"Роль Чацкого я решил поручить молодому актеру Борису Бабочкину, который незадолго до того поступил к нам в театр. Меня увлекла мысль раскрыть образ Чацкого не в традиционной трактовке, а несколько двинув вперед жизнь этого образа, вскрыв в нем тенденции революционных демократов. Лучшего исполнителя для такого решения образа Чацкого, чем Бабочкин, я не видел, и стал убеждать Бориса Андреевича взять эту роль. Не сразу он дал свое согласие, так как очень уж неожиданно было это предложение, но, согласившись, вложил много энергии и творческого труда в свою работу и смело утвердил новое решение образа Чацкого...
...Общее звучание спектакля было не тяжелое академическое, а скорее остросатирическое, чему очень способствовало любопытно придуманное сценическое оформление, сделанное Акимовым, и исполнение Бабочкиным роли Чацкого"*.
* (н. В. Петров. 50 и 500. М., ВТО, 1960, стр. 334, 343, 344.)
Если исполнение Бабочкина было и не вполне совершенным, то замысел режиссера и актера отказаться от котурн, сделать Чацкого более простым, реалистически достоверным и тем самым приблизить к современности, несомненно, сыграл положительную роль в решении этого спектакля и в творческой биографии артиста.
Значительно сложнее оказалась для Бабочкина его
следующая роль в театре - Самозванец в пушкинском "Борисе Годунове". "Мне хотелось ощутить тот буйный вихрь, который уносит с собою Отрепьева и превращает его в названного Димитрия. Мне хотелось найти ту стихийность характера Гришки, которая сделала его одной из самых загадочных фигур нашей истории. И вместе с тем мне хотелось найти краски для передачи своеобразного русского лиризма, который прорывается в этом образе и придает ему особую пленительную пластичность", - писал Бабочкин перед премьерой "Бориса Годунова" в Ленинградском академическом театре драмы*.
("Красная газета" от 13 января 1934 года. Вечерний выпуск. Ленинград.)
Все это артисту удалось вполне - роль Самозванца явилась его безусловной и крупной творческой победой. И удалось потому, что он сумел точно и последовательно прочертить линию внутреннего движения характера, развивающегося в "буйном вихре" исторических событий, вознесших на царский трон безвестного инока.
Вслед за Самозванцем Бабочкин играет на сцене того же театра такие разноплановые роли, как царевич Алексей в "Петре I" А. Н. Толстого, Кастальский в "Страхе" А. Н. Афиногенова и Хлестаков.
Из напечатанной в этом сборнике "Заметки об искусстве актера" видно, какой вершиной актерского искусства считал Бабочкин творчество М. А. Чехова, как высоко ценил он исполнение роли Хлестакова этим гениальным артистом. И молодой актер начал репетировать эту роль, когда в его памяти еще свежи были воспоминания о замечательном Хлестакове - Чехове.
Можно было бы предположить, что он пойдет в ее трактовке по стопам своего любимого мастера. Но этого не случилось. Хлестакова Бабочкин играл по-своему и вместе с тем очень по-гоголевски, создавая, по словам Адриана Пиотровского, образ "молодого человека, почти мальчика, простодушного, наивного, увлекающегося, веселого и необычайно пустого"*. Следуя указаниям автора, артист не старался делать смешным Хлестакова, комизм образа естественно возникал из событий пьесы, течению которых исполнитель отдавался с неподдельным увлечением и полной верой в их реальность.
(Адр. Пиотровский. "Ревизор" в Ленинградском академическом театре драмы. "Советское искусство" от 5 июля 1936 года.)
Годы пребывания в Ленинградском академическом театре драмы, исполнение на его сцене таких ролей, как Чацкий, Хлестаков, Самозванец, Белогубов, были для Бабочкина высшей школой воплощения классических образов. Каждую из этих ролей артист осмысливал по-своему, в каждой открывал нечто новое для себя и для зрителей.
Нельзя не упомянуть, что в этот период актер вновь встретился в театре со своим учителем И. Н. Певцовым и это имело благотворное влияние на его творчество.
Казалось, творческая судьба молодого артиста, с успехом игравшего центральные роли на сцене одного из лучших театров страны, нашедшего понимание и поддержку со стороны режиссуры и некоторых ведущих мастеров труппы, сложилась как нельзя более удачно. На самом же деле работа в Ленинградском академическом театре драмы не полностью удовлетворяла Бабочкина. Прославленная Александринская сцена оказалась тесной для молодого художника с бурным темпераментом, ясно понимавшего, какую ответственность за судьбу советского театра несет его поколение.
