Эти люди хотели доказать, что евреи ничем не отличаются от других. Им удалось убедить в этом самих себя. Чувство еврейского достоинства становится ненужным, а еврейский национализм — прямой помехой в деле установления любви и братства. Вот чему учили нас наши руководители. Невозможно сохранить Ahават Исраэль, когда тобой руководит принцип: раствориться. Нельзя было, конечно, ожидать от этих людей, что они пронесут чувство национальной гордости через интеграцию, всеобщее братство и равенство и желание сражаться за рождественскую елочку. В их сердцах не осталось места для чувства сострадания к евреям. Ведь Либерализм, Равенство и Секуляризм делают людей равными, почему же мы должны испытывать какие-то особые чувства по отношению к евреям? Когда еврей стремится стать гражданином мира и гуманистом, ему совсем необязательно заниматься специфически еврейскими проблемами. Конечно, советские евреи находятся в нелегкой ситуации, но ведь и в Эфиопии нарушаются права человека. Да, евреи в кварталах бедноты американских городов страдают от преступности. Но разве другие не страдают?
Почему мы утратили желание помогать своим братьям-евреям? Почему мы не протестуем, когда их притесняют? Ответ ясен: когда мы порыва-ем с еврейской традицией, в наших сердцах поселяется чувство равнодушия и апатии к еврейским проблемам вообще. Кто убил в нас Ahават Исраэль, возвышенное чувство любви к своим братьям и сестрам? Мы сами. Мы и наши руководители, которые хотели избежать антисемитизма, растворившись среди неевреев.
Есть и еще одна причина.
Тот, кто слишком много печется о собственном благополучии, неизбежно ослабляет узы Ahават Исраэль. Слишком много внимания мы уделяем нашим узким проблемам и все менее способны чувствовать сострадание к другим. Это не значит, что мы совсем не думаем о своих братьях. Но это значит, что любое событие мы оцениваем с той лишь точки зрения, насколько хорошо или плохо от этого будет нам лично, а не всему народу. Решившись на тот или иной шаг, мы сперва застраховываем себя от всякой опасности, а если это невозможно — не делаем ничего. Ведь будучи благоразумным человеком, я обязан подумать о том, как то или иное действие отразится на моем бизнесе. Я должен учесть возможные реакции родственников и близких. И главное — что скажут люди?
Среди всех мифов самый любимый и оберегаемый — Респектабельность. Если еврей ведет себя респектабельно, то антисемитизм не коснется его. Из всех американских золотых тельцов Респектабельности поклонялись наиболее страстно. На этом, ни на чем ином, только на этом строится весь ход мысли: что скажут гои? Как часто мы не можем помочь евреям, так как это оказывается "неприемлемо", "не по-еврейски", "рисковано"! Как часто мы сидим сложа руки, потому что наши действия могут не понравиться "им". Как "они" отнесутся к нашим поступкам? Чувствительность к тому, что скажут или подумают окружающие, парализует нашу волю, мешает нам делать то, что мы обязаны делать.
Мой дед, благословенна его память, был ученым, благочестивым человеком, всеми любимым и уважаемым. Он жил в Стране Израиле в городе Цфат. Всевышний наделил его высочайшими душевными качествами. Кроме того, мой дед мог бы стать богатым человеком, не сделай он одной ошибки. Но мой дед был как раз из тех, кого весьма беспокоит мнение окружающих. Ма йомру hабрийот? ("Что люди скажут?") — было его главным жизненным правилом, и оно дорого обошлось ему.
В те далекие годы, в начале этого века Страной Израиля правили турки. Во всей стране было около 50 тысяч евреев, которые жили в основном в Иерусалиме, Цфате, Хевроне и Тверии. Они отнюдь не были богачами, основным средством их существования была т. н. "халука" — деньги, которые собирали восточноевропейские евреи для своих собратьев в Святой Земле. Почти все эти пятьдесят тысяч евреев были религиозными людьми. Нерелигиозных была горстка: недавно прибывшие в страну молодые интеллектуалы, называвшие себя сионистами и возжелавшие осушать малярийные болота.
В Цфате, древнем городе кабалистов, где когда-то жили р. Ицхак Луриа и р. Йосеф Каро, обитало около 12 тысяч евреев, влачивших жалкое материальное существование, но озарявших своей святостью, своей напряженной духовной жизнью всю Страну Израиля. Мой дед был исключением среди цфатских евреев — он был бизнесменом. Но как и все остальные, он проводил долгие часы в молитвах и изучении священных книг. Он был завсегдатаем Цанзской синагоги, построенной хасидами Ребе из Цанза (сегодня этот польский городок называется Новы-Сонч). В синагоге обсуждались самые разные вопросы, здесь рассуждали о политике, о религии, о Б-ге и о чем угодно еще. И, конечно, постоянной темой разговоров были дела и поступки обитателей города. Может быть, боязнь попасть на острые языки соседей заставила моего деда перед тем, как сделать тот или иной шаг, дважды подумать- а что люди скажут?
