Они не могли помочь начальнику экспедиции.
Помочь могла только воздушная разведка.
Пользуясь первым же светлым днем, начальник экспедиции послал радио на Диксон:
«Можете ли вылететь для освещения движения льдов и выяснения возможности прохода проливами?»
Через час пришло ответное радио:
«Вылетаю немедленно».
Вялость Клота как рукой сняло, даже больной Иваныч из-под вороха наваленных на него одеял заметил необычайную нервность пилота. Все делалось быстро и точно. Распоряжения, отданные перед полетом, были ясны и звучали так беспрекословно, что никому не пришло в голову возражать, несмотря на неожиданность. Голос Клота был необычайно резок, когда он сказал, ни на кого не глядя:
— Иваныч болен — с передачей результатов разведки я справлюсь сам. Глюк мне не нужен — мне гораздо нужнее те двести кило бензина, что я могу взять вместо вас обоих. Двести кило — это лишний час полета. Час полета — это сто миль. Сто миль — это судьба всего предприятия… моя судьба.
Клот на мгновение задумался, глядя на Карпа:
— Вы, Карп, пойдете со мной один, если… если не откажетесь… Я оставляю вам право отказаться.
— И отпустить вас одного?.. Хреновато, товарищ начальник.
— Ну, ладно, на то ведь вы и легкая кавалерия: всегда впереди всех. Сейчас же принимайтесь за работу: залейтесь бензином под пробки. Мне нужно столько бензина, сколько мы можем поднять.
— И все запасные баки?
— Да, и все запасные.
— Как хотите, только ни к чему.
— Никаких «только», — в голосе Клота зазвучали непривычные нотки.
Еще сейчас, прислушиваясь к ровному шуму мотора, Карп отчетливо вспоминал этот необычный тон и острый взгляд Клота.
Давно под самолетом прошел остров Белый и суда енисейского каравана, вкрапленные дымящимися точками в сплошные, осыпанные морщинами торосов, ледяные поля.
Моторы размеренно стучали. Ни один из приборов, расположенных на доске перед Карпом и заменяющих механику в полете все органы чувств, не обнаруживал в работе моторов признаков для беспокойства.
Чтобы убить время, Карп надел на голову наушники. В них нельзя было ничего понять. Писк и вой ненастроенного приемника смешивались в какофонию, какую можно слышать только в эфире, загроможденном судорожными эманациями бесчисленных антенн. Эта какофония забавляла Карпа. Даже когда внизу сверкающая скатерть покрылась темными узорами разводий, он, наблюдая за льдом, не сбросил наушников.
Разводья сменились черными озерами. Льды оборвались. Льдинки белыми плотами качались на ленивой волне. Самолет качнуло. Правое крыло уперлось в темную поверхность воды. Крутым виражем Клот переложил машину на северный курс. Через несколько минут в наушниках послышался треск и запели высокие чеканные ноты своей передачи. Не понимая на слух, Карп записал нервный черед точек и тире. Через минуту он по складам составил: «Прошел Вайгач Клот».
Карп выглянул из своего колодца и увидел по левому борту серобелые холмы, обведенные с моря широкой полосой припая. Карп уже знал этот характерный вид Новой Земли. К юго-востоку, разрывая хребет, сверкала черная гладь Карских Ворот. У Карпа мелькнула мысль: «Почему же он не дает, что пролив свободен?» Он сунулся было в сторону пилотской кабины, но в этот момент стрелка бензиновых часов очередного бака качнулась к нулю, и Карп забыл про радио.
Включив новый бак и проверив подачу, Карп снова одел наушники. Мембрану попрежнему рвали беспорядочные звуки какофонии.
Самолет неуклонно шел к северу. Холмы внизу переходили в острые сопки, разрезанные глубокими складками. Сопки делались все острее и выше, пока вершины их не воткнулись в белесые клочья тумана. От сверкающих вершин спускались белые трещины пропастей. Снег в трещинах незаметно переходил в белую гладкую поверхность припая.
Вдруг Карп заметил, что припай нигде не кончается. Его белый покров тянется далеко к востоку, переходя в сплошные нагромождения бесконечных полей. По правому борту не было видно даже темной полосы неба — вестницы открытой воды.
Слева мелькнул разлог. Широкая речка, белой извилистой лентой уходящая в горы. На северном берегу речки Карп увидел на сером склоне горы постройки и среди них — две высокие иглы радиомачт. Карп понял, что ошибся; это вовсе не речка, это пролив Маточкин Шар, плотно забитый льдом и недоступный судам экспедиции.
