После того, как сваты побывали в доме невесты, где стороны заручились честным согласием, я спросил Дусю:
– Вы с Ванятой давно знакомы?
– Сколько помню себя.
Иван подтвердил:
– Отцы наши в одной бригаде плотничали. Мы к ним с Дусей на стройки бегали. Обеды носили. Малость подсобляли. До восьмого класса вместе учились.
За годы дружбы бывали разлуки, размолвки, ревность. Но верх всегда брала любовь. И теперь, глядя на эту парочку, люди в один голос говорили:
– Княгиня достойна князя.
Будто заря майская озарила свадьба заснеженное село. С шумом, звоном, пением голосистым несся по улице свадебный кортеж. Сани от верха до полозьев украшены кумачом. Дуги тоже красные. Ленты в гривах коней огненные. Щеки иловских красавиц горят натуральным румянцем. Ради такого дня из рощ на улицы явились расфуфыренные снегири, облачились в малиновые жилеты, в тон колокольчиков и бубенцов щебетали по-весеннему. Далеко окрест разносился смех девичий, «приказания» свашек, разодетых в пух и прах, в одежды стародавние.
В Придонье гуляют свадьбы по уставу исконно русскому – с размахом, с затеями и «черемониями». Всякий раз это неповторимый спектакль с интермедиями. Например, бытует обряд поднесения жениху рубахи, невестин дар. Прежде действительно дарили одну лишь рубаху. Теперь же, пользуясь «случаем», преподносят ворох добра. И непременно костюм модного покроя.
Особая статья – невестин сундук. Это настоящее произведение искусства. Бывали и с музыкой. Матери хранили в нем главные свои сокровища и потом делились с дочерьми. Теперь молодежь сундуки не признает, предпочитает шифоньеры. Тоже вещь! И более практичная.
Свадебный поезд катит вкруговую. На перекрестках остановки: порезвиться, повеселиться, размяться. Гармонистов обычно несколько, играют без перерыва. Мороз хоть и не велик, а стоять не велит. Ноги сами в пляс идут. На свадьбах пляшут не «молчачка» (не молча), а с голосом, то есть в сочетании с частушками. Большинство – хлесткие да заковыристые. Словно занозы. Застрянет в памяти – годами сидит. Вот как эта:
Я гуляла по садочку,
Наступила на жука.
Не везет мне на парнишек,
Полюблю – ка мужика.
Естественно, что соперница моментально дает ответ.
Объехав село вдоль и поперек, свадебный поезд на рысях подкатывает к храму. По полному чину проходит обряд венчания. Сельсовет напротив, широко распахнуты двери. Тут уж свой ритуал, официальный. Каждому свое: власти – властное, Богу – Богово.
Свадьба – народная игра, но не забава. В этом красочном обряде переплетается старина языческая с элементами современного крестьянского быта. Открыто или подспудно тут происходит своего рода кавээнный поединок, соревнование сторон в остроумии, ловкости, расторопности. Тон, как правило, задает главная сваха – «золотая голова».
Валя Ушакова молода, сама года два в замужестве, превосходно играла свою роль. Неутомима. Вездесуща. Только-только гостей на крыльце встречала, на старинный манер хвалила-величала жениха и невесту. А через минуту голос ее слышен на пороге горницы.
– Ирина Стефановна, – кличет матушку Ивана, – повыди-ка сюда. Что я буду говорить, ты слухай. Что не запомнишь, на листок записывай. Ехали мы мимо леса, на опушке приметили чудную лисичку. Славные наши охотнички хотели было взять ее голыми руками. А она вдруг у всех на виду превратилась в красну девицу и задами побегла в ваш двор. Молва такова: это чистый брильянт яхонтовый. Потому и оправа требуется ему соответствующая.
Это уже обращение к гостям: настало время подношения даров свадебных. Для одних выставлен особый столик, для разной «мелочи» – блюдо. Громоздкое вывешивают на стены горницы. Всякую вещь хвалят, аттестуют, дают совет, как ее лучше использовать. И все это с шутками-прибаутками.
Интермедия окончена. Гости и хозяева занимают места за праздничным столом. В красном углу – князь и княгиня. Подружки невесты проникновенно исполняют величальную. Славят родителей.
Иловка зовется селом звонким. Но и здесь отменные певцы наперечет. Издалека приезжают, чтобы своими ушами услышать, как играет песни Злобина Пелагея Ивановна. Молодой ее в Воронежский народный хор приглашали. Не дала согласия. Сказала: «Я же без своего колхоза пропаду-завяну, быстро голос потеряю». И всю жизнь безвыездно прожила в Иловке. Ей уж под восемьдесят, а голос все такой же, как в молодости, – звонкий, чистый, прелестный. И в тот раз, вишь, не усидела, пришла к внучатой племяннице на праздник.
