Пока на поляне мы праздно разглагольствовали, Попов колдовал над кашей. Наконец громогласно объявил:
— Прошу работников к столу.
На широко разостланном брезенте места хватило всем. Получился прямо-таки царский стол. Каждый выложил прихваченный из дому паужинок. Но каша. Ничего другого к ней и не требовалось. Сытое, духмяное варево мы запивали игристым вином домашнего приготовления. И за сердце брало, и в нос шибало. После третьей миски все разомлели. Напряжение спало. От души отлегло. Дружественно разговаривали о том, о сем. Загадывали о новой работе.
Всех заинтриговала брошенная учетчиком Ярцевым реплика:
— В Новой Зеландии стригали гипнотезерству обучены. С той овцой они чего только не творят. Ее и не вяжут. Сама, стерва, подставляет под руки любую часть тела.
В разговор встрял Попов:
— Ты, Колюня, сказки-то не рассказывай. Лучше просвети, сколько денег нам за эту работенку причитается?
Учетчик вынул из-за пазухи мятую-перемятую тетрадь. В уме что-то считал, пересчитывал. И при общем напряженном молчании выдал такую информацию. Старшему стригалю бухгалтерия должна начислить 106 рублей с копейками, а подручным по 61 рублю. И тоже с копейками.
— Да за эти три дня я одежки-обувки истрепал больше, чем грошей заробил, — проворчал старшой Колядин.
Мой кореш Толя Безбородых поднял руку и вопросец обронил:
— А за деньгами-то когда приходить?
Ярцев скорчил уморительную козью рожу:
— А Чубай его знает!
Попов подвел итог:
— Пошли мы с вами, братцы, по шерсть, да сами возвращаемся стриженными.
В сей момент из-за угла кошары вышел Инициатор. Раздалось требовательное блеянье. Колядин понял намек. Взял с миски горбушку и протянул козлу. То был его законный гонорар. Плата за услугу.
Пять лет или около того не был я в Стрелецком. Новостей накопился ворох. Поразило больше всего то, что друг закадычный Егор превозмог свой горький недуг. Проще говоря, пить бросил.
— И безо всякой терапии, — многозначительно изрекла моя тетушка Екатерина Ильинична. Дав тем самым понять, что применили некие особые, чуть ли не колдовские средства.
С незапамятных пор Егор Степанович стоял у руля тракторной бригады. Ни у кого и мысли не возникало насчет обновления руководства. Мнение такое бытовало: «Люди Попова» трудные, не всяк с ними совладает. Потому и планы против остальных доводили бригаде малость облегченные. Давали некую фору на бесшабашинку.
В дела вмешался трагический случай. В разгар уборочной на виду у всех погиб безотказный работник, Иван Стопичев. Следом за комбайном тюковал он пресс-подборщиком солому. Что-то в двигателе показалось ему неладным. Полез в нутро, мотор же впопыхах не выключил. Одно неосторожное движение. Случилось непоправимое. Люди кинулись на душераздирающий крик, но тюковальный агрегат успел сработать. Прямо в руки прибежавшим было выброшено спрессованное и перевитое проволокой сочащееся кровью тело.
Когда Попов услышал о беде, лишился дара речи. Они с Иваном дружки были еще со времен МТС. На одном тракторе робили. И вот какой удар судьбы.
Авторитетная комиссия долго копалась. И пришла к выводу: в бригаде пренебрегали правилами техники безопасности. Тут царила атмосфера ложной отваги и бесшабашного товарищества. Много было гонора, хвастовства, не хватало порядка и организованности. Акт составляли доки. Доказывать обратное было бы бесполезно. Да и формулировки соответствовали действительности, без прикрас.
Бригадир кровавое происшествие принял близко к сердцу и сильно занемог. По выздоровлении же, из больницы домой не заходя, направился прямиком к председателю колхоза: заявил об отставке. На склоне лет отдал служебный портфель. Сам сел на трактор.
После трагедии в душе Попова что-то надломилось. И он не нашел иного способа успокоения, кроме как с помощью спиртного. Выпивки чуть ли не каждый день, порой до бесчувствия. Всех местных алкашей превзошел. Пробовали беднягу увещевать, наказывали штрафами, мурыжили в районном вытрезвителем. Кару и хулу принимал безропотно, а в образе жизни ничего не менял. В конце концов на Попова махнули рукой. К тому времени пьянство у нас стало не только общественно презренным, но и обрело признаки государственной поддержки. Со всеми вытекающими последствиями.
То, что произошло со страной и с нами за последние 10–15 лет, умные люди когда-нибудь досконально разберутся и вынесут объективный вердикт. Долго ль ждать придется? Трудно пока сказать. Но работа идет. И не только в академических верхах, а и в тихих закоулках великого нашего Отечества. Оказалось, что и село Стрелецкое имеет собственного расследователя-любителя.
