Приехав 23 декабря в Кремль, Ельцин нашел там съемочные группы советского и американского телевидения. Они попросили разрешения снять, как президенты СССР и России приветствуют друг друга. Горбачев не возражал, а Ельцин отказался: никаких рукопожатий перед камерами. Он хотел показать всем, кто главный. В Кремле он появился почти без предупреждения и вынудил Горбачева отложить свои дела, хотя у того целый день был расписан. Михаил Сергеевич к тому времени почти смирился с неизбежным. Он уже признался в телефонном разговоре германскому канцлеру Колю, что сложит полномочия, если в Алма-Ате саммит утвердит намеченную заранее структуру СНГ. Его открытое послание к участникам этого совещания стало последней попыткой повлиять на судьбу лежавшей в руинах империи и продлить, если удастся, собственную политическую жизнь. Ни то, ни другое не удалось.
После обнародования этого документа Горбачев занялся исполнением запасного плана – уходом на пенсию. Когда руководство одиннадцати республик собиралось в Доме дружбы в Алма-Ате, президент СССР пригласил к себе в кабинет двух оставшихся у него союзников, Александра Яковлева и Эдуарда Шеварднадзе, а с ними и Анатолия Черняева. Он попросил их помочь написать заявление об отставке. Над речью работали два часа. Черняев отметил в дневнике: “Редактировали – увлеклись, будто… сочиняем очередную речь для Верховного Совета или чего-нибудь в этом роде. Споря о словах, будто забываем, что речь идет о некрологе”2.
Утром 23 декабря Горбачев, не ждавший Ельцина, готовил запись своего последнего телеобращения к гражданам распавшегося Советского Союза. Съемочной группе пришлось отказать. Разговор двух президентов с глазу на глаз начался в Ореховой комнате, где прежде заседало Политбюро. Впрочем, через некоторое время Горбачев и Ельцин вызвали туда глав обоих президентских администраций, чтобы те зафиксировали достигнутые договоренности. Хоть беседа и не приносила сторонам ни малейшего удовольствия, затянулась она надолго, по разным сведениям – от шести до восьми часов. Ельцин и Горбачев составили график передачи власти. Михаил Сергеевич обещал произнести свою речь об отставке вечером 25 декабря, два дня спустя. После этого он должен был подписать указы об уходе с должностей президента и верховного главнокомандующего. Еще ему предстояло передать Ельцину и Шапошникову ядерный чемоданчик. Затем экспрезиденту и его свите отводилось четыре дня на выселение из Кремля – до 29 декабря. Советский флаг договорились в последний раз поднять и спустить над Красной площадью 31 декабря. Первый день нового года Кремль должен был встретить под новым флагом и с новым хозяином.
В ходе встречи Горбачев попросил присоединиться к нему и Александра Яковлева, чтобы переговоры шли легче. От него, одного из архитекторов перестройки, Горбачев отвернулся летом 1990 года, чтобы задобрить “ястребов”. Яковлева изгнали из Политбюро и даже исключили из партии. Во время путча он высказывался в пользу Ельцина, но после провала ГКЧП вернулся в Кремль. Яковлеву доверяли оба президента, и это делало его идеальным посредником. А посредник в одной из самых непростых дискуссий Ельцина и Горбачева за всю историю их соперничества не помешал бы. Яковлев писал в мемуарах, что оба вели себя с достоинством, тональность беседы была “деловой, взаимоуважительной”. Он подытожил впечатления так: “Порой спорили, но без раздражения”.
Борис Николаевич и Михаил Сергеевич нашли путь к перемирию. Горбачев обещал не критиковать Ельцина в труднейшее время экономических реформ – российское правительство вот-вот собиралось их начать. В свою очередь, Ельцин давал добро Горбачеву на учреждение собственного фонда, где бывший советский вождь мог бы стать полновластным хозяином. Фонду предстояло финансировать исследования социальных, экономических и политических проблем, при этом оставаясь вне политики. За четыре дня до визита российского президента Горбачев мечтал о собственном аналоге американской некоммерческой исследовательской корпорации “Рэнд”. Содержать придуманную им организацию стал бы Запад, через благотворительные фонды, а сотрудничать с ней – различные иностранные организации подобного рода. Уходивший в отставку лидер пригласил туда Черняева вместе с другими помощниками, а также Александра Яковлева. Те не сразу поверили в такой поворот, но Яковлев помог Горбачеву уговорить Ельцина, и тот согласился передать будущему фонду комплекс зданий, которым до августовского путча заведовал ЦК КПСС – учебный центр для зарубежных коммунистических кадров. Там имелись аудитории, буфеты, спортзалы и гостиница. “Ельцин явно не представлял в тот момент истинных размеров и функциональности этого комплекса”, – вспоминал Коржаков3.
