После воздушных сил настал черед флота, и мы отправились в порт, где обошли причалы. Затем адмирал Холл пригласил султана и самых знатных вельмож из его свиты, включая визирей, на борт эсминца «Уэйнрайт» и устроил для них небольшие военно-морские учения.
Так как большинству визирей было за девяносто, не все из них оказались в состоянии подняться по крутому трапу, и я остался с ними поболтать и обменяться шутками. Заявляю с полной ответственностью: гипотеза относительно отсутствия у арабов чувства юмора абсурдна.
Мы возвратились во дворец, где вновь вошли в залу для официальных приемов; там мне пришлось опять обращаться к султану на французском через главу дипломатического корпуса, который переводил мои слова не нуждавшемуся нив каких переводах господину на арабский, затем его речь на французский и так далее. Под конец беседы султан с широкой улыбкой поинтересовался, не могли бы я оказать ему великую честь явиться во дворец на завтрак 13-го числа, то есть на следующий день. Я ответил, что подобное приглашение огромная честь для меня, и спросил, нельзя ли мне будет захватить за компанию и генерала Кларка{28}. Завершив официальное общение, мы отправились к себе. [34]
Вскоре после ужина глава дипломатической службы известил меня, что я не могу взять с собой Кларка на завтрак во дворец. Я рассердился и сказал, что тогда и я никуда не пойду, но Кларк попросил меня не обращать внимания на прихоти арабов и все-таки откликнуться на приглашение. Послушавшись его, я поступил правильно, поскольку, как мне стало известно позднее, арабы не хотели приглашать Кларка на завтрак потому, что считали его слишком высокой особой, чтобы принимать его у себя без официального приглашения просто как моего компаньона. Подобное объяснение меня вполне удовлетворило.
Мы прибыли во дворец в 1.30, где в почетном карауле стоял батальон местной французской пехоты, два военных оркестра и рота чернокожих стражников.
В залу меня пригласили одного, где вновь началась хорошо знакомая тягомотина с обращениями на французском, переводами на арабский и тому подобное. Однако на сей раз султан почти сразу же перебил переводчика и обратился на французском языке прямо ко мне. После нашего приватного общения, длившегося, как мне показалось, довольно длительное время, в залу были допущены все прочие участники приема.
Практически одновременно распахнулись огромные двухстворчатые двери, сработанные, как мне думается, из палисандрового дерева, и было объявлено о начале церемонии. Зала, где проходил завтрак, показалась мне самым роскошным помещением, в котором мне только приходилось бывать. Стены из черного и белого мрамора высотой в пять метров, далее фигурная лепнина и резной позлащенный деревянный потолок. Пол был из черного мрамора, как и четыре боковых панели. Вдоль стен стояли дорические полуколонны. Я признался султану, что в жизни не видел ничего красивее, и ему, как я мог заметить, пришлись по вкусу мои слова.
Мне ответили место между султаном и кронпринцем, а все прочие были распределены по группам, состоявшим из арабов, французов и американцев. Для нас приготовили традиционный французский завтрак, состоявший примерно из десяти перемен блюд. Он продолжался не менее трех часов и завершился кус-кусом и мороженым. Я беседовал то с султаном, то с кронпринцем на французском, и оба они понимали меня.
После еды мы, прогулявшись по прекрасному саду, подошли к украшенному мозаиками строению. Интересно в нем было то, что мозаики и орнаменты из палисандрового дерева покрывали пол и стены здания не только внутри, но и снаружи. Перила лестниц и балюстрад были из витой бронзы. Выпив там кофе, мы через двойные шеренги чернокожих стражников проследовали в следующее строение из мрамора, носившее название Павильон Радости. Он стоял в глубине залитого солнцем сада, где пели фонтаны. [35]
Отделанный внутри мрамором и лепниной, Павильон Радости как бы разделялся на две половины помостом, покоившимся на дорических колоннах белого мрамора. Мы сидели на правой половине, а особы более низкого ранга – на левой, где находился также оркестр из местных музыкантов.
Передо мной и султаном прямо на полу на ножках высотою сантиметров тридцать стояли резные серебряные блюда и подносы с девятью различными типами сладостей – всего тысячи две всевозможных приторных деликатесов. Пока мы беседовали, слуги подвинули подносы и блюда поближе к нам. Как я заметил, никто, включая и султана, не взял себе более одного кушанья. Пока мы угощались, нам подали мятный чай.
