении ставки корпоративного налога в США до 28 % (по сравнению с 21 %) будет одобрено [265].
Это не первый случай, когда предлагается ввести глобальный налог на компании – ОЭСР и другие организации уже некоторое время призывают к этому [266], – но попадание данного вопроса в фокус внимания президента поднимает планку и означает, что теперь его будут обсуждать и рассматривать более серьезно, чем когда-либо прежде. На финансовом языке налоговая проблема определяется как «размывание базы и перемещение прибыли» (BEPS). Это глобальная проблема, и ее решение требует глобального сотрудничества. Возможно, время пришло.
По мере расцвета цифровой экономики ненависть к компаниям, которые обвиняются в том, что переводят прибыль в страны с низкими налогами, тем самым уменьшая свои налоговые обязательства, растет. Это связано с тем, что в цифровой экономике нет необходимости размещать фабрику или в какой-либо иной форме делать рискованное капиталовложение в конкретной зоне с низкой налоговой ставкой для получения дохода, который затем облагается налогом там же, а не в юрисдикции с высоким налогом. Вместо этого интеллектуальную собственность можно разместить в зоне с низкими налогами, а затем доход из зоны с высокими налогами перенаправить туда, где налоги низкие, в соответствии с лицензией или операционными соглашениями, которые переводят облагаемые налогом доллары в страны с низкими налогами.
Налоговые льготы при подобном типе трансфертного ценообразования могут быть выгодны компании и ее акционерам, а такой подход может быть вполне законным и разумным, но перемещение налогооблагаемых долларов из зон с высокими налогами в зоны с низкими приводит к сокращению налоговой базы в странах, где осуществляется бóльшая часть деятельности компании и где живет и работает бóльшая часть ее сотрудников. Финансирование социальных благ, таких как образование, здравоохранение, расходы на инфраструктуру и защиту окружающей среды, то есть всего того, на что уходят деньги из государственного бюджета, сокращается, так как доступных средств оказывается меньше, чем должно быть. По оценкам ОЭСР, BEPS обходится правительствам примерно в 100–240 млрд долларов в год недополученного дохода от налога на прибыль [267]. По мере развития ЗИК-экономики и увеличения вклада цифровизации бизнеса в мировой ВВП эта сумма будет расти.
Ясно, что это вызывает недовольство у тех стран, которые недополучают налоговые поступления. И
