журнала «Проблемы коммунизма». Все они были «властителями дум» американской элиты того периода. Эта старая школа американской советологии отличалась двумя фундаментальными особенностями. Во-первых, тщательностью, добросовестностью, академичностью и основательностью, которые, замечу в скобках, почти не встречаются в нынешних американских работах о России. Во-вторых, практически полным отсутствием доступа к «первоисточнику», то есть к СССР. Все заокеанские советологи десятилетиями изучали Советский Союз, определяли внешнюю политику США в отношении Союза, а также формировали его имидж в массовом американском сознании, как говорят сейчас, «на удаленке». Без личного контакта, без личного опыта. То есть делалось все это в высшей степени умозрительно, исключительно теоретически, часто — чего греха таить — начетнически. Ездить в СССР советологи не могли по понятным причинам. Я хорошо помню, как Збигнев Бжезинский за рюмкой водки в Ярославле рассказывал мне про свою первую поездку в Москву, которая состоялась уже при Горбачеве. К этому моменту Бжезинский давно уже был классиком советологии. Иными словами, единственным источником «живой» информации для всех советологов Америки были немногочисленные диссиденты, невозвращенцы или перебежчики из СССР.
Американская советология, с которой лицом к лицу я столкнулся в конце 1980-х — начале 1990-х годов, представляла собой достаточно своеобразное явление, и за каждый новый источник «живой» информации в ней шла ожесточенная конкуренция. Более того, эта, безусловно, фундаментальная наука все же имела существенное ограничение: она в основном была сосредоточена на анализе действий и поступков центра, то есть Москвы, ЦК КПСС, Совета министров СССР, МИДа и Министерства обороны СССР. А что было делать? Если нынешняя Россия является страной с вертикалью власти, которая управляет всем и вся, то Советский Союз обладал еще более мощной и централизованной вертикалью — причем как политической, так и экономической. Поэтому надо было изучать именно центр принятия решений в СССР.
Через несколько лет после распада Союза мы с будущим послом США в России профессором Стэнфордского университета Майклом Макфолом написали статью, в которой анализировали критическое состояние знаний американского политического и академического истеблишмента об уже бывшем СССР. Мы, в частности, писали о том, что в США, да и во всем западном мире, неожиданно сложилась парадоксальная ситуация. Там не оказалось специалистов по собственно России. Россия всегда рассматривалась на Западе только через центральную власть в Москве. А тут вдруг потребовались специалисты именно по России — и выяснилось, что их просто нет, а традиционные советологи мало что могут сказать о целой стране как отдельном предмете анализа. Специалистов по региональным проблемам России — тех, кого в СССР называли «краеведами», — не существовало в принципе. Да и откуда им было взяться, если еще вчера все советологи чуть ли не под лупой рассматривали фотографии членов Политбюро на трибуне Мавзолея Ленина, пытаясь постичь тонкости советской внутренней политики.
Не нашлось специалистов и по отдельным республикам бывшего Союза. Никто не знал языков подавляющего большинства народов СССР, особенно малых и средних по численности. Все по той же самой причине: все основные политические и военные игроки в этих республиках всегда рассматривались только через призму их положения в Москве и русский язык. Это делалось правильно в отношении СССР как единого целого, но оказалось совершенно бессмысленным после его распада. В этом плане советской американистике повезло гораздо больше: Америка никуда не исчезла и исчезать не собирается. Если смотреть с российской стороны океана, американистика остается профессией довольно устойчивой, стабильной и прибыльной.
А в США всю тематику бывшего СССР принялись растаскивать специалисты по другим географическим регионам. Например, Кавказом стали заниматься эксперты по Турции и Черноморью; Украиной, Белоруссией и Молдавией — эксперты по Восточной Европе; бывшей советской Средней Азией — исследователи Большой Азии, Китая и т. д. Но, как правило, они проводили свои исследования без достаточного знания русской истории, культуры, традиций, менталитета этого нового и очень сложного для них региона. Нужно честно признать: после распада Советского Союза качество американской аналитики постсоветского пространства значительно упало. Это произошло в немалой степени по объективным причинам, однако не могло не сказаться на американской политике в отношении бывшего СССР. Об этом мы с Макфолом и писали в нашей статье.
Одновременно стало падать качество преподавания всех связанных с бывшим СССР дисциплин в университетах и колледжах США. Америке теперь требовались не советологи в классическом, широком смысле этого слова, а специалисты по конкретным регионам, да еще со знанием местных языков и обычаев. На них был устойчивый спрос и у бизнеса, и у военных. Как результат, университеты и студенты нуждались в новых курсах, способных подготовить их к реальной научной или политической карьере, а не просто обеспечить им теоретическое знание страны, которой больше нет. Причем в то время казалось, что ее, этой страны, нет в гораздо большем и глубоком смысле слова, чем это ощущается сейчас.
Тогдашнее положение дел в США ничем не отличалось от того положения, в которое неизбежно попал бы любой пожелавший отыскать в СССР не классических американистов, а узких специалистов, например, по штату Вайоминг или Миссури, экспертов по городам Балтимор или Бостон, то есть специалистов, которые знали бы не только историю именно этих городов и штатов, но и понимали бы все детали политической и экономической эволюции штатов и входящих в них графств и городов, местную специфику политической борьбы, расклад сил в конгрессе штата, в муниципалитете и т. д. Конечно, таких специалистов тогда не было в помине, да и сейчас нет. Вся советская американистика, особенно политическая, опиралась на изучение федеральных органов власти США и решений, которые они принимали. И это тоже было естественно. К сожалению, в российской американистике ситуация остается без изменений. Необходимая специализация в ней так и не произошла. Россия уделяет громадное значение наблюдению за президентскими выборами в США и гораздо меньшее значение — выборам, например, в конгресс страны или в губернаторы. Не говоря уже про конгрессы штатов. Во всех своих разговорах с российскими политиками, дипломатами и экспертами я уже не одно десятилетие поднимаю вопрос о том, что важнейший уровень знаний о США — это знание губернаторского корпуса страны. Америкой, повторяю, в значительной степени управляют именно губернаторы и мэры городов, местные законодатели, советы городов и главы графств. Там совсем нет вертикали власти. Это «плоская» и децентрализованная страна. Однако мне, кажется, так и не удалось никого переубедить. А ведь эта самая «плоскость» Америки всегда выручала страну в трудные времена. Американцы свободно мигрируют по ней, отражая своими перемещениями экономические
