Президент России, уходя из Кремля, никогда, видимо, не чувствовал себя до такой степени всесильным. Яковлев наблюдал, как он “твердо, словно на плацу, шагает по паркету”. Вывод напрашивался сам собой: “Шел победитель”. Вернувшись на работу с документами из секретного архива, Ельцин позвонил в Вашингтон. Он хотел рассказать Бушу о результатах саммита в Алма-Ате и о том, как происходила передача власти в Москве.
“Здравствуйте, Борис, с Рождеством вас”, – услышал Ельцин. Новости о сохранении единого командования ракетноядерными войсками и обязательствах Украины, Белоруссии и Казахстана стать с течением времени безъядерными государствами занимали центральное место в рассказе. Не забыл российский президент пересказать и условия, на которых он отправил в отставку президента СССР. “Горбачев удовлетворен, – заверил Борис Николаевич. – Как мы с вами и договорились, мы намерены таким образом оказать ему уважение. Повторяю, он удовлетворен. Я уже подписал указ по всем этим вопросам”.
После этого Ельцин перешел к проблеме контроля над смертоносной кнопкой. “После того как президент Горбачев объявит 25 декабря о своем уходе, контроль над ядерным оружием передадут президенту России в присутствии Шапошникова. Перерыва в контроле над кнопкой не будет ни на секунду”. Президент США остался доволен.
Сообщив Бушу новости, которые тому хотелось услышать, Ельцин не упустил случая намекнуть на желательность скорейшего признания России Соединенными Штатами и передачи ей места СССР в Совете Безопасности ООН. Неплохо было бы поторопиться и с доставкой в бывший Союз гуманитарной помощи. Из Белого дома обещали уделить внимание каждому из трех вопросов. Также Буш дал согласие на проведение двустороннего саммита, предложенного Ельциным, хотя в детали пока не вдавался. Итак, Борис Николаевич добился того, о чем мечтал. Он становился единоличным хозяином Кремля – надо было лишь уладить формальности6.
Горбачев 25 декабря 1991 года, в день, который официально считался последним для него как президента СССР, планировал действовать по сценарию, согласованному с Ельциным 23 декабря. В семь часов вечера Горбачеву предстояло выступить с речью, затем он должен был подписать указы о сложении с себя полномочий и, наконец, передать коды запуска ядерных ракет.
Дату прощального выступления выбрали отчасти случайно. Из-за того, что Ельцин нагрянул в Кремль 23 декабря и сорвал намеченную запись этого обращения, глава Советского Союза предложил Егору Яковлеву, председателю Всесоюзной государственной телерадиокомпании, дать ему прямой эфир на завтра или послезавтра. Горбачеву хотелось разделаться с этим как можно быстрее, поэтому он предпочел бы 24 декабря. Однако Яковлев посоветовал шефу подождать еще сутки, чтобы телезрители спокойно встретили Рождество.
Телезрители, о которых заботился Яковлев, жили, само собой, в Европе и Америке. Православное рождество отмечали по юлианскому календарю, и наступало оно только через тринадцать дней, 7 января 1992 года. У Яковлева и вправду были причины поберечь душевное спокойствие западных телезрителей, не обращая внимания на отечественных. Какой бы титул он ни носил, его вотчину, советское телевещание, уже прибрали к рукам люди Ельцина. Единственной съемочной группой, которая могла запечатлеть последние дни Горбачева на престоле, оказалась американская. “Если б Егор Яковлев не притянул в эти последние дни Эй-би-си, которая буквально дневала в коридорах, снимая все, что попало… остался бы М[ихаил] С[ергеевич] в информационной блокаде до самого своего конца в Кремле”, – записал в дневнике Черняев. Упомянутую съемочную группу возглавлял Тед Коппел, легенда телевидения. Помимо группы Коппела, присутствовала еще одна – из Си-эн-эн, телеканала, который приобрел эксклюзивные права на трансляцию за пределами СССР прощальной речи Горбачева. Этой группой руководил тогдашний президент Си-эн-эн Том Джонсон7.
Работа с американскими продюсерами и операторами давалась кремлевским чиновникам нелегко – приходилось преодолевать не только языковой, но и культурный барьер. Так, Горбачев и люди из его окружения полагали, что Сочельник на Западе был праздником более важным, чем сам день Рождества. Их представления были основаны на православных обычаях. К этому добавилась еще одна накладка: к изумлению подчиненных Михаила Сергеевича, не все на Западе отмечали один из главных христианских праздников.
