Тот же Грибоедов в своём «Горе от ума» приводит убийственную характеристику пишущей братии. В его комедии есть множество третьестепенных персонажей, которые даже не появляются, но обозначаются пунктирно. О некоторых из них на балу у Фамусова Репетилов восторженно рассказывает Чацкому:
- [?]Ещё у нас два брата:
Левон и Боринька, чудесные ребята!
Об них не знаешь что сказать;
Но если гения прикажете назвать:
Удушьев Ипполит Маркелыч!!!
Ты сочинения его
Читал ли что-нибудь? хоть мелочь?
Прочти, братец, да он не пишет ничего;
Вот эдаких людей бы сечь-то,
И приговаривать: писать, писать, писать;
В журналах можешь ты однако отыскать
Его отрывок, взгляд и нечто .
Об чём бишь нечто? – обо всём;
Всё знает, мы его на чёрный день пасём…
Кого же мы сейчас сами «пасём», кроме этих «чудесных ребят», писателей-мейнстримщиков, то и дело мелькающих по телевизору? Многие литераторы, хоть правого, хоть левого толка, напоминают мне этого Удушьева, с намертво приклеенным ярлыком «гения». Ну на худой конец «полуклассиков» в литературных классах. В либеральной среде это, разумеется, Акунин, Пелевин, Сорокин и примкнувший к ним житель Швейцарии Шишкин. В антагонистической – своя обойма патронов, как в автоматном рожке. Тут Прилепин, Шаргунов, Сегень. Я, конечно же, несколько утрирую, никакие они все не Ипполиты Маркелычи, поскольку пишут много, вполне достойно, на любой вкус и «обо всём», свою армию читателей возглавляют. Без них литературный процесс в России был бы не полон и обделён. Но почему только эти писатели находятся в мейнстриме? Что, других нет?
Есть, но они «не на коне», как пишет в ходе этой дискуссии Сергей Морозов. Они разошлись по комнатам, кто в обеденную, кто в спальню, кто в молельню, кто в уборную… Читатель их не знает и, главное дело, не хочет знать. Ему подавай тех, кто на виду, кто скачет, размахивая шашкой и меча вместо гранат шишки. Качественной разницы, говорит Морозов, между известными ему Лощицем, Распутиным, Личутиным, неизвестными Трапезниковым и Галактионовой, с одной стороны, и Быковым и Улицкой, с другой, нет, по крайней мере она не столь уж велика. Поскольку в настоящий момент – это литература не для всех, а для «своих». (А я вот, например, до сих пор не знаю и не уверен, где «свои», где «чужие», да мне и плевать на это, как Портосу, просто пишу, потому что пишу.)
Всегда было избранное фамусовское общество, определяющее мейнстрим и посылающее в народ свои мессиджи (уж простите меня за эти англицизмы, знаю, что «Литературная газета» ведёт с ними неустанную борьбу). Всегда были Репетиловы, болтуны, опошляющие и дискредитирующие идеи времени, со своими кухонными собраниями «по четвергам», где только «шумят», «пьют шампанское на убой» и высказывают сквозь зубы «передовые мысли» и «модные увлечения». Всегда были «чудесные ребята Левон и Боринька», всегда были «гении» Удушьевы.
Правда, всё это обитало и существовало по большей мере в столицах, но провинция, к сожалению, частенько брала и берёт с Москвы и Санкт-Петербурга пример. В том числе и в литературной моде. Но что же нам всё-таки принёс 2013 год? Я не стану говорить о москвичах, питерцах и устроившихся за границей шишкиных. О них и без меня сказано сверх меры. Но хочу обратить внимание на писателей региональных. Мне порой приходится заниматься литературными обзорами, и, уверяю вас, интересных и самобытных авторов там достаточно. Назову некоторых, навскидку.
Забайкальский поэт из посёлка Акша Виктор Кобисский начинал ещё в 60-х годах прошлого века, в его стихах много мысленных образов, этакой философско-лирической романтики, поисков «пути к вечности», смыслов жизни. Его последняя книга «Вчера, сегодня и…» оставляет надежду, что и «завтра» (слово, которое автор, сомневаясь, не решился добавить в название) читатели-искатели и авторы-бессребреники не повыведутся. (В этом году у него восьмидесятилетний юбилей, от души поздравим.)
Владимир Костылев из дальневосточного города Арсеньева, эссеист, автор небольших прозаических миниатюр. Жанр его очередной книги «Однородные обстоятельства» даже трудно определить и классифицировать. Это интеллектуальная проза, написанная поэтом и рассчитанная на «медленное чтение». Поскольку его ассоциативные цепочки неожиданны и не ложатся на готовые лекала в уме читателя. А вот поэтические миниатюры близки к японским верлибрам танка или хайку. К слову, сам Костылев издаёт в Приморском крае редкий по качеству и по подбору талантливых авторов ежемесячный журнал-альманах «Литературный меридиан», но материальных средств на его выпуск катастрофически не хватает. Помог бы кто, а? Где вы, меценаты и спонсоры?
