Школа I ступени — это школа массовая. Конечно, народный учитель гораздо ближе стоит к массе, чем учитель школы II ступени. Массовый народный учитель гораздо больше идет за Советской властью, и мы видим, что в школе I ступени ребята растут нашими. От ребят из школы I ступени все больше получается письмишек, где ребята говорят: «Мои родители на бога надеются, а я с богом не согласен, потому что он худший враг Советской власти». Конечно, это по-ребячьи говорится: «бог — худший враг Советской власти» — значит, предполагается, что бог какой-то есть. Но в ребячьих письмах из школ
I ступени мы определенно видим, что растет новое поколение, трезвое, практическое. Ребята непременно выступают с предложениями. Ясно видишь, чувствуешь, что растет другое поколение. Но, если мы возьмем школу
II ступени, которой до последнего времени уделяли меньше внимания, мы здесь видим очень острую борьбу. Надо, чтобы партия обращала сугубое внимание на все эти вопросы и все эти вопросы разбирала.
Самая установка нашей школы II ступени такова, что не дает возможности сыну рабочего и сыну крестьянина с ней справиться, она не дает, несмотря на колоссальную нагрузку, знаний, нужных для жизни, не дает выхода в жизнь. Школа II ступени — лишь коридор в вуз, и поэтому создается такое представление, что единственное место, где можно получить знания, подготовиться к жизни, — это вуз. И каждую осень мы видим целую кучу молодежи, которая приходит держать экзамен в вуз, — конечно, ни в какой вуз она не годится, но думает, что получит знания не иначе, как в вузе. Часть из этой молодежи, наиболее способная, проскакивает, но вузовской нагрузки не выдерживает и вуза не кончает. А надрываются ребята из-за этого стремления в вуз здорово.
Надо гораздо больше продумать всю нашу систему. Нам нужны по всей стране работники средней квалификации. Если сравнить цифры, которые говорят о числе учащихся в технических и сельскохозяйственных вузах, техникумах и в рабочих школах, то получается странная пропорция. Получается громадная голова, среднее туловище и короткие ноги. Получается, что в вузах у нас учащихся больше, чем в школах, которые учат квалифицированных рабочих. Я тут меньше всего хочу нападать на Профобр, потому что это — стихийный напор со стороны низов. Надо ясно понять, что Наркомпрос не всегда может сделать то, что нужно. Здесь вопрос не столько в деньгах, сколько в общественном мнении и старом наследстве, в традициях, которые не всегда легко сломить. Тут вопрос об организации всей системы. Конечно, можно сказать: «У нас есть уже известная система и нельзя ее ломать», — но я вспоминаю, что Владимир Ильич говорил насчет кодекса земельных законов. Его пригласили выступить по поводу кодекса земельных законов. Он отнекивался, говорил, что не проштудировал его достаточно. Его все же на ЦИКе заставили выступить, и он сказал: этот кодекс мы сами написали, если там что-нибудь окажется неправильным, если жизнь покажет, что его надо в той или иной части изменить, мы его можем изменить к лучшему. Я думаю, что и та система народного образования, которую мы создали, также подлежит улучшению, если жизнь показывает, что благодаря таким-то и таким-то обстоятельствам наша система оказалась недостаточно гибка, планово выдержана.
Я думаю, что Агитпроп тут не может дольше открещиваться, говорить, что это не его дело, что его касаются только вопросы агитации и пропаганды, а вопросы народного образования в целом его не касаются. И политпросветам, и агитпропам, и культотделам надо идти единым фронтом. Ведь сил очень мало, а запросы огромные; задачи стоят огромные, и отгораживаться в работе, воздвигать стену между работой культотделов и политпросветов, по-моему, совершенно сейчас немыслимо. Сейчас на культотделы ложится задача в области работы с новыми кадрами рабочих из деревни и стоит во весь рост вопрос, как их переработать, как использовать ту связь, которая теперь крепче завязывается через эти кадры с деревней. Эти вопросы в связи с ростом численности рабочего класса, притока новых слоев из деревни стоят очень остро, их нельзя разрешить, отгородившись от политпросветов. Тут надо сообща планировать вопросы, сообща вырабатывать минимум, где, в каком месте, как надо работу укреплять. А то начинают профсоюзы летом работать, например, со строительными рабочими, на зиму работа эта прерывается, и строительные рабочие остаются столь же малограмотными, как были. Культотдел считает, что учить рабочих, живущих в деревне, — дело политпросветов. И не учит никто.