Не забыли на этом совещании и о президентском архиве. В присутствии Яковлева Горбачев ознакомил нового владыку Кремля с содержимым одного из президентских сейфов – секретными документами, переходившими от одного первого лица к другому еще со времен Сталина. Там хранились карта к секретным протоколам пакта Молотова – Риббентропа (1939) и материалы внутреннего расследования Катынского расстрела весной 1940 года. Горбачев публично заявлял, что в советских архивах нет свидетельств об участи пленных граждан второй Речи Посполитой, а все это время в его сейфе лежали разоблачавшие СССР документы. Нашлись там и другие, не менее сенсационные – например, отчеты КГБ о Ли Харви Освальде и убийстве Кеннеди, из которых следовало, что советские спецслужбы не были замешаны в этом покушении.
Ельцин в воспоминаниях утверждал, что отказался притрагиваться к бумагам и таким образом поддерживать заговор по сохранению грязных секретов партии. Как российский президент признался позднее Борису Панкину, это были внешнеполитические документы, один отвратительнее другого. Ельцин якобы решил разорвать этот порочный круг и просто передать бумаги в архив – под роспись их последнего владельца. Президент России не хотел иметь с этим ничего общего. Ельцин заявил Горбачеву, что тот уже не генсек, а сам он генсеком не был и не будет. Это была попытка порвать с советским прошлым. Помощники Ельцина, которые забрали с собой дела после встречи в Кремле, передали их затем в архивы – во всяком случае, основной массив. Коржаков в мемуарах утверждал, что Ельцин кое-какие документы все же запер в личном сейфе. На полный разрыв с прошлым отваги президенту могло и не хватить4.
Теперь речь зашла об отставке Горбачева. Высокие договаривающиеся стороны сошлись на том, что Горбачев сохранит свой оклад в четыре тысячи рублей, по советским меркам невиданно высокий, но равный сорока долларам на черном рынке. Пообещал ему Ельцин и загородный дом на поросшем лесом участке в шестнадцать гектаров, квартиру – несколько меньше той, которую президент СССР занимал раньше, – две машины и свиту в двадцать человек, куда входили повара, официанты, вахтеры и телохранители. Кое-кому из окружения Горбачева, включая Ивана Силаева, Ельцин позволил приватизировать государственные дачи – со значительной скидкой. А вот гарантировать Горбачеву защиту от уголовного преследования президент России отказался. Два дня спустя Ельцин заявил журналистам, что если бывший хозяин Кремля знает за собой какую-либо вину, признаться ему стоит немедленно.
Когда соперники обо всем договорились, изнуренный Горбачев удалился в комнату отдыха, примыкавшую к рабочему кабинету. “Не приведи Господи оказаться в его положении”, – сказал Ельцину Яковлев. Они просидели в Ореховой комнате еще час. По воспоминаниям Яковлева, “выпили, поговорили по душам”. Когда Ельцин ушел, Александр Николаевич заглянул к начальнику и увидел, как тому плохо: “Он лежал на кушетке, в глазах стояли слезы”.
– Вот видишь, Саш, вот так, – пожаловался Горбачев.
“Как мог, утешал его, – рассказывал Яковлев. – Да и у меня сжималось горло. Мне до слез было жаль его.
Душило чувство, что свершилось нечто несправедливое. Человек, еще вчера царь кардинальных перемен в мире и в своей стране, вершитель судеб миллиардов людей на Земле, сегодня – бессильная жертва очередного каприза истории”. Михаил Сергеевич попросил воды, затем сказал, что хотел бы остаться один. Яковлев ушел5.
Президент России, уходя из Кремля, никогда, видимо, не чувствовал себя до такой степени всесильным. Яковлев наблюдал, как он “твердо, словно на плацу, шагает по паркету”. Вывод напрашивался сам собой: “Шел победитель”. Вернувшись на работу с документами из секретного архива, Ельцин позвонил в Вашингтон. Он хотел рассказать Бушу о результатах саммита в Алма-Ате и о том, как происходила передача власти в Москве.
“Здравствуйте, Борис, с Рождеством вас”, – услышал Ельцин. Новости о сохранении единого командования ракетноядерными войсками и обязательствах Украины, Белоруссии и Казахстана стать с течением времени безъядерными государствами занимали центральное место в рассказе. Не забыл российский президент пересказать и условия, на которых он отправил в отставку президента СССР. “Горбачев удовлетворен, – заверил Борис Николаевич. – Как мы с вами и договорились, мы намерены таким образом оказать ему уважение. Повторяю, он удовлетворен. Я уже подписал указ по всем этим вопросам”.