Михаила Ефимовича (по-уличному Жук) в летописцы никто официально не назначал, не уполномочивал. Это личное хобби. Человек он въедливый и дотошный. До выхода на пенсию работал учетчиком в тракторной бригаде: фиксировал, регистрировал, контролировал, подводил итоги. Промашек, поблажек никому, в том числе и себе самому, не позволял. В цифири его никто с роду не сомневался и не перепроверял. Верили. На общем собрании как-то главбух Григорий Васильевич обронил: «Каждый документ, прошедший через руки товарища Жукова, — зеркальное отражение наших успехов и недостатков». На сей комплимент зал ответил бурными аплодисментами.
Есть старая поговорка: «Мужик сер, но черт его ум не съел». Да и не сер мужик-то! Даже нынче, в годину смуты и разврата, не утратил природного благоразумия. Думает о происшедшем, осмысляет случившееся в разной ипостаси. Приятно было узнать, что и стрелецкий Жук время не теряет. По его словам, пока накапливает факты.
Сидя в садочке, под вековой грушей, мы рассуждали с ним о пьянстве, как явлении русской жизни. Словно попугай-репортеришко повторил я гуляющее по умам разжиревшей на подачках элитной интеллигенции мнение: русскому мужику (и бабе тож) никак нельзя без спиртного. Опять же проник сей порок в наши души не в одночасье: он у нас исстари, со времен Гостомысла. Сей князь якобы во хмелю изрек ставшие крылатыми слова: «Питие на Руси есть веселие». Отсюда и еледует сентенция: пьянство — никакой не порок, а натуральный образ жизни восточных славян.
— Это поклеп, напраслина! — воскликнул мой собеседник и аж отпрянул от меня. — Я документально докажу, — и исчез в мгновенье ока.
Однако вернулся довольно быстро с каталожным ящиком, битком набитым вырезками из разных газет и журналов.
Порывшись, извлек на свет конверт, на котором фломастером крупно было выведено: «Пьянство».
— Прошу внимания, — проговорил Жуков. — Вот что говорил преподобный Ельцин на XXXVIII съезде КПСС, всего за несколько дней до того, как стать президентом России. Развитие событий Борис Николаевич прогнозировал таким макаром: «Начнется борьба за привлечение к суду руководителей партии всех уровней за ущерб, который они нанесли лично стране и народу. Могу назвать одно из этих дел — об ущербе в результате антиалкогольной кампании» (Выделено Жуком). И в самом деле, ошибку нехороших Советов быстренько исправили. Открыли все шлюзы. Суррогатная водка, в том числе и печально известный спирт «Рояль», хлынули через кордон, в обход казенных пошлин. Россию окольцевал в смертельных объятиях зеленый змий.
Земляк поднял на меня свой вопрошающий взор.
— Какое гадство! Трезвый народ ни за что бы не пошел на преступные реформы. Нас дурманом опоили. А пьяному, известно, море по колено.
В руках «Нестора» еще один убийственный документ: фотоснимок из газеты. По сути, фотообвинение режиму. Объектив запечатлел то, что по сути многими уже позабыто. Меня, право, оторопь взяла. На прилавке стоит пакет литровый молока (в пять тысяч рублей), а рядом — бутылка водки (цена та же, один к одному). Вот оно, зеркальное отражение новой рыночной политики. Расчет стратегов был прост. Оглушив народ алкоголем, скопом гнать его в «распрекрасную жизнь».
Все заранее взвесили и все предусмотрели главари и подельщики перестройки. В том числе, и душеспасительное шоу президента в новогоднюю ночь, до того, как сойти с политической арены. Чуть ли не на коленях просил у россиян прощение за содеянное зло. Но ведь свершившееся не вернешь. Теперь воспреемники его повторяют: к прежней жизни возврата-де не будет. А где гарантия?
Милостью божьей колхозный архивариус высказал тогда, под старой грушей, «тезис», достойный внимания большого. Вот что мне, в частности, запомнилось. Русские — трезвее других народов. Но свои же правители умышленно спаивают мужиков. По сути-то свой электорат. Зачем, спрашивается? Теперь уже многие обманутые и обобранные до нитки россияне сами способны на сей сакраментальный вопрос. Властям нужен безвольный робот с мозгами набекрень. Понимать-то понимают, да дьявольскую привычку не в силах перебороть. Так с ней и мыкаются. Тем более что окружающая обстановка толкает граждан на нетрезвый образ жизни. Имеются в виду не только ее мерзости, коим несть числа. Всяческими способами пудрят разные Кудрины нам мозги: дескать, мужик непьющий — значит недалекий, некомпанейский. С таким серьезного дела не сделаешь и даже каши не сваришь. Потому по-обезьяньи друг перед дружкой и упиваемся.
