капремонте, который как снег на голову, и вот теперь надо уезжать куда Макар телят не гонял, а ведь здесь, в центре, вся жизнь прожита. А они кивают: дескать, понимаем вас, но ничего, привыкнете, и шутку какую-то довольно уместно вставляют.
— Ах какие милые, — шепчет бабушка. — Надо им дать пятерочку сверху, как ты думаешь? — обращается она ко мне. — Не обидятся?
— Обидятся, — говорю я. — Ни в коем случае!
Бедная, наивная бабушка!
…Обнажились стены со следами от старых фотографий. Опустели комнаты, будто жизнь от них отторглась и спрессовалась в странном смешении в этом ящике с надписью: «Перевозка мебели». Последняя коробка уложена в машину, последний узел втиснулся в просвет между шкафом и диваном. И странно видеть свой письменный стол без ящиков с сокровенным нутром, и чудно сидеть не за ним, а на нем, прислонившись спиной к холодильнику и обнимая глобус… Хлопнула дверца кабины, качнулся и поплыл наш старый дом, зияя дырами выбитых стекол и облупившейся штукатуркой — как больной, как раненый. Кажется, мы уезжали отсюда последними: строители уже ломали во флигеле перегородки и устанавливали во дворе подъемный кран…
Примостившийся рядом на ящиках бородатый грузчик чиркнул спичкой, закуривая.
— Жаль покидать родные пенаты?
Он повернулся ко мне, снял кепку и вдруг громко и заразительно засмеялся, откинув назад голову:
— Значит, не признаешь? В упор не узнаешь?
И этот взрывной, столько раз слышанный когда-то в институтских коридорах и аудиториях смех не оставлял никаких сомнений.
— Боря! Боже мой!.. Ну совершенно не узнать!
За те годы, что мы не виделись, Борис из молоденького студента с румяным лицом и пышной шевелюрой превратился в крепко сбитого бородача, модно подстриженного, с хрипотцой в голосе.
— Солидный мужик стал? — словно угадав мои мысли, сказал Боря.
— Весьма. Ну как ты, рассказывай. Как живешь, что делаешь, где работаешь?
И, только задав самый главный для бывших однокурсников вопрос: «Где работаешь?» — соображаю, что Боря, дипломированный инженер-электрик, только что грузил мебель в моей квартире в составе бригады грузчиков.
— Подрабатываешь в Лентрансагентстве?
— Нет, работаю.
— Временно?
— Постоянно.
Сказал и улыбнулся насмешливо.
— Давно?
— С полгода так.
Затянулся глубоко сигаретой. Получилась небольшая пауза.
— А… диплом? — спрашиваю.
— Диплом храню как память. Чтоб потомству показывать. — Смеется. Кидает быстрый взгляд на товарищей: они не слышат, разговаривают о своем.
— То есть с инженерством покончено? Навсегда? — не отпускаю я.
— Завязал. — Он прикрыл глаза, боднул головой. — А ты-то как, расскажи.
Разговор неприятен — это ясно. И вообще, нет у меня такого права — лезть к нему в душу. Друзьями никогда не были. Так, товарищи, иногда компания была общая, самодеятельность, КВН.
— Меркантильные соображения или как? — Это уже нахальство, понимаю.
Боря помолчал несколько секунд, раздумывая, видно, пресечь этот разговор или нет, вздохнул и, уже не паясничая, как-то просто, по-человечески махнув в сердцах рукой, сказал:
— Знаешь, долгая и неинтересная история. Если, конечно, очень хочешь, расскажу. Но не сейчас, позже…
И, потушив сигарету о подошву ботинка, он с силой отстрельнул окурок в окно…
Боря Карелин (назовем его так) учился в параллельной группе и был известен на курсе. Обаятельный, умный, начитанный, веселый бездельник. Увлекался туризмом, занимался в театральной студии, немного пел, немного играл на гитаре и писал популярные в студенческом кругу песни о горах, кострах и дальних странах. Учился легко, как бы между прочим. Мало кому удавалось увидеть, чтобы, сидя на лекции (что вообще случалось не так уж часто), Боря что-либо записывал в тетрадь. Во время сессии прилежные студенты, аккуратно посещавшие занятия, разрешали ему пользоваться своими конспектами. К третьему курсу он научился разбирать любой, самый «нечитабельный» почерк и мог свободно определять руку всех приличных студентов на потоке.
Боря задавал тон не только в своей группе, но и на всем курсе: на лекции ходил через две на третью, лабораторные работы защищал по нескольку штук кряду, к экзамену начинал готовиться в последнюю ночь и сдавал его непременно с блеском. Настоящий студент, говорил Карелин, должен овладеть предметом с налета, штурмом, выучивая, если понадобится, китайский язык за одну ночь. В этом смысле Боря был настоящим студентом. Ухитрялся получать по три зачета в один день и делал это без видимых усилий. Схватывал все на лету, был сообразителен и обладал колоссальной работоспособностью «на коротких дистанциях». Преподаватели говорили о нем: «Способный, но бездельник», и такая оценка в наших глазах считалась особым шиком. Полкурса молча и трудно боролись за звание одаренных бездельников, тщательно скрывая друг от друга те усилия, которых это иногда стоило.
Особенно легко, играючи, как-то элегантно сдавал Борис экзамены. Выходя из аудитории и небрежно помахивая зачеткой, где красовалась очередная пятерка, он напоминал нам ковбоя из американских фильмов — сильный, смелый, красивый, умный — словом, супермен, который все умеет, все может и найдет выход из любой безвыходной ситуации. Да, вот так надо жить — с твердой верой в свои силы, в бесконечность своих возможностей, легко и красиво!
Тогда мало кто представлял себе, что будет после окончания института, какая работа его ждет. Об этом как-то не говорилось и не особенно думалось. Жили веселым, суматошным, беззаботным студенческим «сегодня». Шагали от зачета к зачету, от экзамена к экзамену, с курса на курс, напевая любимую песенку про студентов, которые живут весело от сессии до сессии, а «сессия всего два раза в год».
Таких, как Карелин, насчитывалось среди нас не так уж мало, но он, безусловно, был самым блистательным, все остальные выглядели просто Борькиными эпигонами. Его беспечность, общительность, эрудиция и вот это молодеческое отношение к жизни восхищали и заражали необыкновенно. Жизнь казалась бесконечной и будущее — изумительно прекрасным. Что же касается Бори Карелина, то никто не сомневался: судьба готовит ему что-то совершенно замечательное и все мы ещё о нем услышим…
Часа через три, когда мои домашние разошлись обживать свои углы в новой квартире и разбирать скарб, мы остались с Борисом в кухне, за нехитрым, наспех собранным столом — намеком на новоселье. За окном чернел ранний осенний вечер, неуютный и холодный. По улице куда-то
