– В Москве вы жили вместе с семьей?
– Нет, один. Жена отказалась поехать в Москву. Она захотела к своей маме в Красноярск. Забрала с собой нашу дочь, и там они остались. А когда я попал в колонию, она со мной вообще развелась.
– Она сообщила об этом в письме?
– Нет, она письма не пишет. Но мир не без добрых людей: мне написали об этом другие люди.
– За что вы попали в колонию?
– Дело в том, что в Москве я сначала снимал квартиру. Но потом познакомился с женщиной, у которой тоже был свой бизнес. Мы с ней сошлись и совместно приобрели коттедж в Подмосковье. Я даже думал, что со временем женюсь на ней. Потому что я понял, что жена от меня отвернулась: у нее была своя жизнь, у меня – своя. И вот одни мои знакомые посоветовали по дешевке приобрести квартиру в Москве. Эти мои знакомые были так называемые черные риелторы. Они продавали квартиры с липовыми документами. Правда, по цене намного меньше реальной стоимости квартиры. И вот мне говорят, что есть такая квартира. В хорошем районе, в хрущевке, которая в будущем идет под снос. Первый этаж, двухкомнатная квартира. Мне ее предлагают всего за пятнадцать тысяч долларов, со всеми документами. Хотя в то время такие квартиры стоили сорок пять тысяч долларов. Но есть одна проблема: в квартире живет какой-то бич. Фактически он не живет, а существует. Постоянно пьет. От него просто надо избавиться. И тогда квартира будет моей. Я спрашиваю: «А как избавиться?» – «Да у нас есть человек, который за такую-то сумму поможет избавиться. Только предоставь ему машину, чтобы вывезти бича из квартиры».
– Куда его собирались вывезти?
– Его собирались убить. А я должен был предоставить транспорт.
– И вы сразу согласились?
– Согласился. Но иной раз до сих пор задаю себе этот вопрос: почему я согласился? Либо я повелся на то, что эта квартира доставалась мне очень дешево. Хотя я не собирался жить в Москве, у меня же был коттедж в Подмосковье. А про эту квартиру я думал, что отремонтирую ее и подороже продам. И вот приезжаю я на квартиру с подельником. Он, кстати, сейчас на воле, я никого не потянул за собой. Может быть, это был джентльменский поступок с моей стороны, да и вообще… Не знаю, я думал, что мое частичное признание как-то облегчит мою участь, я же почти все сразу рассказал следователю. Мы приехали на ту квартиру посмотреть, что к чему. Там был хозяин-алкоголик. Он уже, наверное, лет тридцать только пил и больше ничего в жизни не делал.
– Сколько ему было лет?
– Под пятьдесят. В квартире – хлам-бедлам. Естественно, все прокурено. Куча бутылок. Их было так много, что на них можно было кататься. Мы посадили хозяина в мою машину и повезли его в Подмосковье. На заднем сиденье с ним сидел мой подельник, они напились. Потом подельник лупанул его кирпичом по голове и скинул в реку.
– А вы где в это время находились?
– Я отъехал подальше, потому что я боялся всего этого. У меня был мандраж, меня трясло, хотя я тоже выпил спиртного, чтобы успокоиться. И даже в течение всей следующей недели я всего потом боялся.
– Как вы расплатились с убийцей?
– Отдал ему полторы тысячи долларов. Сумма совсем незначительная. После преступления подельник уехал, и я больше с ним никогда не встречался. Я даже не знаю, где он сейчас.
– Что произошло дальше?
– Я неделю жил в страхе. А мне уже документы на квартиру сделали. Оформили генеральную доверенность о том, что я распоряжаюсь этой квартирой. Месяц я боялся туда прийти. Наконец успокоился, появился там, оплатил в ЖЭУ все коммунальные счета, по которым были долги. И стал делать косметический ремонт. Нанял бригаду молдаван. Я их привез в квартиру, дал им инструменты, стройматериалы, завез продукты и закрыл на ключ. Они сделали ремонт, я им заплатил. И решил продать квартиру. Настал 1999 год. У меня уже был покупатель. Он приехал, посмотрел. Квартира ему понравилась. Мы договорились о сумме. Покупателем был кавказец, я знал всю их династию, они держали рестораны. Он говорит: «У меня сейчас денег нет. Ты пока оформляй документы, я потом заплачу». Я отвечаю: «Ахмед, ты Ахмед, со мной не пройдет вариант “кидалово”. Тем более что я был не один, со мной ребята были. Он тогда достает деньги, пересчитывает, и у него не хватило десяти тысяч. Он говорит: «Я тебе потом отдам». – «Нет, ты напиши расписку». Он написал, и мы разошлись. А 24 июня, этот день для меня очень тяжелый, я приехал домой, поставил машину на парковку, взял пакеты с продуктами и пошел к коттеджу. Было пять часов вечера. Я смотрю: стоят две машины. Одна иномарка, другая отечественного производства. Из той и второй машины выходят люди в штатском, идут навстречу мне, спрашивают: «Вы – такой-то?» – называют мою фамилию. Отвечаю: «Да». Мне говорят: «Пройдемте с нами». Сажают меня в свою машину, поехали. Едем в полной тишине. У меня в голове разные мысли: я не мог понять, за что меня взяли. Я про квартиру даже не думал. А думал я совсем про другое: может, у нас произошло что-то на фирме, или может, что-то на таможенном терминале с товаром из Калининграда. Меня привезли в Москву, в окружное отделение милиции, завели в большой кабинет. За столом сидит полковник – начальник отделения милиции, прокурор, следователи, уголовный розыск. Уже все собрались! Мне говорят: «Присаживайтесь». И сразу мне задают вопрос про квартиру: «Как вы ее приобрели?» – «Да вот, купил ее». И потом все пошло-поехало. Сначала мне задает вопрос начальник, потом прокурор, после него другие, чтобы я терялся. Потом меня отвели в дежурную часть, где с меня сняли шнурки, часы, крестик, печатки. Все мои документы забрали, все доверенности, а у меня там печати были. Мобильный телефон, пейджер, ключи от машины забрали. И в камеру. Я один в камере, в тишине, и ничего не могу понять. Я в белой рубашке, таких брючках, в туфельках, и сразу попал в камеру, тем более первый раз в жизни. Я даже никогда не думал, что есть такие заведения. Когда в армии служил, я был начальником караула, на гауптвахту заступал, там тоже такие же камеры, там солдат содержали в штрафном изоляторе. Видел это все. А тут сам ощутил это на себе. Конечно, все это подействовало угнетающе. Потом меня вызывают на допрос, где два оперработника пристегнули меня наручниками к трубе, ударили резиновой палкой и сказали: «В общем, давай быстренько все рассказывай». Естественно, я все и рассказал. Меня спросили: «Ты же даешь чистосердечное признание?» – «Да». С меня взяли показания, я сперва все рассказал, а потом написал то же самое. Потом меня опять завели в камеру. Допросов больше не было. Десять дней меня продержали в камере, а потом перевезли в Калугу. Оказывается, тот труп хозяина квартиры, когда его сбросили в реку, поплыл и доплыл по реке до Калуги. Его сбросили в воду в начале осени 1998 года, а всплыл он на территории Калужской области в июне 1999-го. Я потом, когда читал материалы уголовного дела, подумал, что по нему можно было бы поставить фильм или книгу написать. Было воскресенье. На берегу сидел рыбак. В том месте обычно никто не рыбачил. Но этот дедушка, пенсионер подмосковный, приехал туда на жигуленке, сел в закутке и стал рыбачить. А там шло мелкое течение. И он видит, что плывет труп. До ближайшего райотдела – тридцать километров. Как законопослушный гражданин, он бросил все, сел в машину, поехал в райотдел, вытянул, наверное, с трудом эту милицию в воскресенье, они, видать, нехотя туда приехали. Достали труп. На нем была куртка, и в нагрудном кармане лежал старый пропуск на какой-то московский завод. И там была фотография. Экспертизу сделали, восстановили его фамилию, узнали, где он жил. И выяснили, что теперь его квартира была записана на меня. Потом мне сам следователь говорил: если бы в куртке не оказалось пропуска, этот труп остался бы неопознанным.
– Где вас держали в Калуге?
– В СИЗО. Меня привезли туда спецэтапом, на «жигулях», в наручниках. От Москвы до Калуги сто двадцать километров. Оперативные работники передали меня в СИЗО. Там жуть… Закрывают меня в камере. Грязно. Такие большие тараканы бегают, такие здоровые, я раньше таких не видел. Запах вот этот невыносимый. В общем, долго я там сидел, захотел в туалет. Долбился-долбился. Но у меня терпение и закалка военная есть. И я стал потом упражнения делать, разминаться, чтобы как-то себя вдохновить, не упасть духом. Потом через какое-то время меня вывели, произвели досмотр – полностью раздели, описали, потом в душевую, под холодную струю. Потом вывели и куда-то повели. А тюрьма старая, еще екатерининская, и меня ведут-ведут, лестниц много, вверх-вниз, вверх-вниз, я уж подумал: «Куда же меня ведут?» Заводят меня в карантинную камеру. Там было, наверное, четыре на четыре метра. Окошка нет. Вместо него просверлены маленькие отверстия. И там было нас двадцать семь человек. И всего шесть кроватей. А было лето, жарища, духота, в камере накурено. На следующий день меня повели фотографировать на фас, на профиль. Повели на отпечатки. В санчасть. Анализы взяли, всё записали. Потом меня вызывает режимный работник и проводит со мной беседу. Я ему сразу рассказал, кто и что я. Он говорит: «Зачем же тебе сидеть с этими отморозками? Есть у нас камера, где нормальный контингент. Там сидят бывшие бизнесмены, бывшие адвокаты». Меня перевели в ту камеру. Там было шесть кроватей и пять человек, я шестой был. Санузел выложен кафелем. Из крана течет горячая и холодная вода. Телевизор был у них.
