— Поклянетесь ли вы говорить правду в ответ на вопросы, касающиеся нашей веры?
Один из асессоров подносит обвиняемой молитвенник. Жанна встает на колени, кладет обе руки на книгу и клянется говорить правду обо всем, что касается веры, по ни о чем больше.
Епископ нервничает. Чувствуется, что он торопится.
— Ваше имя и прозвание?
— На родине меня называли Жаннетой, а теперь Жанной. А прозвания не знаю.
Может быть, из целомудрия Жанна делает вид, будто не знает, что все называют ее Девой.
— Место рождения?
— Домреми, около Гре, в Лотарингии.
И в памяти Жанны всплывает деревенька Домреми, отец Жак д'Арк, довольно зажиточный крестьянин, мать Изабелла, научившая ее шить и прясть.
Возникают перед ней и более мрачные картины. Бесконечные нашествия банд бургундских солдат, союз» НИКОВ англичан, они грабят и жгут, и из-за них порой приходится покидать деревню и прятаться.
В ходе допроса, удостоверяющего личность Жанны, вырисовывается облик крестьянской девушки, такой же, как и все, которая и жила бы, как и все, не услышь она однажды удивительные голоса.
Все это в высшей степени раздражает епископа Кошона, Внезапно он приказывает Жанне прочесть ему «Отче наш».
— Исповедуйте меня, — отвечает она, — и я охотно прочту вам молитву.
Жанна ловко поставила епископа в крайне затруднительное положение. И правда, только духовник может приказать прочесть молитву. А как же Кошон может быть одновременно и ее духовником, и ее судьей? Даже в «вопросах веры», как выразился епископ, Жанна не позволяет так легко одурачить себя.
— Я требую, чтобы вы прочли «Отче наш», — нападает Кошон.
— А вы сначала исповедуйте меня, — снова невозмутимо говорит Жанна.
Епископ явно ничего не добьется от этой девушки. В замешательстве он меняет тему: напоминает Жанне, что ей запрещено выходить из тюрьмы под страхом Отлучения от церкви. Это уж по меньшей мере неожиданно. Трудно представить себе, как может выйти из тюрьмы Жанна, закованная в цепи и охраняемая днем и ночью вооруженными солдатами, которые даже спят в ее камере.
— Я не принимаю этого запрета, — отвечает Жанна. — И если бы мне удалось бежать, никто не смог бы сказать, что я нарушила клятву, ведь я ее никогда не давала.
Епископ вынужден стерпеть и это. Он спрашивает:
— У вас есть какие-нибудь жалобы?
— Да, я хочу пожаловаться на цепи на ногах! На этот раз Кошон не может сдержаться:
— Вы же пытались бежать, потому вы и в кандалах!
Действительно, еще до того, как бургундцы выдали Жанну англичанам, захватив ее в Компьене, она попыталась бежать, выпрыгнув из окна башни Боревуарского замка, где ее держали в заточении. Попытка к бегству или попытка самоубийства? Жанна сильно разбилась, и понадобилось много дней, чтобы она пришла в себя после падения.
— Верно, — говорит она, — я хотела бежать, да и сейчас хочу — это естественно для каждого узника.
Епископ разводит руками — жест то ли нетерпения, то ли отчаяния — и решает перейти к другому вопросу.
— Когда вы впервые услышали голоса?
Вот мы и добрались до главного. Станет ли Жанна отвечать или не сочтет это возможным, как уже предупреждала?..
Жанна:
— Мне было тринадцать лет, когда я впервые имела откровение от господа нашего посредством голоса, который наставлял меня, как следует себя вести.
И Жанна рассказывает, как она в первый раз сильно испугалась. Это было летом, в полдень, в отцовском саду, и голос шел справа, со стороны церкви, и сопровождался ярким светом.
— И кто же так к вам обращался? — спрашивает Кошон.
— Это был очень благородный голос, — продолжает Жанна. — Услышав его в третий раз, я поняла, что то был голос ангела. Голос всегда давал мне добрые советы, и я его хорошо понимала.
— В каком же виде представился вам голос? Молчание. Дева отказывается отвечать на этот вопрос:
— Вы от меня этого не добьетесь!
Впрочем, вскоре Жанна смягчается и рассказывает, как она слышала дважды или трижды в неделю голос и он повторял ей, чтобы она оставила деревню и графство Лотариигское и отправилась во француз-скос королевство, сняла осаду англичан с Орлеана и короновала дофина.
Указания были поразительно точными, ведь именно по совету голоса она пошла сначала я Вокулер к господину де Бодрпкуру, капитану, чтобы он дал ей оружие и людей, и смогла отправиться в Шинон к дофину. Все произошло, как предсказывал голос, и в марте 1429 года, через месяц после своего ухода, Жанна была в Шиноне.