В наушниках резко щелкнула мембрана и послышался гул динамо. Снова заработал передатчик. Карп взял карандаш и приготовился записывать.
Нервный подъем прошел. Уже через час полета Клот почувствовал слабость и обычную апатию. Платье давило плечи, тело осело. Хотелось спать. Сопротивление штурвала казалось непомерно сильным. Одной рукой Клот залез в карман и вынул маленький пузырек. Зажав его между колен и сбросив перчатку, Клот концом ногтя зацепил щепотку белого порошка. Быстро нагнувшись за козырек, он сунул щепотку себе в нос.
Полет самолета был необычайно странным…
Через полчаса повторил то же самое. Стало легче. Платье больше не давило плечи. Штурвал легко поддавался малейшим движениям. Крылья машины стали продвижением рук, и каждое движение плеч заставляло трепетать элероны. В голове легкой розовой волной серебристо звенели мысли:
«… Мы вернемся сюда вымести Россию огромной метлой… Каким бесконечным пиром будет это подметание великих русских полей… У нас запляшут лес и горы… Нет, это не отсюда… Тогда будет непрерывная музыка… Да, музыка для нас… а для них? О, для них…»
Серая скучная полоска земли врезалась в розовые мысли. Клот включил передатчик и отстукал ключом: «Прошел Вайгач». Он шевельнул плечами, и машина плавно пошла по кривой, дрожа далекими концами его алюминиевых рук. Снова зазвенели мысли…
Лед, сплошной лед внизу. Клот бросил штурвал и радостно потряс руками:
«Мой последний, самый последний полет „для них“. И какой результат! О, на этот раз „товарищи“ будут им довольны и долго не забудут лейтенанта фон Клот».
Слева из глубокого разлога выросли знакомые иглы радиомачт. Маточкин Шар. Клоту было достаточно одного взгляда, чтобы увидеть, как безнадежно закупорен пролив. Дрожащей от радости рукой он включил передатчик и застучал ключом:
«Начальнику енисейской экспедиции. Проход Карские ворота невозможен. Не ожидая меня, немедленно двигайтесь к Маточкину Шару. Красный летчик Клот».
«Ха! ха! Красный летчик! — подумал Клот. — В последний раа красный!»
Он повернулся и глянул в кабину механика. Там сидел Карп с наушниками на голове. В руках Карпа белел листок. Разбирая что-то, Карп сосредоточенно грыз карандаш.
Клот побледнел и с силой рванул ключ передатчика. Ключ остался у него в руке, оторванный с куском дерева.
Карп сосредоточенно складывал слова из записанных значков Морзе. Выходила такая чепуха, что в голове пошел звон, как от удара. Он поднял голову и встретил широко открытые глаза Клота.
Карп ничего не думал. Он не мог думать. Думать было некогда и не о чем. Его тело согнулось, и он полез в кабинку пилота. Здесь он увидел ключ в руках Клота. Тогда Карп первый раз подумал: «Что нужно делать?» Но прежде чем он подумал, рука сама опустилась в карман и снова поднялась с парабеллумом. Черный указательный палец дула уставился между широко открытыми глазами Клота. Прямо в бескровную переносицу. Не отводя дула, Карп сел за второе управление. Заправил ноги в педали, положил левую руку на штурвал. Тогда пальцы правой руки судорожно сжались, и черный указательный коротко толкнул огнем в бескровную переносицу. Клот откинулся и повис в предохранительном ремне.
Геофизики обсерватории Маточкин Шар вели с теодолитом наблюдение за только что выпущенным шаром-пилотом, когда со стороны Карскою моря они услышали шум мотора. Мимо устья пролива прошел большой самолет. Машина скрылась за вершину в направлении к мысу Выходному. Геофизики с сожалением посмотрели в сторону, где заглох гул неожиданного визитера далекой земли. Потом они повернулись туда, где за пять минут до того был виден шар-пилот, но только для проформы — шар давно исчез. И когда они уже сложили теодолит, собираясь возвращаться на обсерваторию, до слуха их донесся тот же гудящий звук идущего высоко самолета. Звук быстро приближался. Огибая вершину сопки, отгораживающей площадку обсерватории от Карского моря, на высоте ста метров шел самолет. Геофизики в недоумении остановились — им еще никогда не приходилось видеть самолета, летящего таким странным образом.
Машина беспорядочно качалась с борта на борт, виляла в стороны и то резко набирала высоту, то неожиданно клевала носом. Моторы то рвали воздух сдавленным ревом, то, громко стрельнув, затихали. Казалось, кто-то забавлялся титанической игрой с тысячью лошадей, заключенных в стальные рубашки цилиндров.