Я думаю, что мы должны сказать, что культурная революция требует, чтобы самодеятельность масс обслуживалась объединенными силами существующих организаций, ибо порознь взятая помощь массам со стороны этих организаций ничтожна.
1928 г.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ БАЗА И КУЛЬТУРНО-БЫТОВАЯ НАДСТРОЙКА
Недавно прошел ряд митингов и собраний, посвященных двадцатипятилетнему юбилею II съезда партии. На этих собраниях докладчики лишь вскользь упоминали об Акимове и двух его единомышленниках, отстаивавших на съезде с необычайным упорством и последовательностью точку зрения «экономистов». Это и понятно: хотя эти делегаты и говорили очень много, удельный вес этих речей был ничтожен, ибо развертывавшаяся политическая борьба рабочего класса уже вырвала всякую почву из-под ног «экономистов». Жизнь наглядно показывала, какая неразрывная связь существует между экономикой и политикой, между экономикой и всем общественным укладом, между экономикой и культурно-бытовой надстройкой.
Прошло двадцать пять лет. Самое название «экономист» начало забываться. Нет уже таких социалистов, которые отрицали бы связь между экономикой и политикой. Мы живем совсем в другую эпоху. В Союзе Советских Социалистических Республик нет больше помещиков и капиталистов. Мы строим социализм. Условия, в которых приходится нашей стране строить социализм, таковы, что приходится создавать прежде всего экономическую базу для этого строительства. «…И самое важное, и самое трудное, и самое недоделанное наше дело: хозяйственное строительство, подведение экономического фундамента для нового, социалистического, здания на место разрушенного феодального и полуразрушенного капиталистического. В этом самом важном и самом трудном деле у нас было всего больше неудач, всего больше ошибок. Еще бы без неудач и без ошибок начать такое всемирно-новое дело! Но мы его начали. Мы его ведем»[161]. Так писал Ильич в октябре 1921 г. Выступая на XI съезде РКП (б), в марте 1922 г., он говорил о том же: «Перед нами стоит теперь задача постройки фундамента социалистической экономики. Сделано это? Нет, не сделано. У нас еще нет социалистического фундамента»[162]. С тех пор, как это говорилось, прошло больше шести лет напряженнейшего хозяйственного строительства. В этой области коммунисты очень многому научились, очень многого добились!
Те, кто смотрит со стороны, не понимают нашего увлечения делом экономического строительства.
Недавно к нам приезжали американские педагоги. Среди них был проф. Дьюи, человек с громадным педагогическим именем, его дочь Эвелина Дьюи, написавшая известную книжку «Школы будущего», и ряд других. С величайшим интересом всматривались они в нашу жизнь. И непонятно им было многое. Перед отъездом заходили они ко мне. «Зачем, — спросил в конце беседы проф. Дьюи, — брали рабочие власть в вашей стране? Для того чтобы способствовать экономическому развитию страны или чтобы изменить отношения между людьми?»
Проф. Дьюи — глубокий старик. Он имел вид смертельно уставшего человека — и от обилия впечатлений, и от русских условий передвижения, кормежки и пр., но этот небрежно брошенный вопрос обнаружил в нем вдумчивого наблюдателя, который наблюдает не только для процесса наблюдения. Я ответила, что целью нашей революции было, конечно, изменение человеческих отношений, что целью социализма является также изменение человеческих отношений, но что в нашей отсталой в экономическом отношении стране надо подвести еще экономическую базу под строительство социализма. Поэтому, сказала я, так много и уделяем мы времени вопросам экономического строительства.
Боюсь, что этот мой ответ показался проф. Дьюи маловразумительным. Когда я кому-то из товарищей рассказала про этот разговор, он заметил: «Дьюи, наверно, не читал Маркса, у американцев он не очень-то в чести…» Не знаю, читал он или не читал Маркса, во всяком случае, его вопрос был законен. По существу дела, этот вопрос означал: при диктатуре пролетариата каково соотношение между базой и надстройкой, между экономикой и общественностью? В чем выражается «скачок из царства необходимости в царство свободы»? Такой вопрос знаменует не наивность, не отсутствие знакомства с Марксом, а отсутствие знакомства с тем, как он разрешается у нас.