— Вы в самом деле рассчитывали быть принятой королем? — удивляется Кошон.
— Голос обещал мне, что король сразу же примет меня.
— Почему он принял вас?
Поражает не только то, что Жанна говорит в ответ, но и ее тон — простой и естественный.
— Те, кто был за меня, знали, что голос от господа. А королю моему были многочисленные и убедительные откровения.
— Какие откровения?
— Я не скажу. Спросите у него самого!
На сей раз Жанна замолкает всерьез. Ясно, что теперь от нее больше ничего не добьешься и епископ предпочитает отложить заседание. Еретичка она или нет, но Жанна д'Арк уже не наивная крестьяночка из Домреми, и похоже, что сегодня женщине-воительнице под силу дать отпор мужам церкви.
Новое заседание — в субботу 24 февраля. Епископ Кошон сразу же делает попытку добиться от Жанны того, что до сих пор ему не удавалось: она должна поклясться отвечать без утайки на все вопросы.
Жанна готова к этому, И очень спокойно, уверенно говорит:
— Помилуйте, вы же можете спросить меня о таком, на что я отвечать не стану!
Затем, после небольшой паузы:
— Я не буду с вами откровенничать о своих видениях. Если я начну рассказывать о них, то могу сказать что-нибудь, чего поклялась не говорить. Так что, — добавляет Жанна, лукаво улыбаясь, — я сделалась бы клятвопреступницей, а вы ведь, конечно, этого не хотите.
Удивительно, как она находчива! По легкость, с которой Жанна иронизирует, все больше раздражает епископа Кошона; он продолжает настаивать на своем, приказывая Деве принести клятву.
Все так бы и не сдвинулось с места, если бы Жанна вдруг не решилась заговорить по-другому.
— Будьте осмотрительны, когда называете себя моим судьей! — бросает она епископу. — Вы отягчаете свою душу, предъявляя мне тяжкие обвинения.
Значит ли это, что Жанна отказывается признавать этот суд, считает его неправомочным? Во всяком случае, все понимают ее именно так, а, чтобы не было и тени сомнения, она, гордо подняв голову, с вызовом добавляет:
— Я пришла по велению господа, и здесь мне делать нечего. Я прошу, чтобы меня отдали на суд господа, который вел меня.
Епископ с трудом подавляет недобрую усмешку.
Зря Жанна так высокомерничала, вот и попалась в расставленную ловушку. Ведь сейчас Дева сказала, что между ней и богом пет посредников, значит, церковь для нее ничто. Вот она, ересь. Именно это и хотел услышать Кошон.
Теперь уже добыча не ускользнет от него. На сегодня епископ этим довольствуется, поручая дальнейший допрос господину Жану Бопэру, профессору Парижского университета. Бопэр немедленно переходит к голосам Жанны, Именно к этому, по всей видимости, приковано внимание судей.
— Когда вы в последний раз слышали ваш голос? — спрашивает он.
— Я слышала его вчера и сегодня, — сразу же отвечает Жанна.
— В котором часу?
— Я слышала его трижды. Первый раз — утром, второй — когда звонили к вечерне, а третий — к «Аве Мария».
И снова, с улыбкой, которая выводит судей из себя:
— А по правде, я гораздо чаще слышала его, чем вам об этом рассказываю.
Жан Бопэр делает вид, будто не слышит этих дерзких слов.
— Что вы делали вчера утром, когда раздался голос?
— Я спала. Голос разбудил меня!
— Он разбудил вас, дотронувшись до руки? Странный вопрос. Разве может голос дотронуться до руки? И вообще, почему этот профессор теологии думает, что Жанну можно так легко обвести вокруг пальца?
Отвечает она, однако, мягко и' мечтательно, как всякий раз, когда говорит о голосе,
— Я была разбужена без прикосновений. Бопэр не отступает:
— Голос шел из вашей камеры?
— Нет, но он шел из замка.
— Вы поблагодарили его? Встали на колени?
— Да, — отвечает Жанна. — Я села на кровати, сложила руки и попросила о помощи.
Она замолкает, а затем, подняв голову, говорит;
— Голос велел мне отвечать смело.
Потом, словно выведенная наконец из себя этими глупыми вопросами, а может, для того, чтобы доказать свою храбрость, к которой ее призывал голос, Жанна резко поворачивается к молча слушающему ее Кошону и повторяет недавно сказанные ею слова. Но теперь они уже звучат не как вызов, а как угроза.
— Вы, называющий себя моим судьей, будьте осмотрительны в том, что делаете, ибо я — посланница божья, а вы подвергаете себя страшной опасности…