Когда мы прикончили по второй чашке мятного чая, слуги унесли сладости, явился фотограф и сделал снимки. Когда я уже собирался уходить, султан попросил меня задержаться и вручил мне «Большой Крест Хуссама Алауита» на ленте цвета тыквы, шириной сантиметров десять, с белой окантовкой. Лента как бы рассекала орденоносца наискосок от правого плеча к левому бедру, над которым висела увесистая медаль. В комплект входила огромная серебряная звезда – ее можно было носить всегда, а ленту надевать только в особых случаях. Султан заявил, что наградил меня за мои заслуги перед его страной. Я же ответил, что сделанное мной для Марокко не сравнится с той честью, которой удостоил меня его государь, наградив орденом. Похоже, я опять попал в десятку. Сказано же: «Les lions dans leurs tanieres tremblent a son approche»{29}.
Генералы Кейз, Уилбер{30} и Уилсон{31}, а также адмирал Холл получили Большой Офицерский орден (он ниже степенью, чем Большой крест). Полковники Гэй{32} и Конард{33} удостоились Командорского ордена – соответственно менее высокой награды, чем Кейз, Уилбер и Уилсон.
Потом мы прошли к расположенному за залой приемов великолепному бассейну, каких, должен признать, я никогда прежде не видел. В помещении горели красные и зеленые прожекторы. Все поражало воображение: мостки из полированного алюминия, вышки для прыжков в воду, уровень которых устанавливался по желанию простым нажимом рычажка, гребные тренажеры, боксерские мешки, груши и прочее оснащение. Как сообщил мне один из визирей, которому я, по-видимому, особенно понравился, подобные [36] залы имелись во многих городах Марокко. Их, как он сказал мне, посещают женщины; у них нет возможности выходить куда-либо, и такие бассейны единственное место, где они могут заниматься физкультурой.
Затем мы, проследовав через двойные шеренги чернокожих стражников, вернулись в церемониальную залу, где султан в одно мгновение «забыл» французский язык. Я же, пробыв там всего минуту-другую из вежливости, стал собираться домой. Когда я поднялся, султан выразил надежду, что наша встреча – начало долгой дружбы между нами, а также между нашими странами. Я со своей стороны заверил его величество, что сделаю все от меня зависящее, чтобы продолжение наших отношений стало столь же успешным, как и их начало. После чего откланялся.
Поездка в Маракеш и охота на кабанов
1 февраля 1943 г.
Паша Маракеша в течение длительного времени настаивал на том, чтобы я нанес ему визит, и вот во второй половине дня I февраля мы с генералом Уилбером, полковниками Гэем, Уильямсом, Дэвисом{34} и капитаном Джексоном{35} полетели в Маракеш. На летном поле нас встретили один французский генерал и паша с батальоном пехоты. Мы первым делом позвонили командующему французским сектором генералу Мартену, а затем отправились во дворец.
Отделенная от остального города каменной стеной, резиденция паши занимала два городских квартала. Чтобы попасть туда, приходилось пробираться узкими улочками, где не всегда могла проехать машина. За узкими воротами находился прекрасный сад с мраморным фонтаном, который охраняли два мраморных же льва.
В распоряжении паши имелись три гостевых домика, каждый из которых, по моим оценкам, стоил не менее миллиона долларов. В том из них, что был отведен нам с генералом Уилбером, на первом этаже располагался кабинет самого паши и музей, где имелись самые различные экспонаты, начиная от коллекции древнеримских монет и кончая самыми последними образцами стрелкового оружия. Особо надлежит отметить коллекцию мечей, в одном из которых я безошибочно узнал оружие крестоносца. Я знал, что нельзя выражать восхищение каким-либо предметом, ибо, поступи я таким образом, хозяин немедленно подарил бы мне его. Сейчас [37] же могу сказать: многие мечи были очень хороши, как и полное рыцарское кольчужное облачение. Мне прежде не приходилось видеть, чтобы подобное снаряжение находилось в столь превосходном состоянии. Причиной тому, как можно предположить, сухой климат, благодаря которому металл очень долго не ржавеет. Видел я там и очень тяжелую позлащенную кирасу, наверное, начала XV века. Также в музее находился и фарфоровый китайский сервиз, подаренный паше президентом Франции.
На следующем этаже находилась довольно просторная (десять на десять метров), украшенная резными деревянными панелями комната, служившая баром. Однако всевозможные напитки, хранившиеся там, как показалось мне, никто никогда не пил.
