Не устрой Константин Великий Восточную Римскую империю, течение христианской истории пошло бы по совсем другому руслу и католическая схизма могла бы представлять христианство во всей его «полноте», в то время как на востоке арианская ересь смогла бы подавить православие, которое существовало бы в виде одной из многочисленных сект и не более того.
Уже упомянутая арабская экспансия вполне могла смести с лица земли христианство в Передней и Малой Азии и Северной Африке. Только присутствие мощной Византийской империи не позволило совершиться трагедии и оградило христиан даже на занятых арабами территориях от полного уничтожения. За триста лет, предшествовавших арабским завоеваниям, Византийская империя помогла укоренить православие в духовной жизни этнических общностей указанных выше регионов, сделала его смысловой основой этнического самосознания, и это дало возможность этносам даже в условиях арабского владычества сохранить себя и свою православную духовность.
А утверждать православие приходилось в среде, переполненной эллинским спекулятивизмом, ортодоксальным иудейским монотеизмом и отголосками местных языческих культов. То и дело возникавшие ереси порой готовы были исказить или вообще отменить православную традицию, а если вспомнить иконоборчество, то в VIII–IX веках оно вообще становилось религиозно-политической доктриной империи. Арианство, монофизитство, монофилитство, несторианство, уже упомянутое иконоборчество — мощные ереси, потрясавшие империю, а сколько малых отклонений от православия и местных ересиархов, о том надо отдельно читать в церковной истории. Византия унаследовала высокую культуру предшествующих цивилизаций, образовательный уровень населения был значителен, и это в совокупности создавало благоприятную среду для толкования вкривь и вкось Писания, не говоря уже о жажде внести свое "веское и неповторимое слово" в Предание. Григорий Нисский в конце IV века так сатирически описал это самодеятельное теологическое мудрствование: "Одни, вчера или позавчера оторвавшиеся от черной работы, вдруг стали профессорами богословия. Другие, кажется, прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этими людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это — торговцы платьем, денежные менялы, продавцы съестных припасов. Ты спросишь их об оболах (копейках), а они философствуют о Рожденном и Нерожденном. Хочешь узнать цену на хлеб, отвечают: "Отец больше Сына". Справишься: готова ли баня? Говорят: "Сын произошел из не сущих". Сарказм налицо, но ведь если «богословствовали» рабы и черный народ, то уж свободные крестьяне и ремесленники "творчески развивали" эти и другие идеи куда как активнее. А что тогда говорить об «интеллигенции» и монашеской братии, которым само положение позволяло идти "дальше, дальше, дальше" по любому богословскому вопросу, чтобы в конце пути оказаться лжеучителями и внеправославными (выбираю самые мягкие слова) толкователями Писания и Предания.
В этом бушующем море амбиций, заблуждений и искушений была имперская воля, чтобы Истина воссияла, соблазн расточился и подлинное слово просветило духовный мир человека и общества. Пример Никейского Собора здесь был благодатно непререкаем, что позволило самые трудные и действительно судьбоносные проблемы решать именно соборно и именно вселенски. С 325 по 787 год было проведено семь Вселенских Соборов, решения которых определяют до сих пор нашу православную жизнь. Но важно помнить, что в тех исторических условиях имперская власть была светским двигателем духовного строительства, что лишний раз подтверждает мнение о Византии как империи духовного делания, что бы ни писали историки и современники об интригах и хитросплетениях дворцовой жизни.
_*** _
Я уже написал, что православие утверждалось в борьбе с ересями и лжеучениями. Болезненность этого процесса несомненна, и надо еще раз подтвердить роль Византийской империи в утверждении православного Предания и православной Традиции. Лишь однажды, но на протяжении почти столетия имперская власть впала в искушение иконоборчества, что немедленно породило общеимперскую смуту, ослабило государственные институты, и только уже вполне сформировавшееся православное миросозерцание не позволило ереси стать государственной идеологией. Седьмой Вселенский Собор в 787 году дал развернутую и догматически безупречную критику иконоборчества, сохранившую непререкаемость до сего дня. В 843 году императрица Феодора в первое воскресенье Великого поста торжественно провозгласила возвращение к почитанию икон, и это событие мы празднуем каждый год как Торжество Православия.