Утром 25 декабря один из сотрудников президента аппарата подошел к Коппелу и его продюсеру Рику Каплану и любезно поздравил их по-английски с Рождеством. Каплан, еврей, ответил, что ему стоит желать счастливой Хануки, и сбил собеседника с толку. “Зачем это мне говорить ‘счастливого Хоннекера’”? – переспросил тот Каплана, имея в виду бежавшего из ГДР вождя восточногерманских коммунистов. Американцы расхохотались8.
Помощники Горбачева поняли, как они ошиблись с датой трансляции прощальной речи, когда попробовали в последний раз организовать телефонный разговор шефа в качестве президента СССР. Звонили в Кэмп-Дэвид. Посольство США в Москве было закрыто, а в союзном Министерстве иностранных дел уже заправляли люди Ельцина. Павел Палажченко сумел дозвониться с обычного городского номера в Москве за океан, на коммутатор Государственного департамента. Палажченко заказал разговор на пять часов вечера – десять утра на Восточном побережье США, – то есть за два часа до выступления Горбачева по телевидению. В резиденции президента США Джордж и Барбара Буш, вместе с детьми и внуками, едва успели развернуть полученные подарки.
“Поздравляю с Рождеством вас, Барбару и всю вашу семью, – начал Горбачев. – Я размышлял над тем, когда выступить с заявлением, во вторник или сегодня. В итоге я решил сделать это сегодня, в конце дня”. Черняева, свидетеля этой беседы, весьма порадовало то, что президент США согласился выслушать Горбачева в праздник. По душе пришелся ему и тон, в котором шел разговор. В дневнике он передал впечатления следующим образом: “Разговор М[ихаил] С[ергеевич] вел на грани фамильярности – ‘по-русски’… ‘как друзья’. Но и Буш впервые ушел от сдержанности, наговорил много хвалебных слов”. Согласно американской расшифровке этой беседы, Буш вспомнил один из визитов Горбачева в Кэмп-Дэвид. Президенты играли в подковы, и Горбачев довольно ловко набрасывал их на колышек. Буш сказал президенту Советского Союза: “Мое дружеское расположение к вам неизменно и. будет таким всегда. На этот счет не может быть никаких сомнений”9.
Нашлось место и для серьезных материй: Буш и Горбачев обсудили окончательную передачу Ельцину контроля над советским ядерным арсеналом. (Довольно скоро президент США с изумлением узнал, что Теду Коппелу и съемочной группе Эй-би-си позволили присутствовать при этом разговоре в кабинете Горбачева. Присутствие журналистов в это время и в этом месте ошарашило не только Белый дом, но и Палажченко. Позднее он писал: “Это производило странноватое впечатление – пока президент вносил последние правки в текст своего обращения и указа, которым передавал Ельцину контроль над советским ядерным оружием, американские телевизионщики деловито сновали туда-сюда, проверяя свои кабели и микрофоны. Кто бы мог подумать, что это – все это – было бы возможно всего лишь год тому назад?”10
Возле обоих телефонных аппаратов находились американцы, что выглядело весьма символично. Позвонив в Белый дом, Горбачев, по сути, признал, что Соединенные Штаты остались единственной на планете сверхдержавой. По иронии судьбы, именно оттуда привезли ручку, которой Михаил Сергеевич подписал указы об уходе с обоих постов. Когда настало время скрепить документы подписью, оказалось, что его собственная ручка для письма не годится. Джонсон, президент Си-эн-эн и старший в съемочной группе, протянул Горбачеву свой “Монблан” – подарок жены на серебряную свадьбу. Михаил Сергеевич задумался:
– Это американская?
– Нет, сэр. Либо французская, либо немецкая.
Президент СССР подписал указы ручкой, произведенной германской компанией, основанной в Гамбурге незадолго до Первой мировой войны. Тот факт, что американский бизнесмен преподнес ее советскому вождю, причудливым образом подчеркнул, насколько выросло могущество Соединенных Штатов11.
Горбачев выступил в семь часов вечера по московскому времени. Эта его речь стала первой, которую в прямом эфире транслировали не только на Советский Союз, но и за рубеж. Внутреннюю аудиторию обслуживало государственное телевидение – его руководство решило уделить внимание президенту. Остальной мир мог услышать Горбачева благодаря Си-эн-эн. Пресс-секретарь Андрей Грачев вспоминал, что голос Михаила Сергеевича почти дрожал, когда он начал зачитывать текст обращения, однако ему удалось взять себя в руки. Черняев был доволен тем, как держался шеф: “Он был спокоен. Не стеснялся заглядывать в текст. И получилось с ходу хорошо”.
