Цикл стилизаций под творения горного шотландского барда Оссиана, жившего в III веке н. э. и писавшего на гаэльском диалекте. Собственные стихи Макферсона успеха не имели, а вот поэмы Оссиана принесли ему всемирную славу. Никто не интересовался чувствами и мыслями шотландского учителя, но, будучи приданы древнему барду, они завоевали Европу. Так Макферсон на собственной шкуре открыл парадокс, описанный впоследствии не менее известным стилизатором, Борхесом, в «Пьере Менаре», авторе «Дон Кихота». Образ автора бросает сильнейший отсвет на текст — сам Макферсон до конца дней ревновал к Оссиану, «похитившему» его героические поэмы «Фингал» и «Темора», которые никому не были бы интересны, напиши их реальный шотландец XVIII века.
Томас Чаттертон «Поэмы Роули»
Молодой английский поэт с задатками гения (1752–1770) с 12 лет до самого самоубийства в неполных 18 писал стихи и поэмы от имени средневекового английского монаха, с полным соблюдением лексических и, что важней, мировоззренческих особенностей поэзии XV века. Спор о том, был ли Чаттертон гениальным мистификатором или действительно обнаружил стихи великого английского поэта, тянулся несколько десятилетий, пока авторство Чаттертона не было доказано окончательно. Неподражаемый образец точной стилизации.
Леонид Леонов «Туатамур»
Ранний Леонов стилизовался то под Достоевского, то под мещанские записки, то под русскую народную сказку — но и в зрелые годы не создал ничего равного «Туатамур», великолепной прозаической поэме о любви древнего завоевателя. Ритм, образы, знание реалий, — короче, Леонов почувствовал Восток как никто другой. И даже блистательная «насреддиновская» дилогия Леонида Соловьева не сравнится по тонкости узора с этой виртуозной подделкой под кровавую и романтическую легенду — Леонов не зря выделял ее из написанного в двадцатые.
Умберто Эко «Имя розы»
Умберто Эко был хорошо известен в семиотических кругах, но всемирную славу принес ему роман «Имя розы», стилизованный под средневековую рукопись. Эко, разумеется, не скрывал авторства и лишь для смеха поиграл в литературную игру, ставшую уже традиционной для европейских романтиков, — мол, я не я и рукопись не моя. Однако тончайшие намеки, рассыпанные по тексту, оказались доступны лишь посвященным — особо продвинутым медиевистам. Эко вынужден был написать специальные «Заметки на полях», дабы прояснить все темные места «средневекового» текста, включая название.
№ 6, июнь 2009 года
пляжное солнце, если кто не понял
Наивны люди, полагающие, что на пляже надо читать пустую, необременительную литературу, которая не грузит мозги и проходит через них, не задевая: в левый глаз втекает, из правого вытекает. Жизнь держится на контрастах, утка хороша с яблоками, влечение острей в минуты опасности, а на пляже надо читать не то, что развлекает, а то, что способствует реальному отдыху. Отдых же от безделья отличается радикально: безделье скучно, и именно такие чувства испытывает ваш покорный слуга, мучительно увязая в женском детективе Хмелевской или продираясь сквозь офисный триллер Гришема. Могу поделиться лишь собственным читательским опытом, но он не так мал. На пляже надо читать литературу трех видов: либо экзотическую, позволяющую вообразить побережье Оки или галечные отмели Крыма какой-нибудь голубой лагуной; либо морскую приключенческую, кладоискательскую, романтическую; либо литературу эпохи джаза, описания роскоши, тоже предпочтительно пляжной и отельной, но при том с трагической подоплекой. Чтобы чувствовался контраст между страданиями богатых и вашими тихими среднеклассными радостями.
С этим хорошо. Правда, вся эта прелесть закончилась перед Первой мировой войной, вместе с гибелью старой Европы и колониальной системы. Нет, вру: были последние жюль-верновцы, уже откровенно детские, — дети-то открывают мир заново независимо от того, открыты уже все континенты или нет. Так что идеальным пляжным чтением для подростков и ностальгирующих взрослых пребудет поляк Альфред Шклярский с «Приключениями Томека Вильмовского», кумир нашего позднесоветского детства, герой мягкообложечных бестселлеров издательства «Slask». Все это доставаемо в букинистических отделах, заказываемо на «Озоне» и легко обнаружимо у друзей. Но Шклярский, само собой, лишь обобщал для социалистического подростка опыт великой литературы рубежа веков — Джозефа Конрада, Луи Буссенара, Рафаэля Саббатини, а если брать великие образцы — то, конечно, Германа Мелвилла. Как-то мне посчастливилось на гурзуфском книжном развале купить «Тайпи» и «Ому» в одной книжке, позже я набрел на «Энкантадас, или Очарованные острова» — после этого достаточно было легчайшего усилия, чтобы мысленно перенестись на атоллы, в бухты, в гогеновский вечноцветущий рай, в Индонезию-Микронезию-Полинезию или как там это еще называется, где а-бал-денные туземки с лилиями в волосах плывут навстречу кораблю, дабы спеть ему приветственное алоха оэ или еще что-нибудь такоэ. Мелвилл знал и любил морское дело, достаточно постранствовал, не питал иллюзий насчет поголовного туземного дружелюбия, но не впадал и в другую крайность — в белую гордыню; читать его на пляже хорошо еще и потому, что самый ритм его прозы волнообразен, длинен, подобен сонному прибою и таит за этим сонным покоем такую же океаническую мощь. Кто не ленив — получит на пляже удовольствие и от «Моби Дика», но «Тайпи» вне конкуренции.