Каждому свадебному этапу приличествует свой песенный жанр. Отзвучали величальные. Пришел черед застольных (надблюдных), игровых, затейливых. Самая трогательная – душещипательная – посвящается, конечно, невесте. Их множество. Какая же нынче-то прозвучит? Ведь это своего рода напутствие.
Пелагея Ивановна слегка пригубила рюмочку. Концами головного платка провела по устам. Чуть слышно взяла первую ноту:
Калинка с малинкою рано расцвела.
Да, видать, не в пору
Матушка меня родила.
Не собравшись с разумом,
Замуж отдала.
Повезли меня, младую,
Во чужую сторону,
Далеко-далеко, за Волгу-реку.
Пожила-то я годочек,
Пожила в слезах другой.
А на третий на годочек соскучилася.
На третий на годочек задумалася.
Да кубыть была я пташка-канареечка,
Полетела бы из золотой клетки
В родной простенький домок.
Слова простые, бесхитростные, но как глубоко западают в душу. Чувствуется в них томная грусть, есть и горчинка. Но такова уж доля женская, самой природой предопределенная. И где как не на свадьбе о том напомнить людям.
На следующий день санный поезд тем же порядком направился к свадебному истоку.
Родители невесты встретили молодых хлебом-солью. С ног до головы щедро обсыпали ярой пшеницею вперемешку в лепестками хмеля. А кстати сказать, по стародавней традиции жениху и невесте спиртное пить возбраняется.
В этот день свадьба обрела иные черты, новые краски. Я не сразу уловил разницу, пока кто-то не подсказал:
– Дуся-то нынче уже без фаты.
Невеста сменила убранство девичье на женское. Вместо белоснежной фаты на голове сверкала радужным светом сказочная корона. Так называемая «сорока», из натуральной парчи. Стан украшала доходящая до щиколоток красная домотканная панева. Поверх такой же длинный фартук с подпоясками. Плечи туго обхватывала полотняная блуза, отороченная по рукавам замысловатой черной вышивкой. Трудно было сказать, какой наряд лучше? Вчерашний – белый, почти невесомый, воздушный. Или сегодняшний – ослепительно яркий, тяжеловесный, пролежавший кабы не сотню лет в пробабушкином сундуке, теперь же, на свету смотрится как будто бы только что пошитый. Одеяние дополняют «драгоценности», опять же самодельные. Кажется, все краски земли вобрали в себя бусы. Среди них угадываются чистейшие сердолики, редкие самоцветы.
Тут смешение всего и вся. А все вместе – изыск и гармония. Иной раз встретишь на улице иловскую «барыню-сударыню» в праздничном убранстве – глаз не отвести. Встречные невольно расступаются, дают дорогу. А едва разминулся, то, право, хочется оглянуться, еще полюбоваться. А представьте если на сельском гулянье или в одной горнице собирается развеселая компания. Впечатления словами не передать. Это надо самому видеть, слышать, чувствовать.
Еще хороша здешняя свадьба плясками. В этом виде искусства иловцы не имеют, кажется, равных во всей округе. В ходу до сих пор «барыня», «сербиянка», «матаня», зажигательный «елецкий» – по сути донская кадриль. Те же самые танцы в соседних селах – Подсереднем, Афанасьевке, Казацком, Стрелецком – исполняют разухабисто, истово, громобойно. Кажется, аж на противоположной стороне планеты отдается. Иловцы ж больше заботятся о хореографии, усложняя рисунок «фигурами», переборами, перестуками. Есть, например, мастаки плясать «в три ноги». И в нашей компании нашелся такой умелец, колхозный бригадир Николай Соломин. Ну и частит! Не уследить за движениями его в общем-то грузной фигуры.
Тесно стало. Из залы вынесли столы. Стулья, скамьи придвинули к стенам. «Шире круг! Раздайся море-океан, наш пескарь плывет!» Взвизгнула гармонь, и как заведенный закружился карагод. Поначалу на малых оборотах. Но темп убыстрялся, учащался. Кажется, сама горница ходит ходуном. Дребезжат стекла, позванивает посуда. Вдруг свашка Валя Ушакова взлетает как из пушки на скамью и, ликуя от своей выдумки, что есть силы барабанит каблуками, выбивает дробь. Руками аж до потолка досатет. На нее глядя, другие молодухи по-птичьи вверх вспорхнули. Кто-то в экстазе вскрикнул:
– Разбирайте, мужики, потолок, желаю на крышу!