В одно прекрасное утро мой дед отправился в деловую поездку. Вернулся он лишь к послеполуденной молитве, "Мнихе". Любопытные умы прилагали немало усилий, чтобы разузнать, где он был и чем занимался. Ему оставалось только ждать вынесения приговора…
А ездил он в небольшую арабскую деревушку, расположенную на берегу моря вдали от еврейских поселений. Там он купил участок земли. Услыхав об этом, "эксперты" стали криком кричать: "Вы с ума сошли, реб Нахман! Разве может еврей тратить деньги на такую нелепую вещь? Вас надули: на этой земле ничего не будет расти!"
Мой дед был достаточно опытным бизнесменом, чтобы понимать ценность того прибрежного участка земли, но бес попутал. "Люди сказали", что он сглупил, люди осмеяли его — и он недолго думая отменил сделку.
Повидав в своей жизни немало богатых людей и еще больше бедных, я понимаю, что, как правило, богатым живется лучше. Мой дед умер бедняком, потому что на том участке земли в прибрежной деревушке был построен Хайфский порт.
Каковы были последствия того, что мой дед придавал слишком большое значение "общественному мнению"? Слава Б-гу, наше семейство не умерло с голоду. Но что случится, если еврейский Народ и в особенности его лидеры только тем и станут заниматься, что будут прислушиваться к тому, что "люди скажут"? Результатом может быть катастрофа.
Почему мы молчим? Почему наши организации осуждают тех, кто организует еврейскую самооборону? Почему те же самые организации, по горло увязшие в мелких политических дрязгах, ничего не предпринимали, когда миллионы евреев погибали в Освенциме?
Ответив на эти вопросы, мы не можем не покраснеть от стыда и позора.
Еврейские лидеры не хотели вывести нас на улицы, боясь, что слишком бурные демонстрации приведут к тому, что "они", т. е. американцы-неевреи начнут считать эту войну "еврейской войной". "Они" могли бы стать антисемитами, и положение американского еврейства ухудшилось бы. Мы боялись даже подумать о такой возможности. Мы дрожали от одной этой мысли. Мы запирали на замок свои рты и сердца. А в Освенциме убивали в это время наших братьев.
То же, что мешало нам выполнить свой долг тридцать лет назад, мешает нам и сегодня. Еврейский истэблишмент заботится в первую очередь о том, чтобы слишком шумная кампания в поддержку евреев СССР не повредила его престижу в глазах неевреев.
Должны ли удивлять нас возмущенные крики о "еврейском терроризме" и "безответственном поведении"? Те же самые крикуны и двадцать пять лет назад тоже истерически вопили о еврейских "хулиганах" и "террористах". Тогда "бандитами" были бойцы еврейских подпольных организаций в Эрец-Исраэль — Эцеля и Лехи. Еврейская история преподносит нам один урок за другим, но мы упрямо продолжаем повторять вчерашние ошибки.
Неужели кто-то способен поверить, что необычайная осторожность, даже робкость поступков наших вождей объясняется исключительно их заботой о том, как бы не повредить советским евреям? Неужели их обращение к президенту США с просьбой пресечь вредную деятельность "плохих" евреев продиктовано исключительно их трогательной любовью к евреям СССР? Если они действительно проникнуты такой глубокой любовью к советским евреям, то почему за период с 1917 по 1969 год они не провели ни единой демонстрации в их защиту? Если они на самом деле ночей не спали, переживая за судьбу советского еврейства, то почему они так упорно отказываются встретиться с представителями тех еврейских групп и организаций, которые готовы предпринять решительные действия, и обсудить с ними возможные пути борьбы?
Но если не забота о советском еврействе движет нашими лидерами, то что же? Ими движет неуверенность в себе и своих силах — порождение болезненной галутной психологии. Больше всего на свете их беспокоит — что "они" скажут?
Если мы слышим трусливые вопли "лидеров" — их возмущают еврейские патрули, охраняющие стариков и женщин в кварталах бедноты, и молодые евреи, обучающиеся самообороне, — если мы слышим их крики о недопустимости "хулиганства", то надо помнить, что они кричат из-за страха. Они боятся утратить свой "статус в обществе", свою "респектабельность". Надо помнить, что каждый свой шаг деятели еврейского истэблишмента делают, оглядываются на "них" — а что скажут люди?