Конрад — самый необычный из маринистов последних двух веков, потому что с романтикой у него обстоит сложно: этот англоязычный польский матрос не обольщался экзотикой и знал корабельную жизнь досконально, сменив десяток должностей от юнги до капитана. Конрад — автор неровный, но, как хотите, «Тайфун» — лучшая книга о буре на море, которую мне довелось читать. Это вещь страшная, тревожная, особенно хороша она во времена уютного затишья на крымском берегу, — но и смешная, и трогательная, и подчеркнуто будничная. Короче, лучше этой короткой саги о пароходе «Нянь-Шань» и его капитане я не встречал ничего, по крайней мере в морской прозе; единственное что — после нее страшновато входить в воду, но это касается только людей с воображением. Я порекомендовал бы также «Фрейю семи островов», автобиографическое «Зеркало морей», а если вам нравится Африка — то и «Сердце тьмы». Подростки оценят «Черного штурмана». Патриотам напоминаю, что Конрад родился в Бердичеве и отлично знал русский, но если вы хотите кого-нибудь совсем уж своего — Конраду лишь немногим уступает наш Станюкович, ныне почти забытый, а когда-то хрестоматийный. «Морские рассказы» — превосходный сборник, если достанете (он давным-давно не переиздавался).
Есть еще один автор, прямо-таки незаменимый для морского отдыха, — Говард Лавкрафт, который описывает не конкретные моря и берега, а сюрреалистические, небывалые пейзажи, развивая самые бредовые фантазии отца всей романтической прозы Эдгара По (кстати, «Повесть о приключениях Гордона Пима» тоже отлично читается в шезлонге под плеск волны). Создатель Ктулху, внимательно прочитавший «Низвержение в Мальстрем» и освоивший почти все приемы старшего соотечественника, — Лавкрафт поэтичнее и элегичнее, у него меньше злого гротеска и больше той несравненной тоски, с которой глядишь иногда с берега на алый просвет в тучах. «Но в мире есть иные области, луной мучительной томимы: для высшей силы, высшей доблести они вовек недостижимы» — кстати, Гумилев отлично читается на море, если у вас есть привычка к чтению стихов, а если нет — вырабатывать ее лучше всего именно на энергичной, внятной, повествовательной поэзии Гумилева. Рекомендую двухтомник Лавкрафта или любой его сборник всем, кто отправляется плавать и загорать: отдохнуть в полной мере можно лишь тогда, когда сознаешь себя не просто на берегу, заваленном потными телами, а в соседстве опасной и неведомой стихии, кишащей не только окурками, но и ктулхами.
Здесь первое место удерживает Александр Грин (хотя не советовал бы я забывать и Грэма — особенно любителям Индокитая: «Тихий американец» — едва ли не лучшая книга о нем, вышедшая из-под пера белого человека). Грина нелепо сводить к авантюрам, острым и быстрым фабулам, облачным берегам — Ахматова, заклеймившая его определением «перевод с неизвестного», элементарно не читала его лучших вещей. Грин — вообще лучшее чтение, которое можно взять с собой на пляж: декорации экзотичны, сюжет непредсказуем, герои страстны, мораль парадоксальна. Не буду перечислять своих фаворитов (хотя не удержусь — «Сто верст по реке»! «Капитан Дюк»! «Трагедия плоскогорья Суан»!), но взять с собой хороший однотомник Грина — значит спасти любой, самый скудный, самый непогожий отпуск. Лучшим из сборников гриновской новеллистики я считаю кристалловское «Фанданго» — там, кажется, почти все; книга толстая, тяжелая — но лучше не взять с собой лишнее полотенце. Из романов, пожалуй, порекомендую только что отреставрированную гриновским музеем в Феодосии «Недотрогу» — два года назад издали первую треть, восстановленную по черновикам: страшный, сильный, уже больной, но удивительно красивый роман. Лежа на солнце, хорошо выдумывать, что там было бы дальше.