Ни репертуар театра (хотя в нем порой блистали спектакли такого высокого гражданского звучания, как "Бронепоезд 1469" Вс. Иванова, "Чудак" А. Афиногенова и особенно его "Страх" (с И. Н. Певцовым в роли профессора Бородина и Е. П. Корчагиной-Александровской в роли Клары), ни общая обстановка в коллективе, не спаянном единством идейнохудожественных позиций (что объяснялось наряду с другими причинами довольно частой сменой главных режиссеров), не способствовали всестороннему и полному выявлению творческих возможностей молодого артиста, мечтавшего и чувствовавшего себя в силах воплотить большую, основную тему современности. За все четыре года работы в Ленинградском академическом театре драмы Б. А. Бабочкину не удалось сыграть такой роли героя-современника, которая явилась бы новым шагом на пути, начатом "Первой Конной" и с выдающимся успехом продолженном в кинематографе созданием образа Чапаева.
Все это и привело Бабочкина к решению покинуть академическую сцену и перейти в коллектив молодого театра, родившегося в годы революции, носящего имя одного из своих создателей, - Большого драматического театра имени Максима Горького.
Одной из причин, повлиявших на это решение была, несомненно, и смерть И. Н. Певцова (в октябре 1934 года). Эту утрату Бабочкин переживал особенно тяжело и остро: ведь он потерял учителя, старшего друга, внимательно и любовно следившего за его творческим развитием, искренне радовавшегося его успехам, помогавшего перенести горечь неудач и разочарований...
И. Н. Певцов, сразу, с первых встреч, поверивший когда-то в актерский талант молодого Бориса Бабочкина, в дальнейшем угадал в нем и задатки будущего режиссера: перед самой смертью, вернувшись после длительного перерыва к режиссерской деятельности, он пригласил своего ученика участвовать в работе над постановкой "Кукольного дома" Ибсена. Иллариону Николаевичу не удалось, однако, даже начать репетиционную работу с актерами. Он успел лишь рассказать о своем идейном замысле, наметить в самых общих чертах режиссерское решение будущего спектакля.
Безвременная смерть Певцова поставила перед Бабочкиным, в то время уже известным актером, но совершенно неопытным режиссером, почти неразрешимую задачу.
И все же в 1936 году на Малой сцене Ленинградского академического театра драмы состоялась премьера "Кукольного дома" в постановке Б. А. Бабочкина. Спектакль получил признание зрителей и театральной прессы, которая в общем весьма положительно отнеслась к работе режиссера-дебютанта. Это было вполне справедливо - уже в этом спектакле Бабочкин показал себя талантливым постановщиком, владеющим основами режиссуры. Пожалуй, больше всего сказался его профессионализм в работе с актерами, в умении глубоко и психологически тонко анализировать образы, в чутком понимании индивидуальности каждого исполнителя, в умении найти соответствующий этой индивидуальности, наиболее выразительный рисунок роли.
Постановка "Кукольного дома" вошла в биографию Бабочкина как первая страница новой главы - главы о его режиссерском творчестве. Следующие страницы были вписаны в эту главу спектаклями, которые Б. А. Бабочкин поставил на сцене Большого драматического театра. Именно здесь его режиссерское искусство приобрело черты уверенного профессионализма, хотя он и начал свою деятельность в этом театре в качестве актера, а не режиссера.
В Большом драматическом театре Бабочкин вновь встретился с А. Д. Диким, который сразу же поручил ему главную роль в своей новой постановке - пьесе В. Киршона "Большой день". Это было в сезон 1936/37 года. Героям-летчикам посвящали свою новую работу драматург и театр.
Сейчас, разумеется, мы видим, каким наивным было изображение войны в пьесе Киршона, каким триумфальным шествием представлялся в то время наш путь к победе. Пьеса страдала и недостатками чисто драматургического характера, автора справедливо упрекали, например, в схематизме некоторых образов, в надуманности ряде ситуаций.
Спектакль, по общему признанию, был значительно выше пьесы. Бабочкину удалось преодолеть явное несовершенство драматургического материала и создать образ, волновавший тогдашнего зрителя, образ, непосредственно