Следующим ударом, потрясшим империю, был захват Константинополя в 1204 году западноевропейскими бандформированиями под благочестивыми лозунгами похода на Святую Землю и во главе с паханами с титулами герцогов, графов, маршалов. Бандиты захватили столицу и устроили грабеж драгоценностей и святынь, чего не делали менее просвещенные завоеватели. Вероятно, в это время была похищена Плащаница Господа нашего Иисуса Христа. В одичавшую Западную Европу переправлялись православные реликвии, и именно в это время часть византийских архивов и библиотек оказалась на Западе, создав интеллектуальный фон для Проторенессанса.
Византия трудно поправлялась после освобождения от рыцарей-бандитов, но у нее хватило сил для палеологовского возрождения. На излете творческого потенциала она смогла подарить православию исихазм; Григорий Палама, Добротолюбие и афонское монашество стали великими событиями византийской, православной, всемирной истории. Как промыслительно все происходит! Исихазм в Византии был прощанием империи с миром, в то время как в России он стал духовным деланием, подвигшим Сергия Радонежского на возрождение крепости духа в жертвенном подвиге героев Куликовской битвы.
Империя выполнила свою историческую задачу. Но турки уже обступили со всех сторон остатки некогда грандиозного государства, и понятно было, что на очереди стоит захват Константинополя. На исходе сил и при истончении воли к власти империя совершила акт апостасии, который стал актом отречения от Традиции и предательством исторического целеполагания византийской государственности. В поисках союзников, способных защитить страну и столицу от турецкого ятагана, империя обратилась к Ватикану за помощью, пожертвовав ради призрачного спасения от турок чистотой православной веры. В 1439 году после двухлетних дебатов в Ферраре во Флоренции были подписаны документы, провозгласившие унию католицизма и православия. Было предано православие, но вместе с ним был перечеркнут смысл имперской государственной жизни. Флорентийская уния была смертным приговором Византии, и он был приведен в исполнение весной 1453 года. История империи закончилась.
Но если закончилась история Византийской империи, то не закончилась история православия. Марк Ефесский выступил против унии (ни в Ферраре, ни во Флоренции папская сторона не смогла выдвинуть ему достойного оппонента) и не позволил католицизму исказить устои православного вероучения и церковного устроения. В день кончины своей он произнес слова, обращенные к сановнику Схоларию, но ставшие завещанием Византии всему православному миру: "И в равной мере он долженствует и в отношении Бога и Веры и Церкви верно и чисто бороться за Веру. И я сам возлагаю на него эту борьбу, чтобы вместо меня он был защитником Церкви и водителем здравого учения и поборником правых догматов и Истины, имея поддержку в Боге и в самой Истине, о чем и ведется борьба, чтобы, бывая общником в этом Святым Учителям и богоносным Отцам, великим богословам, он воспринял награду от Праведного Судии, когда Он объявит победителями всех тех, которые боролись о Благочестии. Но и он сам должен всеми силами иметь рвение о благостоянии правых догматов Церкви, как долженствующий дать отчет о сем в час суда Богу и мне, поручившему ему сие, а также понадеявшемуся принести в Благую Землю эти слова, приносящие более чем стократный плод. Пусть он ответит мне о сем, дабы, отходя от настоящей жизни, я возымел совершенную уверенность и чтобы, отчаявшись в исправлении Церкви, я не умер в печали".
В сути своей это было завещание всему православному миру, но только Россия тогда (и сейчас!) оказалась способной на имперском уровне сохранить в чистоте Византийские Дары. Да, конечно, православные церкви на Ближнем Востоке, их существование и верность семи Вселенским Соборам среди мусульманского мира — уже чудо свидетельствования о святости православия, но без Российской империи само православие не могло бы сохраниться и каждый, посягавший на веру и верующих, вынужден был считаться с фактом присутствия православной России в мире.