Марат Буланов из Перми, наш «уральский Джек Лондон», занимавшийся когда-то дифференцированной психофизиологией, но резко сменивший амплуа и пришедший в литературу довольно поздно, но всерьёз и надолго. Его рассказы, повести, романы выстроены в довольно жёсткой конструкции, но это и понятно: суровая природа, вечная мерзлота, экстремальные обстоятельства, не доверяющие друг другу поисковики, геологи и бродяги – искатели приключений.
Я не намереваюсь противопоставлять писателей из регионов столичным. Не важно, где ты проживаешь – в Москве, в Конакове или за границей. Дело вообще не в том, в каком месте на земле ты обитаешь. Но так или иначе лучше всё-таки жить хоть в кромешной темноте, но с правдой, чем при ярких огнях, но во лжи. Всё зависит от самого писателя, от его нравственных законов внутри. Если их нет, а есть только неистребимая тяга «светить везде, светить всегда» с жаждой славы, денег и премий, то рано или поздно выйдет как в чеховской «Чайке», когда доктор Дорн бросил знаменитую грустную реплику, подводя итог разочаровавшемуся в своём ремесле литератору: «Лопнула склянка с эфиром».
Выводы мои о прошедшем годе (с захлёстом в год нынешний) таковы. Сейчас, особенно после Крыма, отечественная литература (прежде всего провинциальная) находится и ещё долго будет находиться во всё возрастающем воздушном потоке. Появятся новые талантливые имена, «оживут» и обретут второе дыхание старые, свалятся со своих «лошадок» писатели-мейнстримщики. Но никуда не денутся. Останутся и коллективные удушьевы, левоны и бориньки. Как без них? Без них русская литература жить не может, скучно. Надо же на ком-то и потренироваться.
Процессы, идущие в литературе, а также в геополитике, экономике, культуре, спорте, во всех сферах человеческой деятельности, симметричны и взаимосвязаны. Нас, конечно же, интересует всё, что происходит в этом мире. Но нас также интересует и то, что в этом мире не происходит. Понимайте эту сентенцию как угодно. Лучше всего в сакрально-метафизическом смысле. Добавлю лишь одно: это мой сугубо индивидуальный «взгляд» на «нечто».
Теги: литература , дискуссия
Исаак Бабель, Ги де Мопассан, Беня Крик и другие
По-крупному блистательному художнику русской словесности Исааку Бабелю не повезло дважды. Уж очень хорошо он говорил по-французски, уж очень дружные аплодисменты "срывал", выступая в парижских залах перед проклятыми буржуа. Второй раз ему не повезло уже посмертно как писателю, возвращённому классиком в жизнь советских 50-х, когда в 91-м был демонтирован СССР.
Судьба Бабеля - как бы лакмусовая бумажка российского общества. При соприкосновении с его творчеством краснеют белые и белеют красные , как бы олицетворяя этим великий лозунг анархистов. Ему, выразителю своего времени, в сегодняшнем мире практически не досталось места. Для нынешних демократов он оказался слишком революционером, слишком певцом взвихренной жизни с кровью и пылью на взмыленных гривах революционной Конармии. Для нынешних левых он остался слишком, так сказать, одесситом. Увы, для многих в нынешней России эти обстоятельства могут оказаться важнее таланта, справедливости, истины и красоты. Таким образом, он не удержался ни на левом, ни на правом крыле современного постсоветского общества. Про центр не говорю – центра нет до сих пор[?]
А ведь 13 июля 2014 года ему могло бы исполниться сто двадцать лет. Как говорится, так долго не живут! Но некоторым всё-таки удаётся. В своей автобиографии он возвращается к началу жизни, к тому, что он родился «в Одессе, на Молдаванке, сын торговца-еврея. По настоянию отца изучал 16 лет еврейский язык, Библию, Талмуд. Дома жилось трудно, потому что с утра до ночи заставляли заниматься множеством наук. Отдыхал я в школе. Школа моя называлась Одесское коммерческое имени императора Николая II училище. Там обучались сыновья иностранных купцов, дети еврейских маклеров, сановитые поляки, старообрядцы и много великовозрастных бильярдистов. На переменах мы уходили, бывало, в порт на эстакаду или в греческие кофейни играть на бильярде, или на Молдаванку пить в погребах дешёвое бессарабское вино...»
